Одиночество в Сети - Вишневский Януш Леон. Страница 62

После этого вопроса Якуб опустился на колено, коснулся» пальцами губ, после чего положил руку на могильную плиту Джима. Встал и бросил могильщику:

– Я? Да, в общем, никем. Мы кайф вместе ловили. Всего-навсего.

И, не дожидаясь реплики толстяка, направился к воротам кладбища.

ОНА: Ровно в полдень автобус остановился перед стеклянными раздвижными дверьми отеля «Релэ Боске», полностью заблокировав узкую с односторонним движением улицу Шан де Map. He обращая внимания на отчаянные гудки водителей, которые оказались в пробке, образовавшейся за автобусом и увеличивающейся с каждой минутой, их шофер выключил двигатель, открыл багажные отделения, порекомендовал всем как можно скорей перенести вещи в холл, а сам стремительно скрылся в отеле.

Вытаскивая свой тяжеленный чемодан, она успела вспотеть. В тот день в Париже было 36 градусов при неподвижно застывшем воздухе.

«Практикант из туристского бюро не соврал, этот отель действительно находится в самом центре Парижа», – подумала она, входя в кондиционированный холл. Сомнений тут быть не могло: разыскивая отель, их шофер несколько минут кружил по окрестностям. Марсово поле с Эйфелевой башней видно было невооруженным глазом, до станции метро «Эколь Милитер» ходу было не больше пяти минут.

Рваться к стойке портье она пока не собиралась. Пусть вся эта толпа разойдется по своим номерам.

Она нашла кожаный диванчик напротив входных дверей, уселась поудобней и положила ноги на чемодан, который поставила перед диваном. Рядом с ней села Алиция. Ася вместе с остальными стояла в очереди к портье.

– Послушай, он просто чудо. Он приехал сюда на учебу. Он не женат, и даже невесты у него нет. По пути он читал мне стихи по-французски. А кроме того, он такой заботливый. Видишь, стоит за меня в очереди. Так что я не очень уверена, что буду ночевать в этом отеле. Он пригласил меня поужинать. Обещал еще почитать стихи. Так что сегодня вечером на меня не рассчитывайте.

Последнюю фразу Алиция произнесла с некоторой долей гордости. Было ясно, что она опять располнеет. Но вовсе не от сегодняшнего ужина.

Через несколько минут, когда у стойки уже никого не было, она с сожалением встала с удобного дивана,взяла сумку с документами и подошла к молодому портье.

– Для меня забронирован одноместный номер со стороны, сада, – начала она по-английски.

Портье поднял глаза от регистрационной книги.

– Да, знаю. Это я бронировал вам номер по звонку из Варшавы, – улыбаясь, ответил он на польском без малейшего акцента.

Удивленная, она внимательно взглянула на него. У него были большие карие глаза и темные волосы, стянутые на затылке резинкою в хвост. И еще у него были поразительно красивые, длинные, тонкие и ухоженные пальцы. Она всегда, с тех пор как стала интересоваться мужчинами, обращала внимание на их руки. У мужчин первым делом она смотрела на руки, потом на обувь, а потом уж на все остальное. Она отметила его руки, когда он переписывал данные из паспорта.

Закончив писать, он повернулся к шкафчику с ключами и из ячейки с ее номером взял ключ и оливково-зеленый конверт. Подавая их ей, он сказал:

– А мы уже получили для вас e-mail.

Она зарделась, пытаясь не выказать радость и волнение.

– Если вам захочется что-нибудь послать через Интернет, оставьте текст у портье. Моя коллега или я с удовольствием отошлем его. Эта услуга бесплатная. Наш электронный адрес вы найдете в информационных материалах в номере.

И, словно угадав ее мысли, он вышел из-за стойки, подошел к висящему на стене плану Парижа, надел очки и, повернувшись к карте, сказал:

– Если вас это интересует, поблизости имеются два интернет-кафе. Одно, примерно в ста метрах от гостиницы, около аптеки, сразу при въезде на нашу улицу, открыто круглые сутки. Но оно очень дорогое.

Час там стоит семь долларов днем и пять ночью. Второе находится под землей на станции метро «Эколь Милитер» и вдвое дешевле, но работает оно только днем, и там всего несколько компьютеров, причем одни только «макинтоши».

Она слушала его, а сама думала, откуда ему известно, что именно об этом она собиралась его спросить. Она торопливо спрятала оливковый конверт в сумочку, поблагодарила и пошла к лифту. Как только двери закрылись и портье не мог ее видеть, она тут же вытащила конверт и нетерпеливо надорвала его. Само собой, e-mail был от Якуба!

