Дочь времени - Тэй Джозефина. Страница 19
Пигалица не имела и не желала иметь никакого представления о том, что приговоренный к смерти лишается заодно и всех прав.
– Кажется, у вас появилась навязчивая идея, – сказала она, рассматривая фотографию. – Это плохо. А почему вы все-таки не читаете ваши красивые книжки?
Даже Марта, которую он с нетерпением ждал, чтобы рассказать о своем последнем предположении, кипела ненавистью к Маделин Марч и осталась безразличной к его словам.
– Она же мне обещала! После всех наших переговоров, когда у меня уже почти не осталось сомнений… Я даже обсудила с Жаком костюмы! Так нет, видите ли, она решила, что ей необходимо написать еще один дурацкий детектив. Она говорит, будто он у нее в голове. Все равно ничего путного не выйдет.
Грант сочувственно внимал Марте, ибо хороших пьес всегда мало, а хорошие драматурги – на вес платины, но у него было ощущение, что их разделяет стеклянная перегородка. Пятнадцатый век был ему сейчас ближе любых сиюминутных трагедий на Шефтсбери-авеню.
– Она быстро разделается с детективом, – попытался успокоить он Марту.
– Она сделает его за шесть недель, но откуда я знаю, что найдет на нее потом. Тони Савилла хочет, чтобы она написала для него пьесу о Мальборо, а ты знаешь, если Тони захочет… у него голуби слетят с Адмиралтейской арки. – Однако перед самым уходом, уже стоя у двери, она обронила несколько слов об интересовавшей Гранта проблеме: – Несомненно, все имеет свое объяснение…
«Несомненно!» – хотел он крикнуть ей вслед. Но какое? Эта история ни на что не похожа и совершенно бессмысленна. Историки утверждают, что убийство возбудило ненависть к Ричарду, из-за него народ Англии отвернулся от своего короля и принял чужестранца, а когда Ричарда судили в парламенте, никто даже не упомянул об убийстве.
Ричард был мертв, его сторонники убиты или в изгнании, следовательно, враги могли обвинить его в чем угодно. Но они не стали обвинять его в убийстве.
Почему?
Насколько известно, в стране постоянно шли разговоры об исчезновении принцев. Последнее по времени событие. А враги, собравшись, чтобы заявить об обидах, нанесенных Ричардом людям и государству, промолчали о самом бесчестном из его деяний.
Почему?
Генрих нуждался в любом, даже самом незначительном подтверждении своего права на трон. Народ его не знал, в жилах Генриха не было крови Йорков, однако он не использовал выгоды, которую давало ему обнародование убийства.
Почему?
Генрих наследовал человеку, обладавшему великолепной репутацией, известному от Уэльса до Шотландии, обожаемому народом. И не воспользовался главным козырем – ни словом не обмолвился о чудовищном преступлении Ричарда.
Почему?
Пожалуй, только Амазонка проявила интерес к тому, что занимало Гранта, и не из-за любви к Ричарду, а потому что ее чувствительной душе было непереносимо сомнение. Амазонка могла вернуться из противоположного конца коридора, чтобы оторвать забытый листок в календаре. Однако ее потребность печалиться уступала в потребности нести успокоение.
– Вам не следует так огорчаться, – пыталась она успокоить Гранта. – Вот увидите, объяснение будет проще простого. Вы найдете его. Оно само придет к вам, как только вы переключитесь на что-нибудь другое. У меня всегда так бывает, когда я забываю, где что лежит. Ставлю себе чайник или считаю стерильные повязки и вдруг вспоминаю: «Бог ты мой, да это в кармане плаща». Ну, то, что я никак не могла найти. Вот и вы не огорчайтесь.
Сержант Уильямс уехал в Эссекс помогать местной полиции искать преступника, ударившего старуху торговку латунной гирей по голове и бросившего ее мертвую среди шнурков для ботинок. Так что на помощь Скотленд-Ярда Гранту рассчитывать не приходилось.
Помощь пришла только через три дня в виде юного Каррадина. Грант подумал, что, пожалуй, он мог бы быть чуть менее рассеян, да и самодоволен тоже. Все же как хорошо воспитанный юноша Брент сначала поинтересовался здоровьем Гранта, после чего, получив удовлетворительный ответ, достал какие-то записки из бездонного кармана пальто и сквозь очки в роговой оправе устремил сияющий взгляд на коллегу.
