Море волнуется — раз - Туманова Юлия. Страница 29
Ну, вот еще! Он-то уж точно знал, что никто ни в чем не виноват. Как самый ярый фаталист он верил в судьбу, иначе давно бы уж сбрендил на своей чертовой работе! Сбрендишь, пожалуй, бесконечно спрашивая: почему?! за что?! Поэтому пришлось поверить, будто есть какие-то высшие силы, и только они решают — кому, когда и как.
А его дело маленькое…
— Что у тебя во фляжке-то? Спирт?
Она внимательно себя оглядела и с удивлением обнаружила торчавшую из кармана бутылку.
— Спирт, — кивнула.
— Ну так выпей. Выпей, выпей. Помяни бабку-то. И самой полегчает!
С каких-таких пор его стало интересовать, чтобы кому-то полегчало?!
— Я не могу. Не глотается.
— Да ладно, — не поверил он, — ты просто, не пробовала. И не хрипи ты, ради Бога, будто задушенная! В кабинете вон как орала, любо-дорого! Давай, прокашляйся, воздуха в грудь набери, и глотни. На вдохе глотай, поняла?
Черт возьми! До чего дошел, а? Учит всяких пигалиц спирт хлестать!
По-прежнему не подымая головы, она отвинтила пробку и послушно вдохнула всей грудью.
Артем деликатно отвернулся и повернулся обратно, только когда раздался сухой кашель. Быстро сорвал с росшего у забора дерева горсть незрелых ткемали.
— Закуси, — велел он и сунул ей под нос.
Она схватила не глядя, потом торопливо подвигала челюстью, проглотила. И посмотрела на него возмущенно.
— Что за хрень?! Ой!
— Что — ой? — уточнил Артем.
Хотя примерно знал, что это значило. Смотреть на него мало кому доставляло радость. А уж девице в расстроенных чувствах, вообще, наверное, худо пришлось. То-то у нее глаза врастопырку и рот набок.
Пусть бы еще, что ли, глотнула спиртику? Авось, спьяну не так пугаться будет…
Лада не испугалась, ей было все равно. Просто физиономия мужика в оранжевом комбинезоне напомнила о том, что происходило у завалов. А следом появилось перед глазами улыбающееся лицо Марьи Семеновны.
Конечная станция. Больше она улыбаться не будет.
И в этом только твоя вина! Твоя, а не Палыча или другого какого хлыща в белом халате, который плюнул на бабку и побежал спасать других. Потому что так было надо. Потому что там действительно нуждались в их помощи.
А Марье Семеновне было сто лет в обед. Палыч не намного ошибся.
Все так и должно быть.
Виноваты не те, кто оставил ее без присмотра, виновата ты, и твои глупые детские шуточки, и твое ослиное упрямство, и твоя куриная слепота!
Так вот сейчас самое время испить вину до дна.
Пей! Захлебывайся! И никакой спирт не перебьет этот вкус!
— Да не трогайте вы меня! — отмахнулась она, внезапно осознавая, что ее куда-то тащат.
— Совсем раскисла. Ну и ну, я думал, нынешняя молодежь покрепче будет. Да не пинайся ты, малохольная!
— Пустите…
Он ухмыльнулся и отпустил. Ладка сползла по забору в траву. Юбка, прошедшая боевое крещение, задралась. В попу что-то упиралось, и Ладка, поерзав с минуту, вытащила собственный рюкзак. Не сразу его узнав, долго и глубокомысленно разглядывала.
Зачем ей рюкзак? Ей теперь не рюкзак, ей бы веревку и мыло.
Как жить с чувством такой вины?
— Я не смогу! — повторила она несколько раз, будто споря с кем-то. — Это из-за меня… она умерла.
Перекошенная от гнева красная физиономия оказалась совсем рядом с ней. Бабка из-за нее померла? Из-за этой шмакодявки?!
— Ты кто? — шмакодявка внезапно открыла глаза. — Ты чего?
— Наклюкалась, — констатировал Артем и, взявшись за лямки перепачканной майки, аккуратно потянул Ладку на себя.
— Нормально! — удивилась она, заинтересованно глядя на перепачканные огромные пальцы в заусенцах и царапинах.
Артем поставил ее, прислонив к забору, а потом, быстро примерившись, перекинул через плечо.
— Мы куда? — спросила она.
— На кудыкину гору.
— А ты знаешь, что такое беспомощность? — Ладка с неожиданной ловкостью вывернулась и теперь стояла перед ним и смотрела на него в упор.