Новый Орлеан, 14 июля.

Сегодня я не смог толком вспомнить то время, когда не было тебя. У тебя какое-то колдовское влияние на меня, а потому влияй, как только можешь. Как только вдруг – благодаря Парижу – это стало возможно, я отчаянно жажду увидеть тебя. И сейчас просто не могу с этим справиться. С ожиданием. И с напряжением. А более всего с приступами нежности. Могут ли быть приступы нежности? Наверное, назвав их так, я отнял у того, что происходит со мной, всю красоту. Я должен был бы быть поэтичней. Но тогда я не был бы правдив. Это действительно приступы – как астмы или мерцательной аритмии. Когда приступ проходит, я в основном слушаю музыку, пью или читаю твои письма. Дошло до того, что я делаю это все одновременно: слушаю Вэна Моррисона, которого ты так любишь, пью мексиканское пиво «Десперадо» с лимоном и порцией текилы и читаю «мега-мейл» от тебя. Я соединил все твои электронные письма за последние шесть месяцев и читаю их как одно огромное послание.

А знаешь ли ты, что за эти 180 дней ты писала мне больше 200 раз?

Статистически это означает больше чем один e-mail в день. В них ты использовала ровно 116 раз слово «целую»,

хотя на самом деле я даже не знаю, как выглядят твои губы. И я страшно рад, что мне не нужно в очередной раз просить тебя рассказать о них. Вскоре я их увижу.

Ты 32 раза использовала слово «коснуться» и 81 раз «хочу», но всего 8 раз «боюсь». Я проверил это, использовав программу Word, так что об ошибке речи быть не может. Подсчитал я именно эти слова, так как в последнее время думаю о них чаще всего. И у меня получилось, что хочешь ты в десять раз чаще, чем боишься. И хотя это всего-навсего статистика, я успокоился. Статистика не лжет. Лгут только статистики.

МОЖЕТ, ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО БУДЕТ С НАМИ ДАЛЬШЕ?

Наверное, это из-за Парижа у меня такие мысли и задаю столь драматический вопрос. У меня неодолимая потребность идентифицировать наши отношения. Дать им название, придать определенные границы и рамки. Мне вдруг захотелось знать, с какого предела моя печаль имеет смысл, а радость причину. И еще я хочу знать, до какого пункта я могу дойти в моих надеждах. В воображении я и так был во всех, даже в самых-самых.

Но сейчас я не один из них посещать не стану, а лягу спать. И радуюсь, что через несколько снов ты опять будешь ближе.

Но ты ближе даже уже наяву. Приветствую тебя в Париже! Ах, как мне хотелось бы уже лететь к тебе.

Береги себя. Особенно сейчас.

Якуб.

«Боже, что он пишет! Ведь эта статистика врет! – подумала она. – Я так боюсь. И главное, того, как сильно я его хочу».

В этот миг двери лифта открылись. Она по-прежнему стояла в кабине, прижимая к груди оливковый листок. Портье со смехом смотрел на нее, ситуация действительно была комическая. Вошедший в лифт постоялец осведомился у нее, на какой этаж ей нужно. А она не смогла ответить. Забыла. Она посмотрела на ключ. В нижней части живота она чувствовала странное тепло.

Она вышла из лифта напротив номера 1214. Вставила магнитную карточку ключа в щель замка и открыла дверь. Впихнула ногой чемодан в номер. Там было темно, если не считать полосы света, падающей сквозь неплотно задвинутые шторы на широченную кровать, занимающую центральную часть комнаты. Она подошла к окну и раздвинула тяжелые бархатные шторы. Тепло не проходило. Даже усиливалось. Она растворила окно.

Номер, как ей и обещали в Варшаве, действительно находился над садом. Отделенный от каменного гостиничного двора густой живой изгородью более чем двухметровой высоты, он был подобен зеленому мазку, сделанному случайно рассеянным художником на песчано-сером фоне холста. Облизывая губы, она разглядывала сад. В левой части, отделенной от правой старательно выметенной аллейкой, находились грядки клубники, кусты красной смородины у стены и круглая клумба с розами. Розы по большей части были пурпурного цвета. Она обожала пурпурные розы. Между клумбой и аллеей располагались грядки с фасолью, картошкой и ряд помидорных кустов, клонящихся к земле под тяжестью плодов. Грядки с фасолью в центре Парижа! Правая часть была засеяна травой. Сад этот напоминал бабушкину дачу над Бугом. Только этот был в центре Парижа, в нескольких сотнях метров от Эйфелевой башни.