№44, Таинственный незнакомец - Твен Марк. Страница 30

– Мартин. Расплачивайся!

Я исполнил ее волю.

– Продолжай, Бетти, дорогая, твой голос – музыка. Прознеси его полностью.

– Мартин фон Гисбах. Жаль, что оно такое короткое. Плати!

Я вернул и долг, и проценты.

Бо– оо-ом! – ударил колокол в главной башне.

– Половина двенадцатого! Что скажет матушка! Я и не думала, что уже так поздно, а ты, Мартин?

– Мне показалось, что прошло всего пятнадцать минут.

– Пошли, надо торопиться, – промолвила она, и мы заторопились, насколько это было возможно; я обнял ее левой рукой за талию, она положила мне руку на плечо, будто ища поддержки. Мечтательно прошептала несколько раз:

– О, как я счастлива, как счастлива, счастлива, счастлива.

Казалось, ее всецело занимает эта мысль, и она ничего вокруг себя не замечает. Вдруг навстречу нам из темноты шагнул мой двойник, и я отшатнулся в безотчетном страхе.

– Ах, Маргет, – протянул он укоризненно, – я так долго ждал тебя у двери, а ты нарушила обещание. Ты не жалеешь меня, ты меня не любишь!

О, ревность! Я впервые в жизни почувствовал ее укол.

К моему удивлению и радости, девушка не обратила на двойника никакого внимания, будто его и не было. Она продолжала свой путь и, судя по всему, не видела его и не слышала. Двойник остановился, пораженный, и, повернув голову, глядел ей вслед. Он что-то пробормотал себе под нос, потом сказал громче:

– Какая странная поза, и руку подняла как-то нелепо… Боже мой, да она лунатик!

Он последовал за нами на некотором расстоянии. Подойдя к ее двери, я обхватил ладонями нежное личико Маргет – нет, Лисбет! – и поцеловал ее в глаза и губы; ее маленькие ручки доверчиво лежали у меня на плечах.

– Доброй ночи, доброй ночи и приятных снов, – прошептала она и скрылась за дверью.

Я обернулся к двойнику. Он стоял неподалеку и глазел в пустоту, где только что была девушка. Какое-то время он молчал. Потом разразился радостной тирадой:

– Ах я ревнивый дурак! Ведь она послала поцелуй – мне, кому же еще! Она мечтала обо мне. Теперь я все понимаю. И это ласковое «спокойной ночи» тоже предназначалось мне! Тогда совсем другое дело! – и он, подойдя к двери, поцеловал пол в том месте, где только что стояла девушка.

Это было невыносимо. Подскочив к двойнику, я двинул его в челюсть, вложив в удар всю обретенную силу, и он покатился по каменному полу, пока не уперся в стену. Сначала Шварц не мог опомниться от удивления. Поднялся, потирая ушибы, минуты две высматривал обидчика, потом ушел, прихрамывая, бросив на ходу: v – Черт подери, хотел бы я знать, что это было!

Глава XXIV

Я проплыл в недвижном воздухе к себе в комнату, разжег огонь в камине и уселся неподалеку – насладиться своим счастьем и подумать над загадкой имен. Покопавшись в памяти, я нашел обрывки сведений, полученных от Сорок четвертого, распутал, наконец, клубок и нашел всему такое объяснение. Я – человек из плоти и крови совсем не интересен Маргет Реген, я же в виде духа действую на нее гипнотически, как выразился бы Сорок четвертый, и погружаю ее в сомнамбулический сон. Он выключает сознание Маргет, лишает власти ее Будничную Суть и передает власть на время Сути Грез. Суть Грез Маргет – совершенно независимая личность, избравшая, по ей одной известной причине, имя Элизабет фон Арним. Лисбет совершенно не знакома с Маргет, даже не подозревает о ее существовании, делах, чувствах, мнениях, о том, какую религию Маргет исповедует, какую прожила жизнь, и всем прочем, что связано с Маргет. С другой стороны, и Маргет понятия не имеет о Лисбет, не догадывается о ее существовании и всем том, что ее касается, включая имя.

