Дочь времени - Тэй Джозефина. Страница 10

Мисс Пейн-Эллис утверждала, что Ричард Плантагенет, герцог Йоркский, женился на Сисели Невилл по любви. Грант отнесся к этому скептически, но чем больше он узнавал об их жизни, тем меньше сомнений у него оставалось. Каждый год Сисели рожала по ребенку. В пятнадцатом веке это скорее служило подтверждением ее хорошего здоровья, нежели любви к обаятельному Ричарду. Однако если по обычаю жена сидела дома и стерегла кладовые, Сисели Невилл всегда была рядом с мужем – и дома, и в дальнем походе, что говорит об удовольствии, которое они находили в обществе друг друга. Их первая дочь Анна родилась в Фотерингэе, фамильном замке, Генри, умерший в младенчестве, – в Хэтфилде, Эдуард – в Руане, где герцог был по делам службы, Эдмунд и Елизавета – также в Руане, Маргарита – в Фотерингэе, Джон, умерший в младенчестве, – в Нете, в Уэльсе, Георг – в Дублине (не это ли стало причиной почти ирландского упрямства Георга), Ричард – в Фотерингэе.

Сисели Невилл не ждала мужа и повелителя в фамильном замке, а всю жизнь сопровождала его, куда бы он ни ехал, и это было серьезным аргументом в защиту теории мисс Пейн-Эллис. Да, такой брак можно назвать счастливым.

Вероятно, укоренившаяся в семье преданность друг другу сказалась и в ежедневных визитах Эдуарда к младшим братьям, когда они жили в доме Пастонса. Даже перед лицом беды семья оставалась сплоченной.

Грант понял это, неожиданно наткнувшись на письмо Эдуарда и Эдмунда, адресованное их отцу. Мальчики жили, получая необходимое образование, в замке Ладлоу, и в пасхальную субботу, когда гонец отправлялся к отцу, они крепко нажаловались на учителя. Они умоляли отца выслушать гонца, который все знает об их притеснителе. Свои жалобы, как ни горьки они были, мальчики завершили общепринятыми выражениями преданности, которые прерывались благодарным сообщением о получении новой одежды и сожалением о неимении давно просимого требника.

Добросовестная мисс Пейн-Эллис сделала ссылку на одну из рукописей, и Грант стал медленнее листать книгу в надежде найти что-нибудь еще. Для полицейского факты – хлеб насущный.

Он ничего не нашел, однако наткнулся на сценку, не оставившую его равнодушным.

«Герцогиня вышла на крыльцо лондонского дома, освещенного нещедрым декабрьским солнцем, чтобыпопрощаться с мужем, братом и сыном. Дирк и племянники вывели лошадей, и испуганные голуби и воробьи разлетелись кто куда. Сисели смотрела на мужа, как всегда неторопливого, спокойного, и думала, что по выражению его лица никак не скажешь, что он собирается на войну, а не в свой замок считать баранов. Возле него Солсбери, ее брат, вот ужу кого темперамент, настоящий Невилл, верит только в случай. Она грустно улыбнулась, беспокойно было у нее на сердце из-за сына, семнадцатилетнего Эдмунда. По-мальчишески худой, легко ранимый, ни разу не видевший настоящего сражения, он не мог устоять на месте от возбуждения. Она хотела сказать мужу: «Береги Эдмунда». И не сказала. Муж не поймет, и Эдмунд, не дай Бог, услышит. Эдуард всего на год старше, а уже командует на границе с Уэльсом, значит, и ему, Эдмунду, нечего сидеть дома.

Сисели оглянулась на младших детей, плотных белокурых Маргариту и Георга и темнобрового, темноволосого, словно подмененного эльфами Ричарда, стоявшего, по обыкновению, чуть-чуть позади старших. Четырнадцатилетняя Маргарита, добродушная, с растрепанными волосами, плакала. Георг умирал от зависти и злился, что ему одиннадцать и он еще не дорос участвовать на равных с братьями в военных походах. Внешнее спокойствие маленького Ричарда могло обмануть кого угодно, но только не мать, она знала, что он дрожит всем телом, как барабан в руках музыканта.

Три воина под легкий стук подков и перезвон амуниции повели лошадей со двора на дорогу, где их уже ждали слуги, и дети все разом закричали, запрыгали, замахали руками.

