Жанна д'Арк - Твен Марк. Страница 26

Мы долго прислушивались, стараясь уловить шум погони. Мы думали, что настоящий капитан Раймон, вернувшись с задания, мог подать мысль, что отряд, ошибочно принятый за его собственный, был войском Девы из Вокулера. Но, видимо, капитан задержался, так как с того берега реки не доносилось ни единого звука, кроме унылого завывания ветра.

В шутку я сказал Жанне, что она собрала обильную жатву похвал, предназначенных капитану Раймону, и когда тот вернется, вместо похвал соберет богатый урожай проклятий от своего возмущенного командира. Жанна ответила:

— Несомненно, будет так, как ты говоришь. Командир принял чужой отряд за свой и в ночное время не спросил пароль. Он расположился бы лагерем, не сообразив, что нужно разрушить мост, если бы ему не посоветовали. А известно, что никто так не склонен обвинять других, как тот, кто сам в чем-нибудь проштрафился.

Бертран рассмеялся, выслушав пояснения Жанны, сказанные так, будто ее совет разрушить мост был ценным подарком для вражеского офицера и спасал его от непростительного промаха. Затем Бертран с восхищением отозвался о находчивости, с какой Жанна обвела вокруг пальца этого человека, и притом ни разу не солгала ему. Это смутило Жанну.

— Он был сам в заблуждении, — сказала она. — Я избегала лжи, ибо это нехорошо. Но если моя правда обманула его, следовательно, она является ложью, и в этом я виновата. Да простит мне бог мое прегрешение!

Мы убеждали ее, что она поступила правильно, доказывая, что в случае опасности и военной необходимости, ради пользы правого дела и во вред врагу, обманы разрешаются. Однако это не убедило Жанну, и она придерживалась мнения, что если даже правому делу угрожает опасность, все равно надо прибегать к честным средствам.

В связи с этим Жан заметил:

— Но ведь ты, Жанна, сама сказала нам, что идешь присматривать за женой дяди Лаксара. Почему же ты не призналась, что идешь совсем не туда, а в Вокулер? Вот тебе и «честные средства»!

— Я это знаю, — ответила она с огорчением. — Я обманула вас против своей воли. Сперва я испробовала все другие средства, но они не помогли. Мне же нужно было уйти непременно. Этого требовал мой долг. И все же я поступила плохо и не отрицаю своей вины.

Жанна умолкла, очевидно взвешивая в уме свой поступок, и затем добавила с твердой решимостью:

— Но дело было правое, и, если бы еще раз пришлось, я опять поступила бы так же.

Ответ был ясен, и никто ей не возразил. Если бы мы знали ее тогда так же хорошо, как она знала себя и как преподнесла нам ее впоследствии история, мы поняли бы, что она руководствовалась только честными побуждениями. Ее положение коренным образом отличалось от нашего, и она стояла выше всех нас. Для спасения великого дела она готова была принести в жертву себя и самую лучшую черту своей натуры — правдивость. Но — только для этой цели. Такой ценою она не купила бы даже своей жизни, хотя, как известно, наша военная этика разрешает нам покупать наши жизни, как и любое военное преимущество, большое или малое, ценой обмана. В то время ее слова казались нам заурядными, ибо мы не понимали всей глубины их сущности. Но сегодня можно видеть, что они заключали в себе принцип, делавший их возвышенными, знаменательными и прекрасными.

Тем временем ветер утих, перестал валить снег, началась оттепель. Дорога превратилась в месиво, лошади шли шагом — на большее у них не хватало сил. Нам было очень тяжело: изнуренные усталостью, мы засыпали прямо в седлах, не обращая внимания на грозившую нам опасность.

Эта десятая по счету ночь казалась нам длиннее всех предыдущих. И неудивительно: крайнее утомление, которое накапливалось с самого начала, дало себя почувствовать в полной мере. И все же мы двигались не останавливаясь. И когда забрезжил рассвет пасмурного дня, мы увидели перед собой реку: это была Луара. Мы въехали в город Жьен, радуясь, что очутились, наконец, на земле друзей. Все тревоги остались позади. Каким прекрасным, каким чудесным было для нас это утро!

Мы представляли собой отряд жалких оборванцев, измученных и грязных; и только Жанна, как всегда, была всех бодрее — и духом и телом. В среднем мы делали за ночь по тринадцать лье по разбитым, вязким дорогам и тропам. Это был замечательный переход, показывающий, на что способны люди, во главе которых стоит вождь, с непоколебимой решимостью ведущий их к цели.

В Жьене мы отдыхали часа два-три и подкрепили свои силы. А за это время уже разнесся слух о прибытии юной девушки, избранной богом, чтобы спасти Францию. К месту нашей стоянки поспешно стекались толпы народа, и мы предпочли искать другое, более спокойное место. Мы отправились дальше и остановились в небольшой деревушке Фьербуа.

До Шинонского замка, в котором жил король, было теперь около шести лье. Жанна сразу же продиктовала письмо к королю, и я написал его. Она сообщала, что прибыла издалека, проехав сто пятьдесят лье, чтобы принести ему добрые вести, и просила разрешения предстать перед ним лично. Жанна добавляла, что, хотя она ни разу в жизни не видела короля, узнает его сразу, в любом одеянии.

Оба рыцаря немедленно отправились с письмом во дворец. Остальные наши товарищи проспали до вечера и после ужина почувствовали себя свежими и бодрыми, особенно молодые новобранцы из Домреми. Нам была предоставлена удобная комната в сельской таверне, и впервые после столь долгого времени мы могли спокойно отдохнуть, без зловещих предчувствий, страхов, утомительной бдительности и тягот похода. Паладин сразу обрел прежний свой вид и важно расхаживал взад и вперед, полный самодовольства. Ноэль Ренгессон подшучивал:

— А замечательно он привел нас сюда!

— Кто? — спросил Жан.

— Кто же — Паладин.

Паладин притворился, будто не слышит.

— А причем здесь он? — спросил Пьер д'Арк.

— Как причем? Его рассудительность давала Жанне моральную поддержку. В отношении храбрости она могла положиться на нас и на себя, но рассудительность — решающее средство на войне; рассудительность — редкое, драгоценное качество, и Паладин наделен им в большей степени, чем любой француз. Да что я говорю: шестьдесят французов с ним не сравняются.