— Заткнись, а? — попросил Артем.
— Так что? — не послушалась она, — ты знаешь, что такое беспомощность? Когда тебе семьдесят лет, а ты лежишь на казенной койке, под капельницей, и думаешь, что кто-то придет и поможет тебе, а никто не идет и не помогает! Потому что есть дела поважней, понимаешь? Потому что чья-то жизнь оказывается дороже твоей! Ты вот во сколько ценишь свою?
— Что?
— Свою жизнь!
— Слушай, ты что, никогда не пила, что ли? — догадался он.
— Пила, — возразила Ладка, — еще как пила.
Черт его дернул связаться с этой мелюзгой! Ну кто же знал, что с глотка спирта ее так развезет? Он же помочь хотел, а вышло что-то совсем невообразимое!
Раньше не помогал, и все было отлично! И что теперь с ней делать?
— Ты здесь живешь или проездом? — вежливым голосом поинтересовался Артем.
— Проездом. Проездом на поезде, — Ладка решила быть точной в формулировках. — Мы ехали вместе с Марьей Семеновной, всю дорогу в карты играли, а потом она…
Недослушав, Артем вздохнул и снова взвалил ее на плечо.
— Поставьте меня, пожалуйста, — тихо попросила она.
— Ну, щас, ага, — согласился он, не сбавляя шаг.
— Я вам говорю, отпустите, — повторила она внезапно изменившимся голосом. — Я в порядке.
И что-то заставило Артема поверить ей, и он взглянул на нее по-новому. Как быстро девочка взяла себя в руки! На удивление быстро. Молодец.
— А на ногах-то устоишь? — все-таки поинтересовался он.
— Да не ваше дело! Пустите! — разозлилась она и спрыгнула на землю, почувствовав, что его хватка ослабла.
Устояв, Ладка взглянула на Артема внимательно, запрокинув голову. Перед ней стояла горилла в оранжевом комбинезоне.
— Что? — чуть отодвинулся он. — Не нравлюсь? Она растерянно моргнула. О нем Ладка как-то не думала. Она всего-навсего решала, какого черта этот орангутанг вздумал, что ее необходимо утешать и таскать, перекинув через плечо, будто ковер. И еще — поить спиртом, предлагать сигаретку и смотреть исподлобья с жалостью.
Ей не нужна его жалость!
С собой она справится сама.
— Всего хорошего, — попрощалась она, скроив вежливую гримасу.
— А на мой вопрос вы так и не ответили… — ни с того ни с сего сказал Артем.
— На какой еще вопрос?
Она досадливо поддернула лямку рюкзака.
Странно, подумалось Артему, она меня не боится, и презрительно не морщится, и осторожного, брезгливого любопытства тоже нет в помине в ее лице.
Пыльная, заостренная мордочка выражала только нетерпение.
Странно, снова подумал он и вдруг страшно на себя разозлился.
Какая разница, что думает о тебе эта девчонка? Конечно, удивительно, что она до сих пор не сбежала в ужасе от твоих шрамов и зверского выражения лица — морды, морды, товарищ майор! Конечно, удивительно, что ей не пришло в голову тащить тебя в ближайшие кусты и проверять соответствует ли твой темперамент твоей волосатости и мощным бицепсам-трицепсам. Чрезвычайно странно! Обычно именно эти два варианта практиковали в отношениях с ним девицы всех возрастов и категорий.
Она не девица, пренебрежительно хмыкнул внутренний голос. Она — тощая, чумазая, заплаканная, не в меру впечатлительная, ужасно самонадеянная девчонка!
Какое тебе дело до ее мнения?
А такое…
Когда он увидел ее там, у забора — после вспышки в кабинете, — трясущуюся от слез, с виновато опущенной головой, Артем почему-то подумал… Нет, не подумал — ощутил… Нет, не так. В нем родилось вдруг внезапное понимание, и он чуть было не поделился им с ней, и удержался в последний момент, чтобы не сказать: «Мы с тобой одной крови. Ты и я».
Маугли, черт тебя подери!
Вместо этого он предложил ей закурить. Очень эффективный способ дать понять человеку, что разделяешь его точку зрения. По большому счету, на ее точку зрения он плевать хотел. Но…
Но «мы с тобой одной крови» отчетливо и настойчиво билось в голове.
В тех джунглях, где существовал Артем и куда попала совершенно случайно эта мелкая, проще существовать в одиночку. Проще и надежней.