Денис Давыдов - Барков Александр Сергеевич. Страница 26

– Если мне не изменяет память, то вы проиграли сражение вместе с Австриею, – усмехнувшись, продолжал Наполеон. – Теперь же иное дело. Теперь под моим флагом идет вся Европа. На что вы надеетесь?

– Мы соберем силы и сделаем все, что можем, – с твердостью в голосе отвечал Балашов.

– По сему случаю прошу вас, генерал, не отказать мне в любезности отобедать у меня...

За трапезой, как бы между прочим, император поинтересовался:

– Есть ли у вас киргизские полки, генерал?

– Нет, ваше величество, киргизских у нас нет. Но у нас есть один или два полка башкир и татар, которые похожи на киргизов.

– Я слышал об этом. Скажите, генерал, теперь у вас другой губернатор в Москве?

– Да, ваше величество. Маршал граф Гудович попросил отставки по причине своих пожилых лет.

– Не правда ли, император Александр изгоняет всех, кто хорошо расположен к французам?

– Ваше величество, не знаю и потому не беру на себя смелость судить об этом.

– Скажите мне, генерал, это правда, что Штейн[ 4] обедал с императором Александром?

– Ваше величество! Что тут удивительного?! Все знатные особы приглашаются к столу его величества.

– Позвольте, генерал. Но как можно Штейна посадить за один стол с русским императором? Если даже Александр решил выслушать его советы, он не должен был видеть его у себя за столом. Разве можно представить себе, чтобы Штейн был предан ему? Ангел и дьявол не должны быть вместе! Коленкур![ 5] Вы ведь бывали в Москве?

– Да, ваше величество.

– Что она собой представляет?

– Ваше величество! Это скопление больших и прекрасных домов наряду с маленькими лачужками.

– Генерал, много ль жителей в Москве?

– Тысяч триста.

– А домов?

– Тысяч десять...

– Сколько церквей, если не секрет?

– Более двухсот сорока...

– Ба! К чему такое множество?

– Дело в том, что русский народ очень набожен...

– Оставьте это кокетство для легковерных девиц и немощных старцев! Какая теперь набожность?

– Извините меня, ваше величество, – возразил Балашов. – Тут я с вами вновь не согласен. Возможно, во Франции, Германии и Италии мало верующих. Зато их много в Испании, а тем паче в России...

Наполеон помрачнел: уж больно не по душе пришлась ему пресловутая Испания! Опустив глаза, он минуту-другую сидел молча.

В конце трапезы Бонапарт задал Балашову весьма коварный вопрос:

– Скажите, генерал, по какой дороге лучше всего пройти к Москве?

– Признаться, ваше величество, вы поставили меня в большое затруднение, – вскинув брови, усмехнулся Балашов. – Вы ведь знаете, что русские, как и французы, говорят: «Все дороги ведут в Рим!». К Москве также множество путей. Скажем, Карл XII шел туда через Полтаву...

При этих словах Наполеон резко поднялся из-за стола и, заложив руки за спину, прошелся по зале. Он испытующе глянул на адъютанта, стоящего у дверей и смиренно ждущего приказаний своего императора.

– Готовы ли лошади для генерала? Если нет, то предоставьте ему моих. Ему надлежит скоро ехать...

В письме на имя Александра Наполеон уведомлял царя, что ныне даже сам Бог не в силах ничего изменить, чтобы не было того, что уже свершилось...

Военные действия для России начались в очень неблагоприятной обстановке. Войска русские были разбросаны на громадном пространстве, изолированы друг от друга и разделены на три армии. Поступило высочайшее предписание отходить от границы, ибо единственное средство к соединению армий наших состояло в неуклонном отступлении арьергардных частей русского войска.

1-й Западной русской армией командовал военный министр Михаил Богданович Барклай-де-Толли. Ее полки численностью 110 – 127 тысяч человек при 558 орудиях растянулось от Балтийского моря до Гродно более чем на 200 километров и должны были прикрывать Смоленское направление.

