Предсказатель прошлого - Розанова Лилиана. Страница 3

- Здорово, - отозвался листавший и, подняв голову, оказался Стаканниковым, лет на тридцать моложе нынешнего.

- Веселенькие новости, - продолжал Другой молодой человек, встряхивая руку Молодому Стаканникову. - Ты знаешь, кого назначили? Этого скотину Турлямова.

- Ну да! - сказал Молодой Стаканников.

- Я только из Академии: приказ подписан. Ты понимаешь, что это означает?

Оба закурили, глубоко затягиваясь.

- Новая эпоха, - горько улыбнулся Молодой Стаканников.

- Кого жалко, так это Старика, - сказал Другой Молодой человек. - Дожил до такого позора. Его Турлямов сожрет в первую очередь.

- Инфаркт он ему сделает, - невесело согласился Молодой Стаканников.

- Кстати, - сказал Другой молодой человек. - У тебя на отзыве диссертация Копейкина?

- У меня. - Молодой Стаканников сплюнул в урну. - Бред собачий. Ни одного чистого контроля. А демагогия! Скулы сводит.

- Не завидую я тебе, - серьезно сказал Другой молодой человек и посмотрел прямо в глаза Молодому Стаканникову. - Ты же знаешь, кто такой Копейкин. Учтя ситуацию.

- А иди ты к дьяволу, - отрезал Молодой Стаканников.

Они побледнели и тихо растаяли. Но тут же прорезались вновь. Теперь они сидели рядом на длинной вогнутой скамье, положив локти на обшарпанный барьер. За их спинами высилась аудитория, лица обращены были вниз, где за столом, устланным зеленым, стоял, щупленький человек без возраста.

Председательствующий был плотен и блестяще лыс. Его руки с выпуклыми желтыми ногтями широко были раскинуты на сукне.

Первые скамьи мелькнули перед нами: насупленные брови, опущенные ресницы, дымки папирос, прикрываемые ладонями, черные ермолки, пальцы, барабанящие по исчирканным листам, разбухшие портфели. Совсем близко от нас оказался долговязый старик; запустив пальцы в голубоватую бородку, он сидел словно в отдалении от всех и беззвучно смеялся.

Вдоль этого первого ряда пробирался, прижав к себе папку и наталкиваясь на чьи-то колени. Молодой Стаканников. Выйдя к трибуне, он разложил бумаги и начал тихо:

- Диссертация Вэ Вэ Копейкина состоит из девяноста пяти страниц машинописного текста... - Но вдруг поднял голову и закричал тонким, резким голосом: - Товарищи! До какого же состояния надо было дойти нашему Институту, чтобы это - это! - эта демагогия!.. Это эпигонство!.. Эта самодовольная, воинствующая безграмотность!.. Могло! Существовать! В качестве диссертации!

Плеская воду, он налил себе в стакан, судорожно глотнул и продолжал, несколько успокоившись:

- На тридцати страницах вступления Вэ Вэ Копейкин уничтожает Менделя за незнание марксизма, а на тридцати страницах заключения восхваляет научные достижения школы профессора Турлямова. На оставшихся страницах автор описывает то, что он ХОТЕЛ БЫ получить. Понимаете? Хотел бы! Но собственные его данные не доказывают ни-че-го...

Молодой Стаканников перевел дух и снова обратился к бумагам. Но тут Председатель встал, грохнул стулом и сказал веско:

- А я лишаю вас слова, Стаканников. Я не могу допустить, чтобы в моем присутствии восхваляли вейсманизм, менделизм, морганизм и космополитизм!

И соискатель, который, пока говорил Стаканников, словно повиснул на своей указке, теперь распрямил плечи, вздохнул и переложил указку в руку, как ружье.

В полной тишине вдруг раздалось глуховатое: "Хо-хо-хо!"

Это увесисто, не прерываемый никем, хохотал долговязый старик с голубоватой бородкой. Отсмеявшись, он поднялся и пошел к выходу, сопя и стуча палкой.

...Молодой Стаканников тоже улыбался. Он был бледен, только глаза горели. Он шел прямо на нас и протягивал перед собою что-то коленкоровое, с тисненым гербом, - да, собственный кандидатский диплом.

- Я согласен на должность младшего научного сотрудника, - говорил он кому-то, кто находился за нашими спинами.

