Красные журавли - Тупицын Юрий Гаврилович. Страница 14

Видимо, какой-то период времени Гирин был не в себе. Не то чтобы он потерял сознание, этого ещё не хватало, просто увиденное было так ошарашивающе, что какой-то промежуток бытия выпал из его памяти как не стоящая внимания мелочь, как пустяковина. Психологическое грогги! Он не помнил, как Люци включил свет и задёрнул портьеру, не помнил, о чем они говорили, да и говорили ли вообще. По-настоящему Александр пришёл в себя уже сидя за столом с бокалом шипучего зеленоватого напитка в руке. Перед ним стоял большой сифон из гранёного хрустального стекла, напротив, тоже с бокалом в руке, сидел Люци и непринуждённо болтал:

— Чудесная вещь! Ни капли алкоголя, а бодрит как купание в проруби. За странствующих и путешествующих, к славной когорте которых теперь принадлежите и вы. Виват!

Александр машинально опорожнил бокал. Напиток был незнакомым, непривычным: вовсе без сластинки, с вяжущей горьковатой остротой, но довольно приятным на вкус.

— Ну вот, теперь вы снова в седле. А космос — это ерунда! Что такое космос? Самая невинная и безопасная штука на свете — пустота, многие кубические километры которой сдобрены пригоршней молекул и политы ложечкой реликтового тепла. Не стоит тревожиться.

— Космос меня и не тревожит, — рассеянно ответил Гирин.

Люци засмеялся, но спросил отнюдь не насмешливо, деликатно:

— Что же вас тревожит, юноша?

Этот простой вопрос если и не смутил, то поставил Александра в тупик. Земля была так безмерно далека, что казалась теперь ненастоящей. Друзья и близкие словно выцвели, растеряли реальные черты, приобрели характер символов. Ведь их разделяла такая бездна пространства, которое даже молниеносный свет преодолевает лишь за время, которое в несколько раз больше всей человеческой истории! Александр сожалел об утратах, но сожалел странно. Так сожалеют о только что растаявшем чарующем сне, хорошо сознавая, что это сон. Сон — и ничего больше!

С полгода тому назад Гирин в составе группы самолётов по делам службы летал на юг. За час с небольшим они преодолели больше тысячи километров и оказались в стране гор, гранатовых деревьев и цветущих магнолий. На аэродроме он встретил товарища по училищу, они обрадовались друг другу и, сколько могли, поболтали, сидя в тени старых кипарисов. А потом — команда по самолётам, обратный полет, и через какой-нибудь час они снова были дома. Отдыхая после полёта теперь уже в тени берёз, Гирин заметил на траве им же забытый часа три тому назад потрёпанный журнал. Он взял его в руки, рассеянно полистал и вдруг поймал себя на странном, очень остром чувстве ему не верилось в реальность встречи с товарищем, который служил среди кипарисов так далеко от этих берёз! Да и вообще, был ли весь этот двухэтапный, скоротечный перелёт? Может быть, он просто заснул тут, на весенней травке, и ему пригрезились и ровный шум двигателя, и заоблачные выси, и разговор по душам?

Нечто подобное Александр переживал и теперь. Чудовищная отдалённость от всего земного потрясала, но причина тревоги, которая, как заноза, сидела в самом сердце, была в чем-то другом. А в чем, Александр никак не мог ухватить! Кстати, ему и в голову не приходило, что Люци мог его обмануть или хотя бы преувеличить. Слишком ярким и осязаемым и вместе с тем фантастически неправдоподобным было зрелище чужого звёздного мира. Ложь не такова, она всегда правдоподобна, она вынуждена рядиться под истину, иначе будет уже не ложью, а глупой выдумкой, чепухой.

— Почему столько звёзд? Почему их так много? — так и не разобравшись в себе самом, спросил Александр.

Люци воспринял этот вопрос как должное.

— Мы находимся почти в самом центре тридцать третьего шарового звёздного скопления. Плотность звёзд тут в десятки раз выше, чем в окрестностях вашего любимого Солнца. Поэтому небо и имеет такой театральный, фейерверочный вид. Порой эта небесная иллюминация ужасно раздражает! Особенно во время ночной охоты, когда нужно незаметно подобраться к зверю.

— Вы охотник?

Люци хитро прищурился:

— Я странник! Но в некотором роде и охотник, точнее, ловец животных и собиратель растений, довольно известный в галактике и её ближайших окрестностях. — Видя, что Гирин не совсем понимает его, он охотно, с ноткой самодовольства пояснил: — Своего рода космический Джеральд Даррелл. До слез жалею редких и исчезающих животных, занесённых в Красную галактическую книгу, а поэтому отлавливаю их и передаю в крупнейшие зоопарки любителей первозданной природы.

— А есть такая книга?

— Разумеется. — В голосе Люци звучала снисходительность. — Или вы думаете, что человечество так уж оригинально в своих начинаниях? Красная книга — это банальность.

Хмуря брови, Гирин спросил, скорее подумал вслух:

— Значит, зверинец все-таки был?

— Какой зверинец? — насторожился Люци.

Гирин подумал и неторопливо объяснил. Люци расцвёл в улыбке:

— Он не только был, но есть — здесь, на корабле, в двух шагах отсюда. Смею надеяться, — в голосе этого галактического странника появились самодовольные нотки, — что мне удалось собрать превосходную коллекцию. Редкостные экземпляры!

Без улыбки разглядывая Люци, Александр спросил:

— Меня вы тоже отловили как редкостный экземпляр?

Люци откровенно возмутился:

— Да как вы могли подумать такое? Я чту галактический кодекс не меньше, чем собственные привычки. А согласно этому кодексу всякое разумное существо, как бы странно, как бы безобразно оно ни выглядело, священно! И это естественно! Обычное проявление джентльменства, своеобразный мораторий между коллегами, товарищами по оружию. Конечно, — по губам Люци скользнула и пропала лукавая улыбка, — бывают и сомнительные случаи, когда мы, ловцы-корсары, позволяем себе некоторые вольности. На лбу ведь у животного не написано, разумное оно или нет, тут иногда и сам всевышний не разберётся.

— Я — тоже сомнительный случай?

— Да нет же! Какой вы, однако, упрямый, — с некоторым недовольством констатировал Люци. — Просто мы, свободные ловцы, имеем разрешение брать на борт сапиенсов, когда они находятся в смертельно опасной ситуации, вероятность летального исхода которой близка к единице. Из двух, так сказать, зол выбирается меньшее, понимаете? Это и разумно и гуманно.