Дальняя дорога - Тупицын Юрий Гаврилович. Страница 53

— Ну-ну, — благодушно согласился Соколов и вдруг спросил: — А как вы думаете, Виктор, почему Федор зачислил меня в разведотряд?

Виктор хмыкнул, критически разглядывая Соколова.

— Крепкое здоровье. Ясный ум, не затуманенный всякими привходящими соображениями и эмоциями. Приятный характер. — Хельг засмеялся: — А ещё потому, что должен же меня развлекать кто-то в чёрных глубинах космоса!

Соколов помолчал, пожал плечами и подумал вслух:

— Вы-то хоть штурвал повертели, Виктор. А Федор? Так и просидел балластом в своём командирском кресле — ничего ведь не делал!

— Рад бы сказать вам какой-нибудь комплимент, Александр Сергеевич, да не могу. Тёмный вы ещё человек в космических делах. Очень тёмный!

Соколов одобрительно усмехнулся.

— Так ведь и дела тёмные.

— Это верно, — согласился Виктор и уже серьёзно, хотя и с некоторой хитрецой, пояснил: — Как это говорится? Командир, Федор Лорка, нёс на своих плечах тяжёлый груз ответственности.

Соколов склонил голову набок, обдумывая услышанное, и со свойственной ему дотошностью уточнил:

— Ответственности — за что?

— За все. За работу двигателей, за то, чтобы раскачка не вышла из нормы и не развалила нашу посудину. За то, что штурвал на подчистке держал я, а не он и не кто-нибудь другой. За то, что мы не вмазались в какой-нибудь дурацкий астероид или пылевое облако. И за все остальное. Я изложил понятно?

— Даже слишком.

— Ничего, это дело серьёзное, его надо понять во всех деталях и нюансах. Понимаете, Александр Сергеевич, когда командир суетится, когда его деятельность так и лезет на глаза, значит, либо командир слабак, либо экипаж ни к черту не годится. Чем меньше командир заметён в ординарных ситуациях, тем выше его профессиональный ранг. Командир нужен для того, чтобы принять мгновенное и правильное решение, когда дело пошло наперекосяк и пахнет жареным — аварией или катастрофой.

Лорка, оказывается, краем уха слышал этот разговор, потому что вдруг обернулся и сказал:

— Вообще-то говоря, Александр Сергеевич, на разгоне корабля можно было бы обойтись и без командира и без экипажа — одной автоматикой. Поставить десяток-другой лишних блоков, демпфировать околосветовую раскачку, автоматизировать подчистку. Но, наверное, вы заметили, что не только на гиперсветовом корабле, а и на любом другом транспортном средстве с людьми на борту за пультом управления всегда сидит человек? Побочных обязанностей у него может быть и больше, и меньше, но центральная задача одна: он должен быть готов в любое мгновение отключить автоматику и взять управление на себя. Обязательное включение человека в систему управления объясняется не техническими, не экономическими, а моральными причинами. Нести бремя ответственности за людей может лишь человек, аморально поручать это сколь угодно высокоорганизованной машине.

Лорка помолчал, вспоминая свой визит в подземный зал энергостанции, и грустно добавил:

— Конечно, можно создать и ответственную машину, которой можно доверять так же, как и человеку. Но для этого её надо наделить человеческой душой, её эмоциями, страстями, умением любить и ненавидеть. А это аморально, жестоко уже по отношению к машине.

Боковым зрением Соколов вдруг перехватил взгляд Хельга. Виктор смотрел на Федора Лорку, как ребёнок иногда смотрит на своего старшего брата, может быть, и не очень любимого, но надёжного и уважаемого.

Глава 13

Показывая на зеленую кнопку-лампу, Виктор Хельг дикторским тоном проговорил:

— Зелёный свет — значит, путь свободен. Ну, а если бы вход в жилой отсек был запрещён — радиация, разгерметизация или какая-нибудь другая опасность, — кнопка горела бы красным светом. Ясно?

— Да уж куда яснее. — Соколов подумал, погладил указательным пальцем кончик носа и полюбопытствовал: — Ну, а если бы я по рассеянности или, скажем, по злому умыслу все-таки нажал эту красную кнопку?

Хельг усмехнулся.

— А вы бы её не нажали, в таких случаях она блокируется.

