Миллион открытых дверей - Барнс Джон Аллен. Страница 36

Торвальд хихикнул.

— Ну, это уж точно. Они бы предпочли, чтобы вы мне голову снесли. Тогда бы они и от меня избавились, и утвердились бы в своем мнении о чужаках.

Я рассмеялся. Настроение у меня было неплохое, несмотря на то что я все-таки недоспал — радовало утреннее солнце.

В те дни, когда солнце светило с утра до вечера, Утилитопия успевала согреться и высохнуть и становилась похожей на необычайно неказистый индустриальный парк.

— Что это вы смеетесь? — осведомился Торвальд. — Придумываете какой-нибудь новый способ вызывания боли?

— Исключительно в переносном смысле, — ответил я. — Как бы то ни было, расстраиваться тебе не стоит. В ближайшие несколько недель в классе боевых искусств мы будем изучать только стойки и падения. О настоящих поединках пока не будет и речи. Пожалуй, тебе стоит отнестись к своим соотечественникам с большей долей доверия — кто знает, может быть, когда дело дойдет до реальных схваток, им станет отвратительно и тошно, и они дружно покинут Центр.

— Хотелось бы верить, — проворчал Торвальд, налил себе еще чашку кофе и зевнул. — Я сегодня рано встал, — сообщил он, — и хорошо сделал, если учесть этот внезапный наплыв новичков. Все маты вычищены, и танцевальный зал в полном порядке.

— Молодец, — похвалил его я. — Ну а мне пора в большую аудиторию. Через несколько минут начнется урок основ аквитанского языка. А тебе, пожалуй, убрать пыль и снять статическое электричество с видеоэкранов. Ты этим уже занимался?

— Яп. Но прежде чем приступить к этой работе, я уточню инструкции у робота. Уж конечно, мне не хотелось бы испортить произведения искусства.

Может быть, из-за того, что у меня было такое хорошее настроение, меня так расстроили занятия аквитанским в тот день. Все шло довольно сносно, пока мы занимались обычными упражнениями на повторение (большей частью они были посвящены склонениям и спряжениям), неплохо дело шло и с несложными диалогами типа:

«Во die, donz».

«Во die, donzella. Ego vi que te bella, trop bella, hodi».

«Que merce, donz!»

Но когда стало нужно импровизировать в разговорной речи, мои учащиеся обратились в камень. Быть может, я пока и не нашел той темы, которая побудила бы их к желанию высказываться. Я решил, что, вероятно, мне смогут помочь занятия рациональным, родным языком каледонцев, к которым я намеревался приступить на следующей неделе.

Размышляя об этом и пребывая в не самом приятном расположении духа, я спустился вниз, дабы позвать Торвальда на тренировку. Ему предстояло стать моим ассистентом в классе боевых искусств, поэтому его следовало подготовить заранее, и посему один час из четырех, в течение которых он отрабатывал обязательную трудовую повинность, он в последние дни проводил на тренировке.

Судя по тому, как он двигался, я видел, что нагрузку я ему даю тяжелую. Ему явно было больно, но он не жаловался.

Видимо, боль как раз и давала ему такое ощущение, словно он выполняет работу.

Торвальд уже покончил с уборкой и переодевался, когда я пришел в зал. Я поспешил облачиться в костюм для борьбы, и мы немного размялись. Днем раньше мы с Торвальдом начали изучение безоружных приемов ки-хара-до, теперь предстояло их закрепить.

— Venetz! — дал я команду. — Atz sang! Начинаем с ударов по внутренней поверхности голеней. Смотрим в зеркало. Uno, do, tri…

С тех пор как я оказался на Нансене, я стал пить намного меньше спиртного, а ежедневные физические нагрузки, заключавшиеся в занятиях с Торвальдом, в танцевальном классе и с теми, кто решил посвятить себя боевым искусствам, привели меня в отличную форму — пожалуй, в самую лучшую с тех пор, как я окончил школу. Теперь я мог бы без проблем одолеть кого угодно, и даже самые застарелые повреждения, нанесенные нейропарализаторами, мало-помалу переставали о себе напоминать. Ахиллесово сухожилие на правой лодыжке, которому в свое время досталось в пьяной драке с Руфо, перестало ныть, а рубец от касания нейропарализатором на лбу, полученный, когда я пытался разнять двух пьяных молодцев, рассосался и стал почти невидим.

