Унесенные страстью - Барнет Джилл. Страница 39

Ее отец приезжал в школу только тогда, когда они плохо вели себя. Хорошее поведение никогда не приносило Кирсти желаемого. Как бы хорошо она ни вела себя, это не вернет ей ее маму и не сделает так, – чтобы папа захотел быть с ней рядом.

– Давай собирайся, малышка! Смотри, Грэм уже почти готов. Если ты не поторопишься, он тебя перегонит.

Кирсти так и подскочила; она быстро уложила свои вещи и зеленое платье. Девочка собралась моментально, запихав в чемоданчик все, что оказалось под рукой.

Она обогнала Грэма. На самом деле это было нетрудно. Стоило только ему повернуться спиной, как Кирсти вытаскивала что-нибудь из его чемодана и совала обратно в ящик комода. Этот умник, разумеется, ничего не заметил.

Чуть позже, примостившись на жестком деревянном сиденье фургона, который вез ее, Фергюса и Грэма на другой конец острова, Кирсти оглянулась назад, на их дом. В тумане он был еле виден. Он казался громадным и мрачным пятном – темным, пустым и холодным. Но Кирсти все равно смотрела на него, смотрела, как он, точно мираж, исчезает из виду – девочка любила играть в эту игру – нужно пристально, не моргая, смотреть на что-нибудь, иначе оно и вправду может исчезнуть. Она смотрела долго, не отрываясь, пока наконец не смогла различить даже конек островерхой крыши.

Она в конце концов отвернулась, уставившись на хвосты лошадей. Девочка прикусила губу и ущипнула себя, почувствовав, что сейчас заплачет. Кирсти ощущала какую-то странную пустоту внутри, и ей было очень плохо; она просто не представляла, что такого она могла сделать, чтобы отец опять отослал их прочь.

Глава 27

Калем, стараясь не шуметь, приоткрыл дверь. Глаза Эми по-прежнему были закрыты. Она даже не шелохнулась. Калему вдруг пришло в голову, не может ли такое вот поверхностное ранение оказаться слишком опасным для девушки, тем более для такой тоненькой и нежной, как Эми.

Джорджина, остаток ночи просидевшая у постели Эми, подняла на него глаза.

– Еще не просыпалась? – спросил он.

Джорджина покачала головой.

Калем подошел к кровати и с минуту постоял там в неловком молчании, переводя взгляд с Эми на эту темноволосую Джорджи. Довольно-таки странное имя для женщины – Джорджи. Ну кому придет в голову назвать девочку Джорджи? Он не мог не признать, что она хороша собой. Она была из тех женщин, что кружат мужчинам головы. Но внешность была для него не главное. Ему важна была сущность.

Поначалу она испугала его. От таких девушек он обычно держался подальше. Однако, похоже, она была строптивой только с Эйкеном. А с ним она вела себя вполне пристойно, что было неожиданностью для Калема. Он не мог упрекнуть ее ни в чем. Она ведь здесь была не по собственной воле. Эйкен заслуживал большего, чем несколько хороших оплеух.

Но, как бы там ни было, Джорджи завоевала его расположение, настаивая на том, чтобы провести эти часы у постели Эми.

Калем сунул руки в карманы и стоял, не в силах вымолвить ни слова, чувствуя себя слишком большим и неуклюжим. Он просто не знал, что ей сказать.

Девушка посмотрела на него вопросительно, потом засмеялась:

– Обещаю, что не буду кусаться.

Он не мог не усмехнуться в ответ. Наконец они оба перестали смеяться, и в комнате снова воцарилось неловкое молчание.

– Почему тебя так странно назвали – Джорджи?

– Вам не нравится мое имя?

Калем мысленно обругал себя. Как он мог такое ляпнуть! Он почувствовал, что краснеет. Девушка коротко рассмеялась.

– Простите, я не хотела. Джорджи – это выдумка вашего брата. Меня зовут Джорджина. Джорджина Бэйард.

– Бэйард?

Калем на мгновение задумался.

– Как название часов?

– Вот именно.

Калем сунул руки в карманы.

– Я очень сожалею, что Эйкен так поступил.

– Я тоже. – Девушка смотрела за окно. – Я сожалею даже больше, чем вы можете себе вообразить.

Лицо у нее было печальное, отстраненное.

– Он очень изменился после смерти жены.

Девушка долго молчала, как будто размышляя над тем, что сказал ей Калем. Потом снова взглянула на него.