Сисели не в первый раз провожала мужчин на битву, но сейчас она чувствовала непонятную тяжесть в груди. Она изо всех сил старалась сохранить спокойствие, но в голове, не, переставая, звучал вопрос: «Кто? Кто? Кто?»

Она просто не могла представить, что не вернутся все трое. Что ей больше не суждено увидеть ни одного из них.

Меньше чем через год голова ее мужа, украшенная бумажной короной, будет выставлена для обозрения над воротами Йорка вместе с головами ее брата и ее сына».

Да, вероятно, здесь все выдумано, но как выразителен портрет Ричарда, «темнобрового, темноволосого, словно подмененного эльфами».

Грант стал отыскивать в книге любое упоминание о Ричарде, но мисс Пейн-Эллис, по-видимому, не очень интересовалась им, последним ребенком в семье. Ей куда больше нравился великолепный Эдуард, первенец, который вместе с кузеном из рода Невиллов – Варвиком, сыном Солсбери, – выиграл битву у Таутона. Когда еще не зажила память о жестокости Ланкастеров, он доказал свою терпимость к поверженным врагам, которой не изменит с годами. В Таутоне были пощажены все, кто просил о пощаде. Эдуарда короновали в Вестминстерском аббатстве. Два маленьких мальчика, вернувшиеся из Утрехта, стали герцогом Кларенсом и герцогом Глостером. С великими почестями похоронил Эдуард своего отца и Эдмунда в Фотерингэе, и именно Ричард сопровождал печальную процессию из Йоркшира в Нортгемптоншир в течение пяти солнечных июльских дней. Почти шесть лет прошло с того памятного дня, когда он стоял с матерью, Маргарет и Георгом на ступенях лондонского замка, провожая в путь отца и Эдмунда.

Мисс Пейн-Эллис вспомнила о Ричарде нескоро – через несколько лет после коронования Эдуарда. Вместе со своими кузенами Невиллами он теперь жил и учился в Миддлхеме в Йоркшире.

«Когда Ричард, оставив позади слепящее солнце и пронизывающий ветер Венслидейла, въехал под сень замка, все здесь показалось ему чужим. Возбужденно переговаривалась у ворот стража, умолкнувшая при его появлении. Во дворе тоже необычно тихо. Скоро ужин, и все обитатели Миддлхема, должно быть, соберутся тут. Вот и он приехал с соколиной охоты. Странная тишина. Еще более странное безлюдье. Ричард завел лошадь в конюшню, но и там никого не оказалось. Он расседлал ее и только тут обратил внимание на загнанного гнедого жеребца в соседнем стойле, который не принадлежал Миддлхему и от усталости не мог даже есть. Ричард вытер мокрую спину своей лошади, укрыл ее попоной, принес сена и свежей воды, не переставая удивляться странному жеребцу и жутковатой тишине. Возле двери в большую залу он остановился, услыхав голоса и не зная, стоит ли ему туда идти, не почистившись и не переодевшись. Пока он так раздумывал, наверху кто-то появился.

Ричард поднял голову и увидел кузину Анну, свесившую вниз две толстые, как канаты, белокурые косы.

– Ричард, – спросила она шепотом, – ты уже слышал?

– Что слышал?

Она подошла к нему, взяла его за руку и потащила за собой в классную комнату, устроенную под самой крышей замка.

– Что, что случилось? – не желая идти с нею, опять и опять спрашивал Ричард. – Ну что? Почему ты не говоришь?

Она все-таки привела его в классную комнату и закрыла дверь.

– Эдуард!

– Эдуард? Он заболел?

– Нет, новый скандал!

– Фу ты! – мгновенно успокаиваясь, выдохнул Ричард. Эдуард никак не мог без скандалов. – Ну, что там еще? Очередная любовница?

– Хуже! Хуже не придумаешь! Он женился.

– Женился? – переспросил Ричард почти спокойно, так это было неправдоподобно. – Не может быть.

– Может. Час назад нам сообщили из Лондона.

– Он не мог жениться, – продолжал настаивать Ричард. – Для короля женитьба дело долгое. Переговоры, соглашения. Не обходится даже без парламента. Почему ты думаешь, что он женился?

– Я не думаю, а знаю, – ответила Анна, раздраженная ею непонятливостью. – Они все там с ума сходят в большом зале.