Меньше чем за полчаса мы одолели весь набор упражнений для разминки. Я задал суровый темп, но, честно говоря, Торвальд сам меня в немалой степени к этому провоцировал своей мрачной решимостью не сдаваться.

— Во, bo, companhon! — похвалил я его после окончания разминки. — Для человека, который не желает драться, у тебя избыток espiritu.

— Если по-аквитански это означает «дыхательная недостаточность», то я с вами согласен, — отозвался Торвальд, стоя на коленях и тяжело дыша.

Я рассмеялся, что, похоже, его порадовало, и сказал:

— Хорошо. А теперь приступим к более трудной части занятия. Сегодня займемся кое-каким спаррингом. Понимаю, тебе это вряд ли понравится. Знаю, что ты предпочел бы от этого отказаться, но тебе придется этим заняться и привыкнуть к этому, иначе от тебя не будет никакого толку в помощи кому бы то ни было. Наденем перчатки, шлемы и нагрудники и сначала все будем делать медленно.

Насчет «медленно» я оказался прав весьма приблизительно. Только через пять минут мне удалось убедить Торвальда в том, что все его защитные приспособления надежно закреплены, в том числе и загубник. Наконец он неожиданно выказал необычайную решимость к началу поединка.

Я начал обходить его по кругу, время от времени делая выпады и пытаясь его раззадорить. В каком-то смысле его прежнее нежелание драться работало в его пользу: очень многие новички на первых порах во время тренировок выплескивают накопившуюся агрессию и поэтому мало осознают, что именно делают. Торвальд же тренировался спокойно, сдержанно и сосредоточенно, а именно такой подход позволяет быстрее освоить что бы то ни было.

Движения его были быстрыми, ненапряженными и хрестоматийно правильными, и когда я время от времени предпринимал попытки проверить его на истинно спонтанную реакцию, он усиливал атаки так, словно хотел победить. Мой опыт и интуиция опытного бойца пока давали мне подавляющее преимущество, и Торвальд для меня и любого взрослого аквитанца его возраста все еще был не опаснее котенка — но я видел, что это ненадолго.

Ближе к концу занятия стало видно, что Торвальд начал получать удовольствие от поединка. Я, конечно, не стал упоминать об этом, дабы его не обидеть.

Я сделал выпад, намереваясь атаковать его справа, а он увернулся и заехал мне по носу. Впечатление было такое, словно моя голова готова взорваться и разлететься на кусочки.

— Patz! — выдохнул я.

— Я сделал вам больно? — чуть не плача, спросил Торвальд. — Ой, у вас кровь из носа потекла!

— А у нас и был поединок atz sang, companhon. Ты победил. — Я попробовал улыбнуться своему противнику, но, видимо получилось у меня это плоховато, потому что нос сильно болел. — Ничего, ничего, я сейчас схожу в туалет и смочу нос холодной водой.

Торвальд побледнел.

— А может быть, вам стоит к врачу обратиться?

Такие вещи в Новой Аквитании говорят кому-либо, когда хотят сказать, что он — ипохондрик или маменькин сынок. Я и так уже разозлился на Торвальда за то, что тот таким глупым способом обеспечил себе победу, потому, чтобы не оскорбить его, поскорее отправился в туалет. Я стоял возле раковины и смачивал нос водой, надеясь на то, что получил всего-навсего сильный ушиб, когда появился Торвальд. Он закрылся в кабинке у меня за спиной и освободил свой желудок от не успевшего перевариться завтрака.

— Ты в порядке? — спросил я его.

— Неужели к этому можно привыкнуть? — осведомился он, собираясь вымыть раковину.

— Не то чтобы привыкнуть — со временем тебе это даже начнет нравиться. В смысле, не блевать, а кровь проливать.

Торвальд весь дрожал, но покорно последовал за мной в dojo, дабы мы отвесили друг другу ритуальные поклоны. Как ни странно, когда мы вошли в dojo, он вдруг сразу распрямился, осанка его стала горделивой, и поклонился он мне изящно, как полагается — впервые за все время наших тренировок.

А когда я, приняв его поклон, отошел назад с места сенсея, я случайно посмотрел вверх.