Личный ущерб - Туроу Скотт. Страница 28

— Как вы это представляете, Стэн? Я звякну Ролло Косицу и скажу, что ФБР больше нравится судья Школьник? К тому же мне кажется, сейчас Косиц направляет «особые» иски Малатесте потому, что у того был большой перерыв. Он занимался рассмотрением крупного дела, связанного с правонарушением в области экологии, и, естественно, работать на сторону не мог.

— Но Уолтер, — заметил Макманис, — прямо заявил, что некоторое время Малатеста побоится принимать решения в пользу Фивора. Это может служить оправданием вашего разговора с Косицем. Придумайте что-нибудь. Скажите, что по одному из исков вам позарез нужен срочный результат.

Разумеется, Сеннетт поддержал Джима. Ему тоже хотелось поскорее пробить брешь в броне Брендана Туи. Но Робби продолжал настаивать, что это невозможно.

— Ничего не получится. Я, конечно, могу побеседовать с ним. Иногда он заходит в мой ресторан — ну, где я обычно провожу время, — и я угощаю его выпивкой. Но Ролло такой парень, понимаете, — говорит, только когда захочет. И я ему не звоню. Это исключено. И вообще, это будет против правил. Я не сумею его убедить. «Всегда играй только самого себя» — так учил Станиславский.

— Я думаю, у вас получится, Робби, — твердо произнес Макманис и снял очки. Он делал это всякий раз, когда на чем-нибудь сосредоточивался. Мне даже казалось, что очки у него — часть реквизита. — Не надо уменьшать свои способности. Вы замечательный актер. Просто нужно все обставить соответствующим образом. Ваша встреча с Косицем должна произойти случайно. И мы это устроим. — Он улыбнулся и кивнул в сторону Джо Амари. — Мы приставим к Косицу надежный «хвост», и когда он появится в нужном месте, вам позвонят.

До сих пор Джим на Фивора не давил. Он вообще был образцом здравомыслия и осмотрительности, но сейчас, очевидно, усмотрел в его поведении нечто особенное. И действительно, таким я Робби никогда не видел. Это не было связано с настроением или обычным волнением перед игрой, как у спортсменов. Нет, сейчас Робби Фивор был явно напуган.

Однажды во второй половине дня, когда Робби и Ивон занимались с клиенткой, ему позвонили. Он откинулся на спинку кожаного кресла и внимательно слушал. Ивон подумала, что, наверное, у Лоррейн началось очередное ухудшение. Однако Робби закончил разговор словами: «Ты просто прелесть» — и попросил Бониту срочно связаться с Мортоном, который уехал в суд. Затем, извинившись перед клиенткой, оставил с ней другую помощницу, Сузи, и поспешно покинул кабинет. Ивон последовала за ним.

— Похоже, наклевывается дело, — сообщил он в лифте.

Ивон с опозданием сообразила, что означает его вид. Почти восемь недель совместной работы даром не прошли. Во время слушаний в суде Робби Фивор обнаруживал недюжинный артистический талант, работал с подъемом, но все же настоящее вдохновение к нему приходило (кстати, и к Мортону тоже) только с перспективой заключить выгодный договор с клиентом. Стоило откуда-нибудь пахнуть жареным, и они тут же делали стойку. Робби совершенно не смущало, что его дни, как адвоката, сочтены и, возможно, его ждет тюрьма. Энтузиазм не угасал. Для него процесс заполучения клиента был увлекательным сам по себе. В это время Робби давал настоящее представление и испытывал наслаждение, когда ему, наконец, удавалось убедить какого-нибудь человека, будто он — самый лучший адвокат в этом городе.

Робби назвал дело «хорошим», что означало вероятность крупных взысканий в пользу клиента по решению суда. Предполагаемой клиенткой была тридцатишестилетняя женщина, мать троих детей. Вчера она пришла на прием к врачу с жалобой на боли в груди, тот поставил диагноз — бронхит и выписал какие-то лекарства, а сегодня ее привезли в приемный покой клиники скорой помощи с обширным инфарктом. Бедная женщина до сих пор находилась в коме. Ивон уже знала, когда опытный адвокат может превратить человеческую беду в золото. Было ясно, что, если женщина умрет, оставив троих сирот, они сумеют получить от страховой компании кругленькую сумму.

А позвонила ему администратор приемного покоя.

