Богинями мы были и остались - Туманова Юлия. Страница 4

Только неужели это я?!

— Рабочий коллектив…

Да, вот это я. Крашеные волосы торчат соломой в разные стороны. Обтянутые джинсами накачанные ноги — бесконечная беготня по городу уже сделала свое дело. Тоска во взгляде, глаза цвета пасмурного неба. Первые морщинки вокруг ненакрашенного, бледного рта.

— Марина Викторовна, а почему вы не стали работать по специальности? — осмелился на вопрос потенциальный жених.

Я только пожала плечами, а мама принялась что-то объяснять. Мне было неинтересно слушать ее версию, я знала, что мне нравится моя работа, и черт с ней, со специальностью! В конце концов, почему я должна проводить время в душных школьных коридорах и торчать у доски перед галдящей толпой подростков, когда могу каждый день сталкиваться с новыми, интересными и, что важнее, взрослыми людьми. Мне больше по душе осматривать квартиры, чем проверять тетрадки. Мне нравится представлять, как жили здесь, чем, кто…

— Марина, не кури тут, — услышала я вдруг. Оказывается, я машинально взялась за сигарету.

— А где? У меня балкона нет.

Препираться с матерью не хотелось, но, в конце концов, это моя квартира и я хочу курить.

— Выйди на лестницу, — предложила добрая родительница, — а лучше вообще бросай травиться.

Секунду-другую я размышляла. Если позволять матери командовать, она быстро сядет на шею. С другой стороны, у меня теперь появился предлог ненадолго скрыться. Матвей Петрович смотрел на меня чересчур плотоядно, да и вообще, ситуация меня напрягала. Впрочем, если уж быть честной, то конкретно против этого жениха я ничего не имела. Ну не понравился он мне, не пришелся ко двору, как говорится, а чем, почему — не знаю. Все на уровне ощущений — слишком молчалив, слишком скуп в движениях, слишком откровенно разглядывает меня и мое прошлое.

— Марина, составить вам компанию?

— Нет, — поспешно ответила я и выскочила из кухни, уже не раздумывая.

Я спустилась на площадку между этажами, достала сигареты, и тотчас старческий голос за спиной глубокомысленно изрек:

— Шляются тут всякие!

Не оборачиваясь, я поняла, что это соседка снизу — бабушка-активистка, решила сыграть в полицию нравов.

— Шляются, говорю, всякие, — повторила она с нажимом, не дождавшись моей реакции.

— Здрасте, Нина Ивановна, — обернулась я.

— Марина? И не стыдно тебе? Весь дым к нам в квартиру тянет!

Какой такой дым, если я прикурить еще не успела?!

Окончательно раздосадованная, я вышла из подъезда и уселась на лавочку. И тут же мне припомнился похожий вечер, ранняя весна, охватившая город, мама с очередным женихом у меня на кухне и я, точно так же, как и сейчас, сбежавшая покурить во двор. Я сидела на этой же лавочке и жмурилась от яркого заката, когда вдруг надо мной раздался сочный мужской бас:

— Извините, вы не знаете, квартира шестьдесят восьмая в этом подъезде?

Я знала, ведь это была моя квартира. Не особо вглядываясь в незнакомца, я бесцеремонно поинтересовалась:

— А вам зачем?

Он присел рядом, слишком близко. Я чуть отодвинулась и посмотрела на мужчину в упор.

Закатное солнце запуталось в его глазах, от этого он щурился и смешно морщил нос. Лицо его ни на минуту не оставалось спокойным, но мне все-таки удалось рассмотреть четкую линию губ, широкий подбородок, очень загорелый, открытый лоб.

— Мне нужна Марина, — сказал мужчина, глядя мне прямо в глаза, — агент по квартирам.

— Риелтор, — уточнила я охрипшим голосом, наблюдая, как на донышке его глаз качается маленькая копия моего лица.

— Да, риелтор. Вы не знаете, она сейчас дома?

— Ее нет, — честно ответила я.

— Жаль, — равнодушно произнес он и надолго замолк.

Я уперлась взглядом в его пальцы, скрещенные на коленях. Безумное желание уткнуться в эти руки ласковым, бездомным котенком перехватило мне горло. Я почувствовала, что плачу — безмолвно, про себя. Сейчас этот незнакомец уйдет навсегда из моего двора, а я вернусь к маме, очередному претенденту, чужим квартирам, своим холодным простыням и детским комплексам.

