208 избранных страниц - Трушкин Анатолий Алексе?евич. Страница 9

Честь и достоинство

У меня последняя неделя такая выдалась замечательная! Что-то необыкновенное!.. Изнасиловать никто не пытался, не грабили, не раздевали.

У меня как раз на неделю отгулов накопилось, и я из дома не выходила. А завтра опять на работу. Или ограбить попытаются, или изнасиловать — не знаешь, как одеваться, каждый раз проблема.

Меня тут женщины послали даже в МВД поинтересоваться прогнозом преступлений, чтобы заранее знать, чего ждать.

Я позвонила, договорилась о встрече. Приезжаю — генерал встречает. Сразу меня к лифту:

— Прошу вас.

Смотрю — никого кругом. А еще не старый такой генерал.

Говорю:

— Я на другом лифте поеду.

Он:

— А что случилось?

Я говорю:

— Я на другом и еду, чтобы ничего не случилось.

Он покрасне-ел! Стыдно стало.

— Ну что вы, что вы!

Я говорю:

— Что — что вы? Сами же советуете вместе с мужчиной не ездить.

Он:

— Здесь МВД. Я — замминистра внутренних дел!

Я говорю:

— Не мужчина уже, что ли?

Он:

— Хорошо. Поезжайте одна. На пятый этаж. Я пойду пешком.

Поднимаюсь — он уже там!.. А-а?.. А поехала бы я в лифте одна с таким шустрым?

Заходим в кабинет.

— Слушаю вас внимательно. В чем дело?

Я говорю:

— Я от имени всех женщин. Или мы отделяемся от вас и живем автономно, или что-то делайте. Так больше нельзя! Грабят уже на пороге дома.

Он говорит:

— Обещаю вам — к двухтысячному году у каждой нашей женщины будет ин-ди-ви-ду-альное средство защиты чести и достоинства.

Я говорю:

— Конечно, хорошо бы нам иметь хоть какое-нибудь средство защиты чести, а то же ничего нет. Ходим, кто с чем, сказать кому стыдно.

Одна у нас вот с такой маленькой тяпкой. Пристанет кто-нибудь, она его тяпает. Другая с шилом, третья с гантелей на цепочке, у четвертой клизма с пудрой.

Одна таскала с собой гарпун. Но это хорошо на крупного мужчину. Тут ей как-то попался мелкий, она тыкала, тыкала, час гонялась за ним, не могла попасть.

Сейчас женщины начали раскрашиваться под окружающую среду. Но это уже опасно. Мужчина идет, думает: куст или тумба? Вдруг: «А-а-а!» — много инфарктов.

Лучше краситься в ядовитые тона или нашими духами душиться — запах отпугивает.

Еще низкий поклон нашей легкой промышленности, такие платьица стали шить — надеваешь, и уже никто не хочет тебя ни грабить, ни насиловать.

Но это же, — говорю, — товарищ генерал, все не выход. К моей близкой подруге приходит как-то ночью… муж! В парике. Решил разыграть ее. Она достает из-под подушки отечественное средство защиты чести… И этой сковородой!.. Трехкилограммовой! Представляете себе… как у нее рука устала уже в первые двадцать минут?!

В общем, все, что они тридцать лет копили, ушло на его лечение.

Что это за жизнь? Когда она кончится?

Генерал руку на сердце положил, говорит:

— Я не я буду! Клянусь, к двухтысячному наши женщины вообще забудут, что такое честь и достоинство!

Не знаю, сдержат они слово. Пойду, а то уже поздно. Мне тут, слава богу, рядом. Сейчас мимо помойки, где недавно нашли расчлененный труп, сразу через сквер, где вчера стреляли из минометов, и я у себя в подъезде… где сегодня утром милиционера раздели.

Власть и Мафия

— Ну, здравствуй.

— Здравствуй. Смотри в сторону, будто мы не знаем друг друга.

— Смотрю… Ай и постарел ты! Ай и поседел! На дедушку стал похож. Помнишь дедушку-то, который у большой дороги жил?

— Как не помнить?.. А и ты не помолодел!