2-я Западная русская армия, возглавляемая князем Петром Ивановичем Багратионом, стояла у Белостока. Она насчитывала в своих рядах 45 – 48 тысяч воинов при 216 орудиях и охраняла юго-запад страны, общей протяженностью около 100 километров. В ее задачу входило атаковать фланги неприятеля и наносить удары по его тылам.

3-я Западная, так называемая «обсервационная», резервная русская армия под предводительством генерала от инфантерии Александра Петровича Тормасова стояла в окрестностях Луцка на Волыни и защищала Украину и Киев. Под ружьем здесь было 46 тысяч солдат и офицеров при 170 орудиях.

И, наконец, Дунайская армия адмирала П.В. Чичагова состояла из четырех пехотных корпусов и нескольких отрядов. Располагалась она в Молдавии.

Французы почти в два раза превосходили числом русских. Великая армия развернулась на фронте в триста верст, а русская – более чем на шестьсот. Такое расположение давало Бонапарту значительное преимущество.

Александр I безгранично доверял своему главному военному советнику, прусскому генералу Пфулю, который и разработал столь неудачный план построения войска.

Чванливые, высокомерные и по большей части бездарные советники царя, так называемые «военные теоретики прусской выучки» типа надменного Пфуля, к сожалению, задавали тон в те времена в русской армии. Они являлись авторами громоздких математически рассчитанных диспозиций, согласно которым войска действуют по строгому ранжиру «Одна колонна идет вперед, вторая колонна – назад».

Военачальники суворовской выучки Багратион, Ермолов Раевский, Дохтуров презирали прусских штабных теоретиков и предлагали в противовес им русскую смекалку и находчивость, успешную, не раз проверенную ими на деле тактику рукопашного боя, личную отвагу и мужество.

Наполеон же хотел превосходящими силами окружить и уничтожить русские армии поодиночке в самый короткий срок, не дав им возможности сблизиться и объединиться. С победой и великой славой он намеревался вступить в Москву.

Декабрист А.П. Муравьев в автобиографических записках метко охарактеризовал обстановку накануне кампании 1812 года: «...умы во всей России, особенно же в обеих столицах, были в высшей степени взволнованы и возбуждены. Сердца военных пламенели встретиться и сразиться с неприятелем. Дух патриотизма без всяких особых правительственных воззрений сам собою воспылал...».

Страдное лето двенадцатого года выдалось переменчивым, солнечные дни постоянно смеялись пасмурными холодными.

От границы русские войска стали отступать в глубь страны. Следом за ними снимались с обжитых мест и жители. Вооружившись ружьями, топорами, вилами, одни пробирались в леса, ставили в глухомани шалаши, рыли землянки, другие шли в ополчение...

Покидая родимые очаги, крестьяне поджигали избы, амбары, мельницы, опустошая все на пути неприятеля. На чужой стороне французов встречали обезлюдевшие селения, потравленные хлеба, угарный дым да пепелища. Артиллерийские обозы с боевыми припасами и фуры с провиантом отставали от передовых частей. Солдаты Наполеона прочесывали села, отбирали у крестьян хлеб, скотину, одежду – мародерствовали.

По дороге из Витебска французский офицер кликнул солдата-поляка и послал его с небольшой партией в ближайшее село за провиантом. В сумерках посыльный вернулся и с дрожью в голосе доложил своему командиру: «Здесь наступает конец местам, где население понимает нас. Дальше люди иные. Все против нас. Смотрят исподлобья, пылают неистребимым гневом. Никто ничего не хотел давать. Нам приходилось брать силой, рискуя жизнью. Вдогонку нам летели проклятия. Мужики вооружены пиками, причем многие на конях...»

Нередко в «великой армии» голодные солдаты нападали на своих же товарищей, возвращавшихся с награбленной добычей, и силой отбирали ее. Видя, как день ото дня падают нравы в войсках, Бонапарт страшно гневался и обвинял начальника штаба: «Ваш главный штаб вовсе бесполезен. Ни жандармы, ни офицеры – никто должным образом не исполняет своих обязанностей. Хуже теперешнего порядка не может быть. Мы теряем множество людей от беспутной посылки за припасами, от междоусобиц, теряем гораздо больше, нежели потеряли бы, ежедневно сражаясь. Все это грозит армии крахом...»