— Зачем же тогда вся эта игра в разноцветные огоньки?

— Чтобы какой-нибудь рассеянный пассажир не проявлял зряшной настойчивости, не насиловал кнопку и не пытался взломать дверь. Космическая техника безопасности, по образному выражению профессионалов, рассчитана на дурака.

Соколов весело хмыкнул:

— То есть на меня?

— Ну, зачем так прямолинейно! Вы просто младенец, космический младенец. А разве младенцев допустимо называть дураками?

— Н-да. А не великоват я для младенца?

— В самый раз, — успокоил Виктор и нажал кнопку.

Овальная дверь растаяла. В этом не было никакого волшебства. Соколов успел заметить, что она спряталась в обойму подобно диафрагме объектива, только движение это было очень быстро, почти неуловимо глазом.

— Прошу, — галантно сказал Хельг. — Вам, как детективу, полезно знать самые укромные корабельные уголки.

Жилой отсек корабля представлял собой цилиндр овального сечения, сделанный из гибкого и прочнейшего армированного нейтрида. В стартовом положении, на разгоне и торможении эта гигантская труба свёртывалась плотной спиралью вперемежку с витками оранжерейного и технологического отсеков, совершенно идентичной внешней конструкции. После выхода на стабильный гиперсвет или в инерциальном полёте корабль, волею экипажа, вытягивался в длину в три раза. Плотная трехкомпонентная спираль отсеков при этом распрямлялась как пружина, а сами отсеки словно разбухали, примерно вдвое увеличивая свой диаметр, и становились пригодными для комфортабельного использования и эксплуатации.

Шагая рядом с Хельгом по коридору жилого отсека, Соколов ощущал странную ироничную раздвоенность своего «я». Ему нет-нет да и начинало казаться, что рядом с Виктором шагает кто-то другой, его двойник, а сам он, истинный Соколов, сидит в зрительном зале и с любопытством смотрит некий приключенческий фильм. Секундами это ощущение было таким острым, что ему приходилось делать активное волевое усилие, чтобы убедить себя в реальности происходящего. В этой иллюзорности сущего была отчасти виновата обстановка: коридор имел овальное сечение и заметно изгибался выпуклой дугой, поэтому где-то впереди светящийся потолок натекал на пол. Потолок был именно светящимся, похожим на чисто вымытое прохладными дождями безоблачное синее-синее осеннее небо. Холодный его свет смягчался двумя окаймляющими оранжевыми полосами. Небо и солнце! Что может быть лучше? По всей длине коридора виднелись двери, врезанные в плоские ниши. Соколов знал, что они вели в индивидуальные каюты, в спортзал, фильмотеку и клуб. Салатные стены матово отражали свет, и эти отражения, оттенками разной насыщенности, образовывали приятные глазу абстрактные узоры и орнаменты. Под ногами мягко шуршал и пружинил ковёр, который фактурой и цветом напоминал весеннюю траву. Никаких украшений, никаких углов и выступов, все так зализано и заглажено, что не за что ухватиться рукой.

Соколову вдруг пришла в голову озорная и пугающая мысль: стоит ему сделать волевое усилие, сдвинуть брови, как все вокруг волшебно изменится — сломается овальный коридор, приобретая привычную, прямоугольную форму, заострятся плавные обводы дверных ниш, ровный небесно-золотистый свет, разлитый по потолку, сконцентрируется в отдельных плафонах. А сам он мгновенно перенесётся из дальнего космоса на Землю, из ближайшей двери выйдет жена и укоризненно спросит: «Где это ты пропадал так долго?» Соколов улыбнулся этому необычному чувству, и все-таки где-то в самой глубине души, вопреки логике и разуму, теплился жутковатый червячок сомнения — вдруг этот сказочный обтекаемый мир действительно можно разрушить одним движением бровей.

— А вот и ваша каюта, — отвлёк Соколова от размышлений голос Виктора. — Заметались? Или уже тоска по родине?

Эксперт засмеялся своим странным мыслям и вслух сказал:

— Хуже. Тоска по чародейству.

— Ну, это пустяки. Сезам, откройся! — торжественно возгласил Хельг и нажатием на кнопку-лампочку «уничтожил» дверь. — Прошу!