Райское место - Туманова Мария. Страница 45

Он потянулся за кофе, мимоходом глянул на бутылку виски, но заговорил о другом:

– Если бы ты знал, Уолт, как я боялся за Кэти, когда она рожала. Ни врачей, ни хотя бы настоящей акушерки рядом. Миссис Гарделл называет себя дипломированной медсестрой, но я к тому времени уже знал, что диплом она получила по почте, окончив заочные курсы. Здесь не учатся иначе – дождь ведь может пойти, когда человек сидит на лекции. Понимаешь?

– Поэтому ваши дети и не ходят в школу?

– Естественно. Я ни за что не допущу, чтобы мои девочки оказались за пределами Моухея, когда из туч закапает. Случись такое, они либо будут убиты перепуганным копом, либо превратятся в подопытных кроликов в каких-нибудь закрытых лабораториях. Ненадолго, без самогона им не прожить больше суток. А нам всем пришлось бы разыгрывать удивление перед властями и открещиваться от моих дочерей, уже мертвых.

Он опустил голову и машинально качнул ею из стороны в сторону, будто не мог выдержать представившуюся картину.

– А если кто-то приедет сюда в дождливый день? Например, шериф округа.

Этот вариант отрицательных эмоций не вызвал.

– Я его встречу, – ответил О'Доннел. – И попрошу заглянуть попозже. А остальные на время спрячутся. Мы уже обыгрывали такую ситуацию. В крайнем случае, я с любым шерифом справлюсь.

Да уж, в этом я не сомневался!

— Тело официального лица, конечно, грызть никто не станет. Его найдут в его же машине, врезавшейся в дерево на дороге к Моухею, и ни одна сволочь не докажет, что он умер не в результате аварии. Дверцы машины будут заперты. Тормозной путь налицо. Никто не удивится, в дождь дороги скользкие.

Улыбнувшись, он положил себе сахару. Белого, как лицо мертвеца в разбитой машине, и блестящего в свете лампы, как дорога под дождем.

– Я говорил тебе вчера, Уолт: мы готовы себя защищать.

– Твои дочки родились оборотнями?

– Не знаю. – Ларри пожал плечами. – Сначала они выглядели обыкновенными младенцами. И свой первый дождь пережили без изменений. Но мне объяснили, что период младенчества у всех моухейских детей «спокоен». Некоторые впервые мутируют только к году. С моими доченьками это произошло в три месяца.

– Гордишься?

О'Доннел поднял глаза к потолку и не ответил.

– Сразу после первого преображения Кэтлин стала давать им «Четыре розы», – продолжил он. – Мы не могли позволить себе потерять детей, а после того, как изменения начались, без мохового виски малышки не выжили бы. Так что они пили сначала по пол чайной ложечки, потом по глоточку, по маленькой рюмочке… Они моухейки, но живы, здоровы и хороши собой, а остальное я принимаю как есть.

– Без глупого «почему»?

– Точно.

– Осталось выяснить только одно. – Я долил себе кофе (чашка, между прочим, была нормальной, емкостью граммов триста пятьдесят) и взял второй медовый коржик. Если их испекла Кэтлин, то Ларри сказал правду: около плиты ей нет равных. – Какая роль отводится мне?

– Выбирать будешь сам. Как ты уже понял, мы стараемся избежать чужого внимания и не спешим раскрываться перед каждым приезжим. Но Джейк Риденс, явившись сюда, показал себя совершенно особенным человеком. Предрасположенным к моховому виски, как и моя жена. Таких людей мы ценим. А так как Риденс восторгался тобой, мы решили, что и ты можешь быть отмеченным. Избранным.

Я тоже хотел думать о себе как об избранном. Особенно когда был подростком. Но мое понимание избранности всегда находилось в другой плоскости, и теперь я промолчал.

– Ты такой и есть, Уолт, – утешил мои юношеские запросы О'Доннел. – Явился по зову друга мгновенно; как мог помогал ему – и не только ему одному. Дел-берт Энсон молиться на тебя готов за твою доброту.

– Ерунда.

– Это не все. Ты не стал поднимать шума, когда столкнулся с припадками Джейка, не испугался собственных кошмарных галлюцинаций и не признался в них никому, кроме Делберта, а мальчишка в счет не идет. Но!

