ПСИХИКА И ЕЕ ЛЕЧЕНИЕ: Психоаналитический подход - Тэхкэ Вейкко. Страница 71

Вместо временных идентификаций, равнозначных эм-патическому пониманию пациента, идентификации, вовлеченные в заимствованное удовлетворение, склонны содейр ствовать застою в лечении и невозможности его окончания, когда отсутствие прогресса легко приписывается сопротивлению пациента или отсутствию мотивации (Fliess, 1953; Greenson, 1960; A.Reich, 1960; Kernberg, 1965). Такие ситуации слишком часто охотно объясняются как возникающие в результате особого удовольствия аналитика, связанного с принятием им на себя роли инфантильного объекта пациента. Мой продолжительный опыт работы в качестве супервизора говорит о том, что хотя аналитик может находить такую роль нарциссически удовлетворяющей вследствие зависимости пациента от него, когда удовлетворение его собственных инфантильных потребностей является главной мотивирующей силой для принятия им роли инфантильного объекта, его идентификация с этой ролью как правило бывает вторичной по отношению к первичной идентификации со своим проективно искаженным образом пациента.

Необходимо подчеркнуть, что характерные черты комбинации проекции и идентификации, вовлеченные в заимствованное удовлетворение, не имеют ничего общего с «проективной идентификацией» в ходячем «кляйнианском» смысле. Под проективной идентификацией подразумевается активное изменение переживания Собственного Я другим человеком в соответствии с проективными изменениями его образа в психике проецирующего и как результат возможность контроля над объектом посредством проективных элементов. Однако здесь не постулируется встречаемость таких изменений вследствие психических опера-ций, вовлеченных в заимствованное удовлетворение. Хотя аналитик может через свои удовлетворяющие действия способствовать дальнейшей стимуляции инфантильных потребностей пациента, проективная манипуляция аналитика своим образом пациента в действительности не будет передавать потребность аналитика в восприятии пациентом самого себя. Функционирование контрпереноса аналитика также не активировалось и не порождалось пациентом, как это стали бы утверждать сторонники проективной идентификации. Вместо этого аналитик постигал и реагировал на объектно-поисковые потребности пациента соответствующими эмоциональными откликами, которые без его специфических потенциальных особенностей контрпереноса соответствовали бы более или менее точному пониманию представлений пациента о себе и о своем желаемом объекте. Вместо этого или вдобавок к этим представлениям были активированы аналогичные потребности аналитика, и вследствие их несовместимости с текущим образом Собственного Я пациента они были подвергнуты проекции и обеспечили заимствованное удовлетворение (аналитика) через идентификацию.

Почти полное исключение себя из психического мира другого человека как наполненного содержанием объекта или зловещее переживание восприятия себя как чистой культуры плохости и никчемности, с чем сталкивается аналитик, работающий с открыто психотическими пациентами, делает его более уязвимым для контрпереносного переживания, чем в случае более взаимных отношений с лучше структурированными пациентами. Относительная или полная утрата Собственного Я пациента как объекта для эмпатии в сочетании с ощущаемой аналитиком своей нежелательностью в качестве объекта для пациента оставляет аналитика одиноким и фрустрированным в его объектно-ориентированных потребностях. Однако, что следует считать контрпереносом в такой ситуации, а что – нет, представляется заслуживающим особого разговора. Создание фантазийных личностей для пациентов, которые неспособны на объектные взаимоотношения, может быть необходимо для того, чтобы аналитик оказался в состоянии выносить односторонность и депривацию, которые характеризуют длительные периоды работы с такими пациентами. До определенной степени эти фантазийные личности для психологически отсутствующих или недосягаемых пациентов представляются сравнимыми с воображаемыми личностями, приписываемыми кормящими матерями своим психологически еще недифференцированным младенцам.

Многие аналитики считают, что фантазии матерей по поводу психических переживаний их младенцев с самого начала задают рамки и содержание психическим структурообразующим процессам последних. Лихтенштейн (1961) говорит о передаваемой матерью «теме идентичности», которая начинает отпечатываться (импринтинг) на психике ребенка во время симбиоза мать-дитя. Однако, сколь бы заманчивыми ни были такие конструкции, они несут опасность взрослообразности, которая всегда маячит за нашими попытками приближения к недифференцированному переживанию [*]

Совершенно справедливо, что личность матери, включая ее ожидания, фантазии и мечты относительно своего растущего ребенка, значимым образом воздействует на ее взаимодействия с последним. Однако независимо оттого, сколь убежденной она может быть в том, что растит индивида с особой личностью и особым будущим, содержание таких фантазий – хотя оно придает направление и смысл ее ухаживающим действиям – не может достигать ребенка или воздействовать на него до достижения дифференциации Собственного Я и объекта в его эмпирическом мире. Фантазии, желания и планы матери относительно личности и будущности ребенка являются результатами активности ее Собственного Я и как таковые могут быть передаваемы лишь другому Собственному Я. Хотя качественная и количественная природа приносящих удовлетворение вза-имодействий мать-дитя можно сказать вводит тему «недифференцированного удовлетворения», специфического для данных особых взаимодействий, связывание ее с формированием идентичности не представляется обоснованным. Как концепция идентичность специфически относится к определенному типу переживаний Собственного Я и по определению неприменима ко всем прямым выражениям недифференцированного переживания.

То, что содержания фантазий матери могут начать воздействовать на ее ребенка лишь после дифференциации Собственного Я и объекта в мире переживания последнего, справедливо и для фантазий аналитика относительно пациентов, регрессировавших к недифференцированности. До тех пор пока взаимодействия не обеспечивают аналитика возможностью эмпатизировать дифференцированному переживанию Собственного Я пациента, объектная потребность и поисковые импульсы последнего будут вместо этого мотивировать аналитика порождать фантазии относительно внутреннего переживания пациента. Будучи почти исключительно продуктами собственной психики аналитика, а не откликами на послания, исходящие от пациента, эти фантазии являются информативными большей частью относительно аналитика. Однако до тех пор пока аналитик осознает их как свои фантазии, они представляют адаптивную активность его психики в иначе не выносимой ситуации и их продолжающееся присутствие может затем использоваться как указывающее на также продолжающееся отсутствие дифференциации в переживании пациента. Такие фантазии будут становиться контрпереносными лишь тогда, когда они утрачивают свой субъективный статус как фантазии с последующей тенденцией их отыгрывания, часто как разновидности якобы реалистических и оправданных вербальных или невербальных терапевтических действий и интервенций со стороны аналитика.

В контрпереносе аналитика пациент может представлять желаемые, требуемые, вызывающие страх или ненависть объекты из различных уровней эволюционного прошлого аналитика. Большинство ненадежной контрпереносной феноменологии склонно быть вовлечено в использование аналитиком пациента в качестве нарциссического поставщика для его недостаточной или раздутой самооценки. Вследствие недавно появившегося и быстро возросшего интереса к нарциссической патологии нарциссические переносы и контрпереносы попали в центр внимания, при этом была осознана опасность и высказаны предупреждения относительно предательской и часто особенно вредоносной природы последнего. Это может быть одной из причин, почему временное принятие роли идеального объекта, которую пациенты предлагают аналитику на определенных стадиях своего лечения, часто вызывает у аналитиков опасения и отвергается ими. До окончания данной главы следует кое-что сказать о том, что, по моему мнению, отличает нарциссический контрперенос от нормального и необходимого нарциссического удовлетворения, получаемого аналитиком от своей работы.