– Когда она умерла?

– Около трех лет назад. Она любила ходить под парусом. Мы так до сих пор и не знаем, что произошло. Эйкен нашел на камнях ее лодку. А тело прибило к берегу два дня спустя.

Девушка покачала головой и отвела глаза в сторону.

– Как это ужасно!

– В тот день она одна ушла в море. Она часто так делала. Иногда она брала с собой детей.

– Детей? Так их несколько?

– Ну да. Ты видела Кирсти.

– Да. – Джорджина посмотрела на Эми. – Мы видели.

– Ее братишка Грэм на год старше.

Девушка ничего не ответила.

Калем пытался найти подходящие слова; ему хотелось объяснить этой девушке, что брат не всегда был таким безрассудным в поступках.

– Иногда, когда Эйкен что-нибудь делает, он не думает, к чему это может привести. Эйкен не плохой человек. Он просто потерял в себе что-то.

Девушка по-прежнему молчала. Калем заметил, что вид у нее измученный. Он сомневался, спала ли она вообще. И вспомнил, что она ничего не ела.

– Я посижу здесь с Эми. Сходи на кухню. Дэвид даст тебе что-нибудь поесть.

– А вы не думаете, что я могу снова попытаться убежать?

Калем посмотрел на нее прямо, открыто:

– Нет.

Джорджина коротко кивнула, потом поинтересовалась:

– Кто это – Дэвид?

– Двоюродный брат. Он занимается всем понемногу, в том числе и стряпней.

– И сколько же всего человек живет на острове?

– Кирсти и Грэм. И несколько двоюродных братьев: Фергюс, Дэвид и Уилл, Эйкен и я.

– И это все?

– Все.

– Здесь что же, совсем нет женщин?

– Нет, с тех пор как Сибил умерла. Никого, кроме Кирсти.

Джорджина с трудом поднялась. Она вздохнула и потерла поясницу.

– Кажется, я просидела слишком долго.

– Ну так пойди поешь что-нибудь. Кухня внизу, в глубине дома.

Девушка снова взглянула на Эми.

– Она даже не шелохнулась.

Калем кивнул, не отрывая глаз от Эми. Он почти бессознательно уловил, что дверь спальни закрылась.

Очень осторожно Калем присел на краешек постели. Он откинулся на спинку кровати и положил ногу на ногу.

Эми лежала спокойно, не ведая о том, что происходило с ним по ее вине. Внутри у него все сжималось. Она смущала его, вносила в его душу смятение, заставляла испытывать чувства, о которых он прежде даже и не подозревал.

Что-то как будто надвигалось на него; казалось, его прежняя жизнь никогда уже не вернется. Это было как в кошмаре или во сне или как если бы он вдруг поменял свою жизнь на чью-то чужую. Калем ничего не мог с этим поделать, ведь смятение исходило от нее. Он не мог ни проснуться, ни скрыться от этого.

Калем посмотрел на бледное личико девушки. Кожа ее была цвета слоновой кости, и он вспомнил, что на щеках ее играл легкий румянец, когда она была еще здорова. Волосы ее были густые и вьющиеся. Джорджина, должно быть, расчесала их, и теперь они рассыпались по подушке, словно солнечные лучи.

Калем всмотрелся в ее лицо: маленькое, изящное, оно чуть сужалось книзу; тонкий, слегка вздёрнутый нос, твердый подбородок. Брови у нее были не слишком густые, и Калему видны были маленькие голубые прожилки на веках девушки. У нее были высокие скулы, а личико округлое, свежее, совсем еще юное.

Калем протянул руку и легонько коснулся ее щеки. Она была теплая, а вовсе не такая холодная, какой казалась на вид. Он провел по ней пальцами, ощущая, какая она нежная, живая. Так, значит, девушка ему не привиделась.

Минуты текли. Калем не знал, сколько прошло времени, да его это и не интересовало. Он просто сидел в ожидании, желая быть с ней рядом. Он должен был видеть, как она спит; Калем боялся, что, если он вдруг отвернется, девушка может вообще не проснуться. Это была глупая мысль, романтическая чушь, вроде стихов или мелодраматических пьес, которые он видел когда-то и считал чепухой. Он не верил, что в них есть хотя бы капелька правды, поскольку сам никогда никого не любил. Однако теперь он, похоже, был больше не властен над своими мыслями. Ему казалось, будто частица ее существа переходит в него, наполняя собой его сознание и душу.