— Одно время мы были большими друзьями, — пояснил Робби, прибавляя скорость.

Он свободно ориентировался на территории клиники, знал, куда какая дверь ведет, нажимал пластину гидравлического запора, и нужная дверь с шипением распахивалась.

Они добрались до кабинета администратора, и их встретила удивительная женщина лет тридцати пяти. Афроамериканка или полинезийка. Высокая, стройная, дивные глаза, высокие скулы. Настоящая красавица. Одежда элегантная. Один шарф чего стоил, который покрывал ее плечи и был завязан на груди. Явно авторской модели. Робби поцеловал ее в щеку. Она прильнула к нему на мгновение и повела по коридору в «зал ожидания».

Собственно, это была обычная комната средних размеров с четырьмя рядами пластиковых стульев, большинство из которых занимали родственники больных. Вид у всех оцепенелый. Очень полная молодая женщина с высокой прической, растрепанной, качала на руках младенца. Двое мальчиков лет трех-четырех проказничали, отбирали что-то друг у друга. Женщина их хрипло одергивала, пыталась схватить, но они уже научились уворачиваться. Наконец у нее получилось, и комнату наполнили вопли.

Чуть дальше сидел подросток, афроамериканец, одетый, несмотря на холод на улице, лишь в белую футболку в засохших коричневых кровяных пятнах. Одна рука у него была на перевязи. Он поддерживал ее другой, здоровой. Рядом, ссутулившись, сидела пожилая женщина в теплом зимнем пальто, видимо мать, она периодически огорченно покачивала головой. Ивон решила, что мальчика пырнули ножом.

Те, кого они искали, находились в последнем ряду. Родственники женщины, за жизнь которой где-то совсем недалеко отсюда сейчас боролись врачи. Молодой мужчина, муж, почти молитвенно сложив руки, уставился в одну точку. Пожилая пара, отец с матерью. Он толстый, черноволосый, с грубым лицом, из кармана рубашки выпирает пачка сигарет. У жены подергивается челюсть. Увидев их, она моментально заплакала. Робби скользнул на стул и взял ее руку. Извлек из кармана позолоченный футлярчик и достал визитную карточку:

— Я Робби Фивор.

Дальше через несколько стульев одиноко сидела девочка лет девяти, аккуратно одетая, кудрявенькая. Старший ребенок. Наверное, упросила, чтобы взяли с собой. Хотя девочка не отрывала взгляда от своих коленей, Ивон показалось, что она единственная в семье осознает серьезность ситуации. Ощущает пропасть, на краю которой они все сейчас стоят.

Робби вытащил желтый блокнот и начал записывать, внимательно выслушивая каждого. Минут через десять прибыл Мортон. Медленно, прихрамывая, он подошел и занял место между отцом и дочерью. Сначала заговорил с ней: тихо, спокойно, не стараясь развеселить. Просто задавал вопрос и терпеливо ждал ответа. Затем Мортон полез в дипломат, извлек оттуда журнал кроссвордов и карандаш, дал девочке и повернулся к отцу.

Вот так и работали эти два адвоката, атакуя семью с двух сторон.

— Рикмайер… Здесь есть родственники Синтии Рикмайер?

Все подняли головы. Говорил доктор, хирург. Он стоял в дверях, в операционном одеянии и зеленой шапочке. Рядом две женщины, ординаторы. Одна тоже в операционном, другая в длинном белом халате, со стетоскопом на шее. Видимо, приняв Робби и Мортона за родственников, доктор тоже пригласил их в смежную комнату. Ему явно не терпелось поскорее с этим покончить. Мать Синтии заголосила, упала на колени и, повернувшись к распятию, начала бессвязно молиться. Муж смотрел на нее, горестно качая головой. Робби попытался записывать за доктором в желтый блокнот, но ординаторша с хмурым видом сделала ему замечание. Тогда он направился к матери покойной и обнял ее за плечи.

Тем временем Мортон подвел девочку к отцу, который молча сжимал и разжимал кулаки. Из-под его очков стекали слезы. Дочка приникла к нему. Мортон взял ее за руку и тихо заплакал. Ивон с изумлением смотрела на него. Еще больше ее поразил Робби, даже напугал. Он стоял с близкими покойной и тоже плакал, настоящими слезами. Ивон никогда не плакала, поскольку настоящим спортсменам не пристало лить слезы, даже если очень больно.