Джунгли страсти - Коротнян Екатерина Анатольевна. Страница 2

Она помнила, что рассматривала маленькое розовое пятнышко очень долго. Затем спросила, здоров ли отец и когда он собирается вернуться домой. Джеффри смотрел на нее несколько секунд, потом сказал, что она очень хорошенькая маленькая леди, настоящая Лару, ведь у нее такие большие голубые глаза и шелковистые светлые волосы, совсем как у их матери, и что маленьким девочкам, особенно из семейства Лару, не нужно волноваться о таких вещах. В эту самую секунду Юлайли стало совсем плохо и ее стошнило.

Джеффри так и не ответил на ее вопрос.

И в последующие годы братья старались избегать этого вопроса. И все же когда приходило очередное письмо от отца, Джеффри всякий раз приводил ее в кабинет – удостоверившись сначала, что она здорова, – и показывал цветные точки на глобусе: после Андорры были Испания, Хиджаз, Персия, Сиам, а последним местом службы была испанская колония, Филиппинские острова. Приблизительно годам к пятнадцати Юлайли перестала спрашивать, когда отец вернется домой, но так и не перестала надеяться.

Ее надежды и молитвы сбылись три месяца назад, когда в Гикори-Хаус пришло еще одно письмо. Она как раз спорила со своим братом Джедидая о том, можно ли ей одной отправиться на встречу с однокурсницами без сопровождения кого-либо из братьев – бесполезная просьба, она сама знала, но тем не менее продолжала упорствовать, чтобы убить послеполуденную скуку, – когда появился Джеффри. Джедидая тут же строго посмотрел на нее и поинтересовался, что она выкинула на этот раз.

Оскорбленная таким отношением, хотя ей не терпелось услышать, какую новость принес Джеффри, она припомнила уроки мадам Деверо и, высоко подняв голову, прошла мимо хмурого брата грациозно и торжественно. Правда, шла она недолго... Шагов через пять она совершила оплошность – зацепилась за шелковую бахрому ковра и потянулась к ближайшему предмету, чтобы удержать равновесие. В результате она упала сама и повалила курительную стойку из красного дерева вместе с чужеземными сигарами братьев и бутылкой французского коньяка пятидесятилетней выдержки.

От этого воспоминания Юлайли нахмурилась и принялась грызть ногти. Ей понадобилось три дня, чтобы убедить братьев, особенно Джеда, что она в состоянии отправиться на Филиппины, как о том просил отец в своем последнем письме. Она до сих пор помнила охватившую ее радость, когда Джеффри прочитал письмо. Отец хотел, чтобы Юлайли выехала как можно скорее.

У каждого из пятерых братьев нашлись возражения. Джеффри сказал, что она еще слишком молода. Впрочем, он был старше на пятнадцать лет и всегда относился к ней как к ребенку. Харлан заявил, что она чересчур слабенькая, Лиланд считал ее слишком наивной, а Харрисон назвал беспомощной. Но Джеффри продолжил читать письмо и отмел все их страхи, потому что отец устроил так, что ей предстояло совершить путешествие в сопровождении семейной пары по фамилии Филпотт. Это были методисты, которые отправлялись на остров Минданао, на юг Филиппин, спасать души язычников.

Юлайли пришла в восторг. Восторг исчез, как только Джед открыл рот. Хотя он и не был самым старшим – от сестры его отделяло только восемь лет, – он выделялся среди братьев красноречием. Джед заявил, что где бы она ни находилась, там обязательно что-нибудь случится. Тут же пять пар голубых мужских глаз посмотрели на пустое место, которое совсем недавно занимала курительная стойка. Потом все дружно повернулись к сестре.

Она ответила, что брат так и не простил ей тот случай, когда она в трехлетнем возрасте свалилась в высохший колодец, а его, как самого маленького и худого, спустили на веревках вниз, чтобы вытащить ее. И прибавила: несправедливо упрекать ее за то, что произошло так давно. Разногласия продолжались три дня, в основном спорили Юлайли и Джед. Он молол вздор, сравнивая ее с Пандорой, приоткрывшей свой ящик, уверяя, что где она, там и беда. Юлайли отбивалась как могла. А он твердил одно – у него есть шрамы, доказывающие его правоту. К концу субботы Юлайли не выдержала и разрыдалась. Она проплакала всю ночь.