– Ваш святой Мор мне даром не нужен, – заявил он, впрочем, весьма довольным тоном.
– А вам его никто и не предлагает.
– Он все наврал. Все.
– Я так и думал. Выкладывайте-ка ваши факты. Лучше со дня смерти Эдуарда.
– Начнем. Эдуард умер девятого апреля 1483 года в Лондоне. Естественно, в Вестминстере, хотя тогда это не было одно и то же. С ним жили королева, дочери и младший сын. Наследник же жил и учился в Ладлоу под присмотром брата королевы, лорда Райверса. Думаю, вам известно, что родственники королевы были очень близки к трону. Вудвиллы были везде.
– Знаю. Давайте дальше. Где был Ричард?
– В Шотландии.
– Что?!
– Да, да, в Шотландии. Вы спросите, потребовал ли он коня, чтобы мчаться в Лондон? Нет.
– А что он сделал?
– Заказал заупокойную мессу, на которой была вся знать севера, и в присутствии всех дал клятву верности юному наследнику.
– Интересно. – В голосе Гранта не было теплоты. – А что делал Райверс, брат королевы?
– Двадцать четвертого апреля он выехал с наследником в Лондон в сопровождении двух тысяч хорошо вооруженных воинов.
– Вооруженных-то зачем?
– Понятия не имею. Мое дело – факты. Дорсет, старший сын королевы от первого брака, взял в свои руки арсенал и сокровищницу в Тауэре и начал вооружать корабли на Ла-Манше. Приказы Совета подписаны Райверсом и Дорсетом – avunculus Regis и frater Regis uterinus. [17] Подписи Ричарда нет. Но это не лезет ни в какие ворота, если вспомнить, что Эдуард в своем завещании недвусмысленно назначил Ричарда опекуном наследника и протектором королевства, какие бы там слухи ни ходили. Заметьте, одного Ричарда.
– Да, похоже на правду. Он всегда безгранично доверял Ричарду. И как брату, и как государственному деятелю. А что, Ричард тоже собрал армию, прежде чем отправился на юг?
– Нет, с ним были шестьсот рыцарей из северной знати. Двадцать девятого апреля он был уже в Нортгемптоне и, несомненно, собирался присоединиться к кортежу из Ладлоу. Впрочем, это только домыслы, потому что факты говорят, что Райверс с юным наследником уже отправились в Стрэдфорд. В Нортгемптоне Ричарда встретил лишь герцог Букингемский с тремя сотнями людей. Вы о нем что-нибудь знаете?
– Немного. Он был другом Эдуарда.
– Правильно. Лондон он покинул в спешке…
– И прибыл в Нортгемптон с последними новостями.
– Так получается. Вряд ли он взял бы с собой триста человек только для того, чтобы выразить соболезнование. Во всяком случае, Ричард держал там совет. Кстати, он имел на это право. В результате Райверс с тремя соучастниками был арестован и отослан на север, в то время как Ричард и юный принц продолжили путь в Лондон, куда они прибыли четвертого мая.
– И если принять во внимание время и расстояние, то утверждение сэра Томаса Мора, будто Ричард писал королеве очаровательные письма, склоняя ее прислать как можно меньший эскорт для принца, – сущая чепуха.
– Вздор!
– Ричард сделал все как надо. Он не мог не знать завещания Эдуарда. И его поступки свидетельствуют о том, о чем они и должны свидетельствовать, – о его скорби и заботе о мальчике. Вот вам заупокойная служба и присяга на верность.
– Правильно.
– Ну и когда же кончится эта идиллия?
– Очень скоро. Он приехал в Лондон и обнаружил, что королева с младшим сыном, дочерьми и Дорсетом, сыном от первого брака, заперлась от него в Вестминстере. В остальном же ничего не изменилось.
– Он увез наследника в Тауэр?
– Не помню, – сказал Каррадин, порывшись в своих записях. – Кажется, я этого не нашел. Я был только… Нет, постойте. Он привез мальчика в епископский дворец возле собора Святого Павла, а сам поселился с матерью в Бейнардз-касл. Вы знаете, где это? Я – нет.
– Знаю. Это городской дом Йорков. Он стоял на самом берегу, чуть западнее собора Святого Павла.
17
Дядя короля и единоутробный брат короля (лат. ).