Райский остров - Барнет Джилл. Страница 20

– Надо будет поблагодарить мистера Уайатта за такую мысль.

Лидия только неопределенно пожала плечами. Маргарет вспомнила все те мерзкие слова, которые сказал Хэнк, и пробормотала себе под нос:

– Ничего не скажешь, достойное опровержение.

– Что такое опровержение?

А Маргарет казалось, что девочка ее совершенно не слушает.

– В суде одна сторона выступает с каким-нибудь заявлением, а другая опровергает его, представляя какие-нибудь доказательства, например, что это заявление ложно и не соответствует фактам. Это как победить в споре: если ты прав, то другой, само собой, ошибается.

Лидия задумалась, затем бросила на Маргарет какой-то странный взгляд.

– Ты правда адвокат?

– Да.

– И ты ходишь в суд и всякое такое?

Маргарет кивнула. Лидия наклонилась и обняла Аннабель, крепко прижав ее к себе.

– Мама сидела с нами дома.

– Многие женшины посвящают себя семьям. Но, ты знаешь, сейчас все больше женщин работают. Учителя, врачи, адвокаты, журналисты. У меня дома, в Лос-Анджелесе, одной крупной газетой руководит женщина.

Лидия внезапно отстранилась от сестры и с нотой вызова в голосе ответила:

– Наша соседка, миссис Роббинс, была учительницей. Однажды я спросила маму, хотела бы она быть учителем или кем-нибудь другим, но она мне ответила, что ей хватает и нас.

Маргарет привыкла спорить с упрямыми и самоуверенными мужчинами. Отношение Хэнка к женщинам не удивляло ее. Он был далеко не первым и вряд ли будет последним, кому она пыталась доказать, что женщина имеет право на то, чтобы к ее мнению прислушивались. Большинство мужчин не сомневались, что только они могут управлять миром. Давным-давно она поняла, что ее отец и дяди скорее исключение, нежели правило. В детстве именно они внушили ей мысль, что она, когда вырастет, сможет стать кем угодно. Отец всегда уважал ее ум и помогал ей совершенствоваться, и, разумеется, ни разу в жизни он не сказал ей, что она чего-нибудь не может или не должна делать из-за того, что принадлежит к слабому полу. Наоборот, он убеждал ее, что если она будет упорно трудиться, то сможет добиться всего, чего захочет. И так, твердо в это веря, она прожила тридцать два года.

Маргарет могла бы объяснить свою позицию другим женщинам. Заставить их понять, что мир должен быть устроен так, чтобы справедливость и равенство были для всех: и для женщин, и для мужчин. Пока, правда, ее чувства разделяли далеко не все. Коллеги-адвокаты, отец, дяди понимали ее страсть к закону. В нем была жизнь Маргарет. Но она сильно сомневалась, что ей стоит сейчас говорить обо всем этом девочке. И уж тем более пускаться в дискуссии с ее матерью, которой уже нет в живых. Она чувствовала, что ей нужно как следует поразмыслить, как вести себя, как обращаться с этими детьми. Маргарет знала, что ей необходимо понять их, быть способной думать, как они, смотреть на мир их глазами, или она никогда не будет способна помочь им.

Но, находясь с ними наедине, она все время нервничала, как будто шла на судебное заседание не подготовившись. Маргарет чувствовала ответственность за детей – им не на кого больше было надеяться, кроме нее.

Она смотрела на Лидию, которая играла с Аннабель. Даже сейчас девочка не улыбалась. Маргарет вдруг осознала, что она никогда не видела ее не то что смеющейся, а просто радостной.

Как раз в этот момент Лидия подняла на нее глаза. Маргарет подумала, что они ужасно старые для подростка.

– Дай мне Аннабель, я за ней присмотрю.

– Нет, – вдруг заупрямилась Лидия. – Она – моя сестра.

Неожиданная резкость девочки опять захватила Маргарет врасплох. Лидия намеренно отвернулась, проходя мимо Маргарет, и затянула какую-то глупую детскую песенку. Минуту спустя она взяла Аннабель за руку и повела ее по пляжу. Заметно было, что Лидия старается держаться на расстоянии. Эти несколько метров показались Маргарет огромным расстоянием между ней и детьми.

– Мисс Смит! Мисс Смит! С Хэнком что-то случилось!

Маргарет схватила Теодора и прижала к груди, пытаясь успокоить взволнованного мальчика.