Но Бог, должно быть, был на ее стороне, потому что воскресная проповедь избавила заплаканную Юлайли от нападок Джеда. Пастор Татуайлер выбрал именно то утро, чтобы поговорить о предрассудках – происках дьявола, которым истинный христианин никогда не поддастся. Юлайли, услышав тему проповеди, чуть было не вскочила с передней скамьи, издавна принадлежавшей семье Лару, чтобы поцеловать священника. После службы она услышала рассказ миссис Татуайлер о том, что послужило преподобному отцу источником вдохновения: в Бельведере появился хиромант из Нового Орлеана. Но Юлайли было все равно, что вдохновило священника. Проповедь совершила чудо.

И теперь, три месяца спустя, она сидела в спальне отцовского дома в Маниле и ждала, как все предыдущие годы. Она приехала на день раньше срока и не застала отца. Он оказался в провинции Кесон и должен был вернуться к полудню.

Стук в дверь оторвал Юлайли от воспоминаний. Вошла Жозефина, экономка отца, в руке у нее была записка.

– Мне очень жаль, барышня, но ваш отец задерживается.

В животе стало пусто, дыхание перехватило от внезапно нависшей духоты. Девушка хотела заплакать, но сдержалась. Она обмякла, сидя в кресле, даже ссутулилась, чего мадам Деверо никогда бы не допустила. Потом глубоко вздохнула, бросила последний взгляд на тикающие часы и занялась тем, чем была вынуждена заниматься все эти годы. Она принялась ждать.

Заросли сгущались. Мачете теперь двигалось недостаточно быстро. Джунгли обступили Сэма со всех сторон. Он упал на землю и пополз под папоротниками, переваливаясь через твердые оголенные корни и плюхаясь всем телом в вязкую землю. Вокруг шныряли ящерицы. Из толстого слоя перегноя, покрывавшего всю поверхность земли под растительностью, вылезло несколько жуков длиной больше двух дюймов. Ветки и влажные листья цеплялись за волосы, задевали за шнурок глазной повязки.

Он попытался снять ее и переломил зеленый прутик, попавший под шнурок. Из раненого растения закапал молочно-белый вязкий сок. Сэм перекатился в сторону, чтобы увернуться от струйки. Это было ядовитое растение, сок мог разъесть кожу минуты за две не хуже кислоты.

Сэм перевел дух и пополз дальше. Позади до сих пор раздавались удары мачете. Преследователи еще не достигли самых густых зарослей. Но сознание этого лишь подстегнуло Сэма, и он пополз по влажному туннелю, образованному переплетенными ветвями, еще быстрее. Липкий пот покрывал все его тело. Это был пот, вызванный духотой и страхом.

В лианах над головой скользнула гладкая черная гадюка, чей укус был более мучителен и смертоносен, чем кол, загнанный в сердце. Сэм окаменел. Боясь вздохнуть, он не сводил глаз с маленькой змеиной головки.

За спиной смолкли все звуки: видно, преследователи остановились. Как и сердце Сэма. Погоня достигла самой чащобы. Сердце ударило раз, второй и застучало громче, чем прежде. Сэм оказался в ловушке: впереди – змея, позади – солдаты.

На узкой улочке было полно народу: испанцев, китайцев и местного люда – вполне обычное для острова явление, в отличие от розового зонтика с оборочкой, в точности напоминавшего своим цветом азалию Калхун. Зонтик вертелся, как блестящий шелковый парашютик, над темными филиппинцами, которые толклись на тесной улице. Вот он замер, пропуская вперед семейство. Женщина повернулась и сделала замечание своей дочери. Девочка, прелестный подросток лет тринадцати, захихикала и сказала что-то на местном наречии своим родителям. Мужчина и женщина расхохотались, взяли за руки улыбающуюся дочурку и растворились в толпе.

В тени нелепого розового зонтика Юлайли еще острее ощутила свое одиночество и грусть. Она нервно теребила высокий кружевной воротник, который теперь превратился в сырую колючую тряпочку, обвисшую на плечах и груди, так что не стало видно маминой свадебной камеи. Девушка попыталась выбросить из головы только что увиденную семейную сценку и принялась нарочито поправлять воротник. Пальцы задели камею, замерли и невольно погладили тонкий резной ободок броши. Юлайли попыталась улыбнуться, но не сумела и раздраженно дернула себя за влажные волосы. Она подняла голову, посмотрела на солнце, словно искала силу, нужную ей, чтобы подавить тоску по любящим родителям, которых у нее никогда не было. Прошла целая минута, прежде чем она снова скрылась под зонтиком от палящих лучей тропического солнца.