- У вас, кажется, было свободное место лаборанта? - спрашивал он. Что? Даже временно нет?

- Хватит! - крикнул, задыхаясь, профессор Стаканников и, протянув руку к установке, наощупь перекинул тумблер ВПРАВО.

Вдоль первого ряда аудитории пробирался, спотыкаясь о чьи-то ноги и шепча извинения. Молодой Стаканников, одетый в торжественное. Он держал двумя пальцами за угол тоненькую папочку и, распахнув ее на трибуне, стал читать, не поднимая глаз:

- Диссертация Валентина Валентиновича Копейкина, состоящая из девяноста пяти страниц машинописного текста и выполненная под руководством нашего уважаемого председателя профессора Турлямова, представляет собой принципиальный труд и большой вклад... Диссертация полностью удовлетворяет требованиям, а сам диссертант вполне заслуживает искомой степени.

Молодой Стаканников захлопнул папочку и отер лоб. У него был ужасно усталый вид, гораздо более усталый, чем у щуплого соискателя, который задумчиво оглаживал указку рукою.

Молодой Стаканников не пошел на свое место, а опустился вблизи - рядом с долговязым стариком. Но старик шумно поднялся и, сдвинув его, направился к двери, сопя и стуча палкой.

- Так вот, - говорил председатель, сидевший уже за обычным столом, стоявшему перед ним Молодому Стаканникову. - Старики умирают, и в этом своя диалектика. В связи с этим прискорбным событием на кафедре освободилась вакансия. Подавайте документы, Стаканников, мы вас поддержим.

- Осторожнее! - крикнул Баранцев. - Что же вы снимаете электроды без предупреждения? Вот - предохранитель сгорел.

Профессор Стаканников ходил по комнате, натыкаясь на кровати; он был взволнован.

- Ну, что же, - говорил он больше для себя, чем для нас, - это было правильно.

- Осуждаете меня, молодые люди? - продолжал он с горькой полуулыбкой. Не понять вам, нет, не понять... Другое время - другие песни. А ведь задача была - сохранить кадры. Да... Кто бы учил - вас же? Развивал бы кто? История - она рассудила...

- Костька и Николай, вы остались, - невежливо перебил Баранцев. Давайте, если хотите.

Константин первый протянул руку к электродам, а я еще смотрел на профессора и тихонько кивал: им-то что, им-то хорошо, а я как староста обязан соблюдать приличия.

...С Константином не происходило ничего особенного. Он просто ехал в метро, в изрядно набитом вагоне. Видно, происходило это не так уж давно: на Константине алел и синел знакомый нам свитер, правда, теперь линялый и одеваемый Костькой - под рубашку - лишь в случае холодов.

Вдруг кто-то ойкнул:

- Что же это у вас льется? У вас же сметана льется! Смотрите! Льется и пачкается!

Рядом с Константином мигом организовалось пустое пространство, в нем осталась отягощенная авоськами бабка. Из одной авоськи, действительно, что-то сочилось и капало.

- Безобразие! - отшатнулся импозантный мужчина и, плюнув на платок, принялся тереть брючину.

Его с энтузиазмом поддержали:

- Ездят и пачкают!

- С такими узлами на такси надо!

- А брюки бостоновые.

- В бензине надо.

- В ацетоне.

- В химчистку.

- Спекулянты.

К растерявшейся бабке протиснулась девушка, маленькая, стриженая, присела на корточки, просунула тоненькие пальцы в ячейки авоськи и стала поднимать скользкую банку и прижимать крышечку.

- Ну, что вы кричите? - негромко сказала она. - Человек же не виноват: это крышка отскочила.

- Действительно, - миролюбиво поддержал Константин, - подумаешь. Обыкновенная сметана, не радиоактивная.

- Умник какой! - обрадовано закричал кто-то.

- Пижон! - определил пострадавший мужчина.

- Молодежь.

- Ихний брат стоит на сметанном конвейере - вот крышечки и отскакивают...

Маленькая девушка, покончив с банкой, поднялась на цыпочки и спросила у Костькиной спины:

- Вы сойдете у Аэропорта?

- Сойду, - в сердцах сказал Константин.

На перроне она чуть отстала, натягивая на голую пятку сползший ремешок босоножки. Костька из солидарности замедлил шаг.

- Попало нам, - сказала она, прыгая на одной ноге.