– Тише, Теодор, тише. Пожалуйста, не надо. Все будет хорошо.

– Но Хэнк болен! Скорее, он может умереть. Пойдемте, пожалуйста. – Он затравленно взглянул ей в глаза. – Все умирают.

Маргарет обернулась к Лидии:

– Я скоро вернусь.

Она взяла Теодора за руку, и они побежали через поляну к убежищу Хэнка. Солнце только что село. На багровом небе оставалась едва заметная узкая розовая с золотым полоска, когда Маргарет вошла в темную хижину.

Хэнк лежал в углу. Маргарет легко опустилась на колени рядом с ним. Теодор почти дышал ей в затылок.

– Видите?

Она нагнулась еще ниже. Хэнк был пугающе неподвижен.

– Он умер?

Маргарет приникла ухом к его груди и вдруг вздрогнула, испугавшись храпа Хэнка. Теодор тоже подскочил на месте.

– Все в порядке. Отойди немного.

Она нагнулась теперь к самому лицу Хэнка, причем у нее из глаз чуть не хлынули слезы, так насыщено было его дыхание парами виски. Усмехнувшись про себя, она подумала, что Хэнк действительно мертв. Мертвецки пьян. Вдруг она заметила в его руке наполовину пустую бутылку с виски. Теодор придвинулся поближе.

– Он просто спит, – быстро соврала она, разжав пальцы, стиснувшие бутылку.

Хэнк опять захрапел, как целое стадо голодных свиней, повернулся, закрыл лицо локтем и вдобавок пробормотал несколько таких слов, что краска бросилась в лицо Маргарет, и оно запылало в темноте. Оправившись от смущения, она аккуратно спрятала бутылку в складках платья, другой рукой обняла Теодора за плечи, одновременно выталкивая его из хижины, чтобы он не рассматривал лицо Хэнка.

– Пойдем со мной. Ты побудешь с нами. Оставим его здесь. Пускай отдыхает как хочет.

– Но ведь я же должен был остаться здесь.

Она не видела лица мальчика, но ей и так было понятно, как сильно он разочарован. Теодор чуть не плакал.

– Он сказал, что я могу остаться, так как помогал строить хижину. Он сказал, что даст мне поиграть на губной гармошке.

– Я знаю. – Маргарет продолжала подталкивать его к выходу. – В другой раз, хорошо?

Вслед им доносился могучий храп. Как бы ей хотелось отколошматить Хэнка Уайатта. Ее охватил гнев. Теодор шел, опустив голову и шаркая ногами по песку. Мальчик подошел к пальме, около которой была привязана на ночь коза, обнял ее за шею и тихо о чем-то заговорил.

Маргарет глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и посмотрела вокруг. Она прекрасно понимала, что гнев, который душил ее, никому не пойдет на пользу. Луны пока не было, лишь немногочисленные звезды начинали сверкать на сине-черном небе. В ближайших кустах уже запели цикады, а волны набегали на берег с глухим рокотом барабанов войны.

Она видела, как Теодор попрощался с козой и неохотно побрел в ее хижину, засунув руки в карманы, плечи его подозрительно вздрагивали. Маргарет сама едва подавила слезы, увидев, как сильно разочарован ребенок. Маленький пятилетний мальчик, который выстрадал уже в своей жизни столько, что не каждый взрослый способен вынести. Она еще помедлила на краю поляны, с отвращением разглядывая полупустую бутылку. Как можно быть таким эгоистом? Маргарет покачала головой. Какая безумно пустая трата жизни.

К тому времени, когда поднялась луна, температура упала на несколько градусов, поднялся ветер. Сквозь щели в соломенной крыше проходил золотой свет от фитилька лампы, найденной Маргарет в одном из сундуков.

Дети и Маргарет с Аннабель сидели, закутавшись в одеяла. Теодор сказал, что сейчас наступила пора вечерних сказок и историй.

– И тогда волк сказал, – мальчик понизил голос, – «Поросенок, открой немедленно дверь! А не то, маленький негодник, я как дуну, я как топну, так и сдую твой домишко. Он и рассыплется».

– Нападение, противозаконное вторжение в жилище, – пробормотала Маргарет.

Теодор кивнул:

– Да, он был плохой волк.

– Плохой волк, – радостно вторила Аннабель. – Демо! Демо! Плохой волк!