Я резко встала, решив уйти первой: все-таки не так больно.

— Вы уходите?

— Да.

— Куда?

— Домой.

— Можно вас проводить?

— Да! Нет… Не знаю.

И все это на одном дыхании. Мы стояли друг против друга, и ничего, ровным счетом ничего между нами не было. Однако я знала, что мои фотографии с этого момента станут похожи на мои юношеские снимки, где я беспричинно, счастливо смеюсь.

— Меня зовут Егор, — сказал он и протянул мне руку.

Я быстро переставила буквы в его имени, и получилось «горе», но я не поверила и доверчиво положила пальцы в его ладонь.

— Я Марина, та самая Марина, которая вам нужна.

— Это точно, — согласился он.

…И вот я снова сижу на той же лавочке, под тем же небом, всплывающим над плечами домов, под тем же солнцем, осторожно баюкающим раннюю, пугливую листву. Прошел год, а дело, с которым приходил ко мне Егор, так и не решено. Подходящую для него квартиру я подыскивала не однажды, но всякий раз случалось что-нибудь — срочная командировка, финансовый кризис, потоп, землетрясение, депрессия, — и он снова отправлялся в гостиницу. Умом Егор понимал, что пора остепениться, осесть и, на что особо надеялась именно я, начать семейную жизнь, но душа неприкаянного романтика тянула его к приключениям. Моя мама, наверное, все-таки права, Егор никогда на мне не женится, с ним я не узнаю, что такое стабильность, покой, тихое семейное счастье на диване перед телевизором.

И что меня потянуло на воспоминания? Мама, все еще надеясь на мое благоразумие, продолжает поставлять женихов, вон взять хотя бы этого шеф-повара. С ним и у плиты можно будет не стоять, и сериалы в свое удовольствие смотреть, потом детишки пойдут… А я сижу на лавочке и молюсь, чтобы Матвей Петрович побыстрее ушел и поискал свою вторую половину в другом месте.

Когда я вернулась домой, мама одарила меня гневным взглядом, а «жених», нимало не смущаясь моим очевидным нежеланием поддерживать знакомство, принялся петь мне дифирамбы. Дескать, он был наслышан от мамы, а теперь и сам видит, какая я талантливая и умная, деятельная, способная, энергичная и прочее.

— Вы мне льстите, Матвей Петрович, — тонким голоском пропищала я, кося под дурочку, для полной убедительности даже глазки закатила.

— Что вы, Марина Викторовна, я бы не посмел. Минут десять такой великосветской болтовни чуть не свели меня с ума, мама, наоборот, млела от счастья. Но, когда Матвей Петрович, после моей очередной глупости, потянулся поцеловать мне ручку, я решительно встала:

— Извините, кажется, телефон звонит.

— Марин, ты что? Никаких звонков не было, — недоуменно приподняла брови моя «старушка».

Впрочем, старушкой я ее, конечно, зря окрестила, со злости. Маман у меня еще хоть куда! Одевается исключительно по моде, обожает танцевать, йогой занимается. Мы с ней совсем не похожи — ни характерами, ни внешне. У меня в тридцать был взгляд затравленного кролика, а у нее в пятьдесят с лишним в глазах веселые огоньки. Волосы она не красит, и они у нее до сих пор сохранили цвет воронова крыла. Зато косметикой мама пользуется интенсивно, хотя умело и с шиком, такое иногда на лице изобразит — хоть стой, хоть падай! Может, например, оранжевой помадой накрасить веки, да так искусно, хоть на обложку журнала снимай. Словом, мама на выдумки горазда, я рядом с ней что серая мышка рядом с павлином. Но — хитрая мышка.

— Телефон звонил, — убежденно повторила я и вышла из кухни.

Через две минуты я вернулась с постным выражением лица.

— Представляете, сверхурочная работа, сейчас из конторы звонили, просят заехать.

— Да? — удивился Матвей Петрович. — У риелторов тоже бывают сверхурочные?

Мама покосилась на часы и, жутко гримасничая, показала мне, что я отъявленная врунья и несчастье всей ее жизни. Я развела руками, демонстрируя свою полную готовность с ней согласиться, словом, мы друг друга поняли. Потом долго прощались в прихожей.