Для Маргет я – Август Фельднер, для ее Сути Грез – Мартин фон Гисбах. Почему – тайна за семью печатями. Наяву Маргет меня не замечает, в гипнотическом сне считает избранником своего сердца

Со слов Сорок четвертого я знал, что каждый человек – не двуединство, а триединство независимых существ – Будничной Сути, Сути Грез и духа. Последний бессмертен, две другие Сути управляются мозгом и нервами, материальны и смертны; они не действуют также, когда мозг и нервы парализованы каким-нибудь потрясением или одурманены наркотиками; когда человек умирает, умирают и они, ибо их жизнь, энергия, само существование целиком зависят от физической поддержки, которую не дают мертвый мозг и мертвые нервы. Когда я становился невидимкой, моя плоть исчезала, не оставалось ничего связанного с ней. Оставался лишь дух, мой бессмертный дух. Освобожденный от бремени плоти, наделенный недюжинной силой, физической и духовной, он был очень яркой личностью.

Я заключил, что разобрался в этом деле и разрешил загадку. Позднее подтвердилось, что я был прав.

Потом в голову мне пришла грустная мысль: три мои Сути влюблены в одну и ту же девушку, как же мы все можем быть счастливы? Эта мысль очень огорчила меня; ситуация была трудная, с неизбежными сердечными ранами и взаимными обидами.

Раньше я относился к своему двойнику с полным безразличием. Он был мне чужд – не больше и не меньше; я ему был чужой, за всю жизнь мы ни разу не встретились, пока Сорок четвертый не облек его в плоть; мы и не могли встретиться, даже если бы захотели; когда один из нас бодрствовал и распоряжался нашим общим мозгом и нервами, другой бессознательно расслаблялся и впадал в сон. Всю жизнь мы были тем, что Сорок четвертый называл «Бокс и Кокс из одной кельи» [23]; мы знали о существовании друг друга, но ни один из нас не интересовался делами другого; мы встречались на пороге сна, в тумане забытья, на долю мгновения: один входил, другой выходил из кельи, но ни тот, ни другой никогда не задерживался на пороге, чтоб поклониться или сказать приветливое слово.

Впервые мы встретились и поговорили, когда Сорок четвертый облек двойника в плоть. Встреча наша не была сердечной и дружеской, мы познакомились, да так и остались друг для друга просто знакомыми. Хоть мы родились вместе, в одно и то же мгновение, из одного чрева, нас не объединяло духовное родство; духовно мы оставались независимыми личностями, не связанными узами родства, с одинаковым правом на общую телесную собственность; мы думали друг о друге не больше, чем о прочих, чужих нам людях. Мой двойник даже не носил мое имя, а назывался Эмилем Шварцем.

Я всегда был вежлив с Эмилем, но избегал его. И это было естественно: он во всем превосходил меня. Мое воображение по сравнению с его богатейшей фантазией было словно светлячок рядом с молнией; в печатном деле двойник за пять минут успевал сделать больше, чем я за целый день; он выполнял всю мою работу в типографии и при этом полагал ее сущим пустяком; в искусстве развлекать и завлекать я был нищий, а он – Крез; в страсти пылкой, других чувствах и переживаниях, будь то радость или горе, я был сухой фосфор, а он – пламень. Короче говоря, он был наделен такими способностями, какие могут привидеться лишь в мучительном или радостном сне.

Вот кто решил стать возлюбленным Маргет! Оставался ли хоть один шанс мне, в моем грубоватом и скучном человеческом обличье? Ни единого! Я понимал это и терзался невыразимой сердечной мукой.

Но кто был двойник по сравнению с моим духом, освобожденным от низменной плоти? Ничто или менее того! Здесь все было наоборот – ив страсти пылкой, и в радости, и в горе, и в искусстве развлекать и завлекать. Лис-бет принадлежала мне, никто в целом мире не мог ее отнять у меня, – именно Лисбет, когда властвовала ее Суть Грез; но когда власть переходила к Будничной Сути, Маргет становилась рабыней этого змея, Эмиля Шварца. Изменить что-либо было невозможно, я не видел выхода из дьявольски трудного положения. Любимая девушка принадлежала мне лишь наполовину, ее вторым «я», столь же страстно любимым, владел другой. Она была моей возлюбленной и она же была возлюбленной двойника – словом, какая-то карусель!

Мрачные мысли преследовали меня, приводили в отчаяние, угнетали своей неотвязностью; душа не ведала ни мира, ни покоя, ничто не сулило исцеления от нестерпимой боли. Я почти позабыл про любовь Лисбет, неоценимое сокровище, потому что одновременно не мог добиться взаимности Маргет. То был верный признак человеческой натуры: человеку подай луну с неба, и он не успокоится, пока не получит ее в свое владение. Так уж мы устроены – самый смиренный из нас ненасытен, как император.