Указательный палец… Нет, это был Перст Наставляющий и Поучающий – поднялся и качнулся перед моим лицом.

– Но ты не пропустил мимо ушей его вроде бы бессмысленные советы насчет выпивки. Причем о них тоже никому не рассказал. Умудрился два дня воздерживаться от «Четырех роз», но при этом понимал, как важно не настроить против себя окружающих. Ты ведь неслучайно вчера вечером заказал «то же, что и всем»? А пить это собирался?

– Я следил за реакцией Делберта, – честно признался я. – Если бы он подал знак «не пей»…

– Ты не стал бы соревноваться с Сельмой.

– И выдал бы это за галантность. Ларри засмеялся.

– Но побродил бы по «танцзалу» со стаканом, делая вид, что потягиваю понемногу, – закончил я. — И выплеснул бы его, выйдя покурить.

– Вот поэтому на тебя можно делать ставку, Уолт Хиллбери, – бывший лейтенант одарил меня не меньше чем генеральским одобрением. – Ты смел, умен и сообразителен. Умеешь слушать советы, правильно их оценивать и, что всего важнее, умеешь дружить, располагать к себе людей и хранить тайны.

– В сенат меня!

– Может быть, и к этому придем, – улыбнулся Ларри. – А пока я от имени всей нашей общины предлагаю тебе стать моим напарником. Свободным от моховой зависимости полноправным жителем Моухея. Констеблем или, если угодно, мэром. Ты будешь иметь все, что захочешь, и при этом знать, что спас своего друга – Джейк слишком привык искать в тебе защиту и поддержку, без тебя он обязательно совершит какую-нибудь ошибку, которая будет стоить ему жизни. Ты ведь сам это понимаешь, Уолт.

Я кивнул. Джейку ничего не стоило угробиться и в нормальном окружении, а здесь, когда его жизнь зависит от вовремя выпитой порции самогона… Я должен помочь своему лучшему другу, дайте, пожалуйста, адрес похоронной конторы!

– При этом лично ты ничего не потеряешь, – продолжал О'Доннел. – Ты ведь не связан ни с каким производством, тебе не надо сидеть в офисе с девяти до шести. В Моухее ты будешь писать быстро и с удовольствием, без малейших проблем, – и отсылай на здоровье свои рукописи по всем издательствам страны! Гонорар тоже можно получать по почте, я правильно понимаю? А родным и знакомым объяснишь, что решил ради творческого процесса пожить ближе к природе. Не думаю, что они удивятся. Ты же писатель, а писатели все слегка…

Он покрутил пальцем у виска. Пошел бы ты, Ларри, в литературные агенты!

– В конце концов, сможешь как-нибудь съездить к ним в гости – когда мы будем уверены, что ты сумеешь вести себя без глупостей. Это не так трудно, как кажется.

– А что я должен буду делать здесь? Ловить проезжающих?

– Встречать чужаков в дождливые дни и убеждать их, что все в порядке. Иногда ездить за покупками. Если примешь должность констебля – представлять нашу деревню на официальных окружных встречах. Тягомотина там страшная, но их не очень часто проводят.

Он улыбнулся, не знаю, в который уже раз.

– Ты сильный, здравомыслящий человек, Уолт. Ты' свыкнешься с нашим укладом быстро и будешь счастлив, я своим опытом ручаюсь.

– А если откажусь?

Ни выражение лица, ни голос Ларри не изменились.

– Ты нравишься практически всем нам, Уолт, но отпустить тебя после того, что ты узнал, невозможно. Так что или ты принимаешь предложение, или тебя сожрут. Думаешь, это лучше?

Ну, если жрать будет твоя жена, то, может, в какую-то минуту ситуация покажется не такой уж плохой. Оборотни, насколько я помню, одежды не носят. Грудь у нее при мутации никуда не девается?

Не знаю, как Ларри воспринял мою ухмылку, но сам я, про себя изображая шута, начал прекрасно понимать парней, которых ставили перед двумя закрытыми дверями, предупредив, что за одной из них – голодный тигр. Не смерть в зубах оборотней, а именно согласие, которое Ларри расписал в таких радужных тонах, вполне могло оказаться тем самым тигром.

– А если, оставшись, я стану пить самогон?

– Тоже два выхода: не сможешь мутировать и откинешь копыта в состоянии глубокой заглюченности или станешь жрать человечину вместе с остальными.