Море волнуется — раз - Туманова Юлия. Страница 50
— Темыч, что за дела? А свадьба?
— Женитесь на здоровье. Мы скоро вернемся. Врал, конечно. Никуда он возвращаться и не думал.
— Ты меня тащишь к балдахину?! Вот дался он ей, этот чертов балдахин!
— Да! — крикнул Артем.
Ладка не испугалась. Только слегка оглохла. Вырвав ладонь, она демонстративно потерла уши, и посмотрела на Артема надменно.
— Мне твой балдахин не нужен!
Ну да. То-то она поминает его каждые десять секунд!
— Ай, ай, что за выражения? В твоем возрасте, милая моя…
— Я не милая!
— Еще какая милая!
— Где здесь выход? Я уезжаю! С меня хватит! Она резво двинулась в сторону холла, и Артем понял, что с него тоже хватит. Уже по привычке закинув ее на плечо, он зашагал на второй этаж, не обращая внимания на дикие вопли и угрозы разбить бокал о его тупую башку.
— Все? — кинув Ладку на кровать — с балдахином!!! — спросил он. — Концерт окончен?
— Нет! Пока только антракт! — сообщила она и покраснела, увидев, что он закрывает дверь на замок.
Он молча надвигался, на ходу стаскивая рубаху прямо через голову.
Ладка забилась в угол и еще пыталась что-то шипеть оттуда.
А совсем недавно ты была согласна на коврик возле его каюты, ехидно и некстати сказал ей кто-то внутри нее. Так или нет?
Так, черт возьми! Но он ведь даже коврика не предлагает! Он просто опять вознамерился… побаловаться с ней. Вот как это называется.
…А может быть — нет? А что, если для него все так же серьезно, как для тебя?
Просто не хочет торопить события! Иначе сразу предложил бы тебе руку, сердце и свою бессмертную душу.
Потерпи. Все будет. Дай ему прийти в себя.
Но у меня нет времени, мне через три дня домой уезжать, и вряд ли к тому моменту он созреет!
Тогда делать нечего. Придется довольствоваться тем, что есть. Мужчиной в рубашке и джинсах. Ах нет, уже без.
— Я тоже прилягу, ты не против? — спросил Артем как ни в чем не бывало. — Хочешь на сон грядущий песенку спою?
— Я не собираюсь спать!
— А что ты собираешься делать? — удивился он. Она посопела немного, но в свои планы его посвящать не стала, а просто полезла под одеяло.
— Сарафан снимать не будешь? — невинным голосом осведомился Артем.
Конечно, лучше бы снять!
Но она помотала головой и продолжила движение под одеяло, стараясь держаться подальше от Артема.
— Ладно, не хочешь песенку, я тебе стишок расскажу, — решил между тем он.
И опять завел про лукоморье. И опять сбился, теперь уже на второй строчке.
…А потом Ладка заснула, и когда проснулась, в окне над головой жарко сияло послеобеденное солнце, а рядом с ней спал мужчина. Тот, что немножко симпатичней обезьяны.
Могучая загорелая грудь ходила ходуном, и Ладка не сдержалась, провела по ней ладонью. Он что-то забормотал и, не просыпаясь, ухватил Ладку за шею и положил на себя.
Ну и привычки! — подумала она, потершись о щетинистый подбородок.
«Вот полежу еще немножко, подожду, пока он проснется, и скажу, чтобы не смел так больше меня хватать!»
Но когда он проснулся, разговаривать стало невозможно, и до вечера они только и делали, что молчали.
Вместо них говорили нетерпеливые руки, влажные спины, горячее дыхание и грохот сердец… И Ладка отчаянно надеялась, что время пощадит их обоих и остановится, и никогда, никогда, никогда не угаснет это яростное безумное пламя…
А если угаснет, ожоги останутся навсегда.
…Она знала об этом, именно этого она боялась… И теперь, когда снотворное не подействовало и заснуть в автобусе не вышло, когда ее беззащитное настоящее забилось в угол, чтобы спрятаться от недавнего прошлого, Ладка поняла, что сдачи дать не может, и ее сердце обреченно заскулило.
Иначе и быть не могло.
Не оставаться же ей было там навечно!
Едва она подумала об этом, Артем сказал:
— Ты что, не понимаешь? Ты не можешь уехать.
