Зеленая жемчужина - Тупицын Юрий Гаврилович. Страница 9

Ночь полнолуния и последующие дни оказались решающими в исследовании Перл: загадки и тайны зеленой планеты начали раскрываться одна за другой. Не было на Перл ни инфантильных сапиенсов-антропоидов, ни гномомуравейников. Зато под землёй процветали грибы-гиганты, оказавшие на биосферу планеты влияние, которое можно было сравнить разве что с влиянием человека на биосферу Земли.

Плодовые тела, а ещё более споры плодовых тел этих грибов могли принимать самые удивительные формы, в том числе подвижные. Собственно, ничего принципиально нового в этом явлении не было; развивающиеся зародыши земных споровых растений активно передвигаются и похожи на зародыши животных. Чудом было то, что споры грибов-гигантов могли образовывать чрезвычайно сложные многоклеточные псевдоорганизмы типа птиц и млекопитающих, способных к неотении, к длительному самостоятельному существованию на «замёрзшей», личиночной стадии. Спорами-псевдоптицами оказались золотоглазые птицы-колокола, один зверёк кошачьей породы и множество роющих животных самой разной степени организации. Совершенно своеобразной брачной споровой формой были крылатые гномики, с помощью которых размножалась и расселялась уже сама грибница. Удалось установить, что брачные игры, которые довелось наблюдать торнадовцам, происходили редко — раз в четыре года, а то и ещё реже, вот почему этот удивительный процесс оставался неизвестным людям. Судя по всему, гномики несли в себе огромный запас генетической информации: при их своеобразном «взрыве» рассеивалось непомерно много ДНК — дезоксирибонуклеиновой кислоты, служащей матрицей наследственного кода. Зачем нужен такой странный, автономный механизм защиты половых спор, было не совсем понятно. Очевидно, генетическая информация грибницы в целом представляла для неё какую-то особую ценность, которую, скажем, в конкурентных целях терять было нецелесообразно. Центральная часть грибницы представляла собой эллипсоид, состоящий из сросшихся гифов около трех метров в поперечнике и до метра толщиной. Что удивляло, даже пугало: в самом центре этого эллипсоида тонкими дистанционными исследованиями удалось обнаружить шарообразную структуру размером с большой арбуз. Структура жила напряжённой биохимической жизнью, что проявлялось в наличии нескольких гармоник биотоков, одна из которых была очень схожа с альфа-ритмом головного мозга человека. Удалось даже снять своеобразную энцефалограмму этой структуры, разобраться в путанице которой, разумеется, было совершенно невозможно. Можно ли было считать эту структуру своеобразным мозгом грибницы? Разумен ли гриб-гигант, пусть в аспекте совершенно ином, нежели разум человека и человечества в целом? На эти вопросы пока не было ответа. Но если гриб-гигант не разумен по-своему, то как ему удалось смоделировать сложнейший организм, порождённый природой, — человека? Настораживала маниакальная настойчивость гриба в этом направлении. Установили, что он поставил около десятка экспериментов, осуществляя акт рождения человека в разные сроки: видимо, ему нужен был взрослый, мыслящий «хомо», но откуда грибу было знать, что у этого «хомо» такое длинное детство, растянутое на добрых два десятка лет, и что свой разум человек приобретает не биологическим, а социальным путём — в процессе воспитания.

Очевидно, гриб в какой-то мере понимал причину неудачи своих экспериментов. Он всячески старался состарить подопытные экземпляры псевдодетей. Ребёнок, как две капли воды похожий на грудного младенца, — Клим его сфотографировал, и эти фотографии были приобщены к научному фонду, — за несколько часов прошёл странный жизненный путь, деградировал и превратился в чудовище, которое видели Иван и Алексей. Для свершения чуда деторождения гриб-гигант должен был как-то усваивать и использовать информацию, заключённую в дезоксирибонуклеиновой кислоте, в ядрах клеток тех живых существ, с которыми гриб контактировал. Эволюционный шаг, сделанный перлским грибом, был настоящей революцией в экологии.