— На нервах все, на обещаниях.

— Дети как?

— В университетах… американских. Твои где?

— Мои там же… преподают.

— Ай и пожирнел ты! На бабушку стал похож. Помнишь бабушку-то, которая в лавке работала?

— Как не помнить?.. А и ты не похудел!

— Да ведь без движения все. Сижу и говорю — вся работа.

— Отложил на черный-то день?

— Отложил в Цюрихе, в центральном банке.

— Хороший банк… То мой банк. А и полысел ты! На папу стал похож, когда он в ЦК КПСС работал. Помнишь папу-то нашего?

— Нашего папу из ЦК КПСС я не помню.

— И я нашего папу не помню.

— Ладно, хорошего понемножку. Свиделись — прощай. Нельзя нам вместе на виду — бросается, что близнецы, разговоры пойдут.

— Прощай, братка. Вот как развела нас жизнь. А ведь с одного начинали.

— Не горюй, братка, говорят, одним и кончим.

Летучка

— Что с культурой?

— С культурой плохо.

— Ё-п-р-с-т!

— Нравственность падает.

— Да ты что?! Ах ты бёныть!

— Упала уже.

— Да твою мать! Да как же так?

— Не поднять уже нравственность.

— Нет, я падлой буду, в натуре, я нравственность подниму. Даю три миллиарда.

— Бугор Иваныч, ты — человек! А то уже дошли — стреляют на улицах.

— Вчера?

— Всегда.

— Вчера не мы.

— Вчера не вы, а позавчера…

— Даю четыре миллиарда.

— Бугор Иваныч, о тебе песню сложат. Наркотики уже вовсю ходят.

— В Москве?

— Везде.

— В Москве не мы.

— В Москве не вы, а в Санкт-Петербурге…

— Даю шесть миллиардов.

— Бугор Иваныч, на шесть миллиардов мы фильм снимем, будем его в кино показывать. И, Бугор Иваныч, фильм не коммерческий про проституток, а элитарный.

— Про кого?

— Про пидарасов. Ты будешь в главной роли.

— Даю десять миллиардов!

— Бугор Иваныч! За десять мы тебе памятник поставим в центре Москвы!

— Не надо.

— При жизни, Бугор Иваныч! Памятник от интеллигенции.

— Не надо, я сказал.

— Надо! В полный рост памятник!

— Не надо, сука! Я в розыске.

На рынке

На рынке подходит ко мне какой-то тип, говорит:

— Я знаю, у вас доступ к государственным секретам. Не согласитесь ли продать Родину за хорошие деньги?

Я сперва даже не понял, переспросил:

— Родину?

Он говорит:

— Да… За хорошие деньги.

Я с презрением спрашиваю:

— Что значит — хорошие деньги?

Он говорит:

— Тысяча долларов.

Я говорю:

— Мерзавец ты!

Он:

— Тысяча двести.

Я говорю:

— Я?! Родину?!.. За тысячу двести?

Он:

— Тысяча триста.

Я рассмеялся ему в лицо, говорю:

— Это, что ли, как у вас принято — зарплата раз в неделю?

Он говорит:

— Как у вас — раз в месяц.

Я говорю:

— Мерзавец ты!

Около нас уже любопытные собрались. Многие предлагают:

— Давайте мы продадим Родину.

Но тип уперся:

— Нет. Только он.

Я вижу — все кругом чем-то торгуют: расписанием поездов, схемами оборонных объектов, режимом работы женской бани, рецептами самогона. И я… не заколебался, нет! Но удивился.

Тип тут же говорит:

— Тысяча девятьсот!.. в день.

Кругом кричат:

— Соглашайся! Соглашайся!

Рожи у всех развратные. Я думаю: «Нет! Назло им буду торговаться». Говорю:

— Две тысячи в день!

И тип сломался:

— Согласен.

Отсчитал две тысячи, говорит:

— Скажи все-таки, почему так дорого?

Я посмотрел ему прямо в глаза и сказал:

— Потому, чужеземец, дорого, что Родина!.. самое дорогое, что у нас есть.