И между тем собственными руками крутил руль машины, которая везла их в Краснодар, чтобы оттуда Ладка — уже одна, одна! — улетела в столицу. Так-то…
Ей очень хотелось вцепиться ему в глотку и заставить замолчать. Лучше молчание, чем эти никчемные слова, сказанные лишь потому, что так он понимал свою роль в этой… истории. Да, истории. Когда любовница уезжает, принято ее останавливать, смотреть с тоской и уныло теребить ремень джинсов.
Ладка надеялась, что до этого он не опустится. Зря надеялась!
Ну, ладно, если бы он раньше не знал, что ей придется уехать, и узнал бы только сейчас. Тогда можно было бы объяснить и простить его растерянность, и вымученную улыбку, и оскорбительную банальность фраз, за которыми не стоит ничего.
Нет, он все прекрасно знал и старательно избегал этой темы. А по дороге в аэропорт опомнился и стал нести эту чушь про «не должна и не можешь», от которой никакого толку.
Да он сам себе не верил!..
Что значит — не должна?
Что значит — не можешь?! Он выговаривал это чужим, напряженным голосом, как будто заученный урок, смысла которого не понимаешь.
— Меня ждут родители. И работа. И учеба, — зачем-то объясняла она, хотя и так все было ясно.
Господи, да что ему стоило взять ее за руку! Просто взять за руку! И не надо никаких заверений, что «все будет хорошо, и мы поженимся!» и «я жить без тебя не могу!»
Но он твердил свою чушь, и чем дольше твердил ее, тем ощутимей для нее был его страх. Страх загнанного зверя, подумала она.
Зверь только почуял опасность, он еще не знает ее в лицо, он не видел даже ее тени, но уже готов к бегству, и нос держит по ветру, а шерсть на загривке встала дыбом.
И самое странное — еще минуту назад опасности не было, так откуда же она взялась и чему теперь верить?
Инстинктам?
— Значит, родители, учеба, работа, — мрачно перечислил Артем, — и все?
— И все, — кивнула она.
Может быть, он ожидал, что она признается в наличии мужа, семерых детей и армии любовников, от которых не может отказаться ради него одного?!
— Ты точно решила? — спросил он.
— Да что ты из меня душу тянешь! — не выдержала Ладка. — Решила, не решила, какая разница?! Другого выхода нет! То есть, вообще нет выхода.
— Выход всегда есть! — сказал Артем.
— Да? — Она ухватилась за его слова, как голодный пес за кусок салфетки от хот-дога. — Так подскажи, какой? Ну, говори! Что же ты?
Он не знал.
Чего она хочет, черт побери?! Клятвы на крови?! Он не умеет давать обещаний, он никогда их не давал! Он делал то, что считал нужным делать, но ни себе, ни кому-то еще ничего при этом не доказывал и обязательств не брал.
И сейчас не видел необходимости в этом. Какой смысл? Что изменится, если он назовет вещи своими именами? Если попытается выразить невыразимое?
Да он понятия не имеет, как говорить об этом!
«Давай попробуем»? «Нам было вместе хорошо, почему бы не закрепить успех»? «Останься, и я достану тебе Луну с неба, и все звезды в придачу, а хочешь — так и целую галактику»?
Гадость какая!
Этого она ждет?!
К тому же, он уже все сказал, черт подери, все сказал! Он попросил, чтобы она не уезжала, и после этого она заявляет, что он тянет из нее душу?! Какому же недоумку пришло в голову назвать мужчину и женщину — половинками?! Вот мужчина, вот женщина, и совершенно очевидно, что они друг другу нужны, но… Единое и целое не получается. Не складывается.
Ей больно, а он не может взять в толк — почему? И как избавить ее от этой боли?
Он хочет, чтобы она осталась, хочет, чтобы всегда была рядом, а ее волнуют обещания… Гарантийный чек в случае поломки.
Или она хочет, чтобы он бросил работу, деда, друзей?
«Погоди-ка, а ты сам разве не ждешь того же от нее?»
Он окончательно запутался и ужасно устал. От самого себя.
— Выход всегда есть, — повторил Артем глухо, ненавидя собственное ослиное упрямство.
Есть, только где он?
Уж точно не у кассы, где она берет билет.
— Лада, послушай…