В самом деле, животные Земли, да и других планет Галактики, потребляют органические соединения как простое топливо. Между тем «сжигать» ДНК, заключающую баснословное количество информации, это все равно, что топить печи сливочным маслом или использовать компьютер как верстак. Поднявшись на новую ступень, научившись извлекать из ДНК спрятанную в ней информацию, гриб-гигант в миллионы, если не миллиарды, раз сократил свой эволюционный путь.

Это верно, что разум рождается в муках, в ходе труда, творчества, активной борьбы с природой. Постулат — все, что не имеет свободы передвижения, не имеет «рук», естественных орудий труда, не может быть разумным — кажется очевидным и абсолютным. Но гриб-гигант избежал атаки в лоб на твердыню разума. Ему незачем с мучительной медлительностью шагать по ступенькам сапиенсации, платя за каждый такой шаг жизнями тысяч и тысяч отдельных особей. Ему достаточно встретить разумное существо, парализовать его биовзрывом и извлечь из клеточных ядер информацию, которая копилась в них миллиарды лет. И если до контактов с людьми гриб-гигант ещё и не был разумен, то следовало крепко задуматься над тем, во что превратилось это существо после того, как такие контакты состоялись.

Да, людям удалось в конце концов проникнуть в тайны зеленой планеты, но какой ценой?!

На стене осветился большой экран видеофонной связи. На нем обрисовалось лицо Кронина, дежурившего на пункте связи научной станции, — зеленое солнце разбушевалось, корабельная лонг-линия работала с перебоями, поэтому приходилось пользоваться более мощной.

— Что с Климом? — спросил инженер.

— Все по-старому.

— Тебя вызывает база, Иван. Будет говорить главный нейролог.

— Понял, — Иван помолчал, хмуря брови. — Переключи приём на корабль. Я не хочу уходить далеко.

16

Когда выяснилось, что Клим находится в катастрофическом положении, Иван и Алексей все данные его обследования передали на базу и попросили помощи. На базе был организован заочный консилиум, к которому привлекли лучших земных нейрологов. Связаться со специалистами, разбросанными по разным точкам Земли, солнечной системы и космоса, было не так-то просто, поэтому консилиум затянулся на несколько нестерпимо долгих дней. И вот наконец Лобов сидел за пультом лонгсвязи и смотрел на удлинённое аскетичное лицо главного нейролога базы.

— Хочу предупредить сразу, — утомлённые глаза нейролога смотрели как-то сквозь, мимо Лобова, — мы не имели с больным прямого контакта, а поэтому не можем сделать уверенного заключения и тем более дать гарантии.

— Я понимаю.

— По мнению большинства врачей, привлечённых на консилиум, лучше оставить все как есть. Подождать прилёта на Перл комплексной экспедиции. Там есть и специалисты, и аппаратура, гораздо более совершённая, чем на патрульном корабле. Углублённое обследование больного даст ответ на многие неясные, спорные вопросы.

— Ждать придётся около месяца, — вслух подумал Иван, — это ничем не грозит Климу Ждану?

Нейролог не замялся, он просто помолчал, прежде чем заговорить.

— Нет, не грозит, — и после крошечной паузы уточнил: — Ничем серьёзным.

— Конкретнее, — попросил Иван.

Их глаза впервые встретились. У нейролога были усталые, умные, даже добрые глаза. Но во взгляде, где-то в самой его первооснове, угадывалось равнодушие, некая бесстрастность. Это был взгляд человека со стороны, человека, неким образом стоящего над страданиями и несчастьями людей. Впервые Лобов поймал такой взгляд ещё давно у хирурга, который наблюдал за собакой, после сложнейшей экспериментальной операции просыпавшейся от наркотического сна. Лобов намертво запомнил этот взгляд. И потом иногда угадывал, улавливал его следы в глазах иных искуснейших врачей. Этот взгляд пугал и тревожил его. Да, чужие страдания, как бы то ни было, если не ожесточают, то сушат душу. Врач невольно начинает видеть в человеке не индивидуальность, не неповторимое, тончайшее порождение природы и сообщества людей, а объект исследований, наблюдений и лечения. С этим надо что-то делать. Надо, но что?