Дети Ржавчины - Тырин Михаил Юрьевич. Страница 27

Все то время, пока нам приходилось отгребать кучи щепок, завязывать узлы и ворочать железки, я не упускал случая лишний раз взглянуть на обломки посланника. Оказалось, их вокруг немало – мелкие куски попадались повсюду. Их выделяли из окружающего мира и форма, и цвет – когда черный, когда темно-серый, а когда и белый, но во всех случаях чистый, насыщенный и ровный.

Все обломки были разные. Я заметил, что люди стараются обходить их стороной.

Когда я в очередной раз относил в кучу несколько уцелевших кусков от ткацкого станка, моя нога зацепилась за какой-то предмет, торчащий из земли. Я не поленился нагнуться. Это была металлическая пластина, покрытая слоем засохшей глины. Я вытащил ее, всколупнул корку. Под ней блеснул очень тонкий, искусно выделанный узор. В длину пластинка достигала, как мне показалось, сантиметров двадцати пяти, и всю ее поверхность покрывала сеть спиралей и завитушек. Ржавчина совершенно не тронула их.

– Счастливая примета – найти старую вещь, – одобрительно сказал проходящий мимо парнишка по имени Прервавший Путь.

– Что это? – спросил я.

– Кто ж знает? Можешь сходить к толкователю старых вещей, если есть пара лишних клинков. А лучше сделай из этой штуки себе нож. Говорят, такое оружие приносит удачу.

Подошли и другие работники, пластинка пошла по рукам. У всех моя находка вызывала одобрение, но ни у кого не вызвала зависти. Я понял, что по здешним меркам серьезной ценности эта штука не представляет. Сунув ее за пояс, я вернулся к работе.

Время было уже почти обеденное, но никаких признаков приближающегося перерыва я не заметил. Мы все так же раскапывали завалы, куча спасенных вещей росла, а мой пустой желудок все чаще напоминал о себе – сначала тактично, потом возмущенно.

Наконец староста разрешил отдыхать. Мы расселись на бревнах, и тут я понял, что все достают еду, принесенную с собой – из-под рубах, из поясных сумок. У каждого была или сушеная рыба, или кулек с размоченной кукурузой, или на худой конец пара яблок. У всех, кроме меня, естественно. Я и понятия не имел, что едой надо запасаться самостоятельно.

– А ты чего не ешь? – равнодушно спросил заросший старик, хрумкающий рядом со мной капустными листами.

– Не успел ничего с собой взять, – с надеждой сказал я.

– А-а... – понимающе кивнул старик. – Зря.

Они все сидели и жевали, не замечая моего голодного взгляда. В этот момент я понял – они вовсе не жадные. Это совсем другое, они просто не знают, не имеют представления, что можно помочь ближнему просто так, без ответа, без сделки. Им этого в свое время не объяснили.

Клянчить объедки я не собирался, поэтому встал и пошел прочь, чтобы не видеть, как другие глотают и давятся.

Я остановился, когда дошел до одного из довольно крупных обломков, размером в полтора человеческих роста. У него была сложная многослойная структура, напоминавшая разрезанную пополам матрешку. Первый слой – толстый и почти черный, дальше вглубь – все тоньше и светлее. Я сидел на корточках и разглядывал, пытаясь найти хоть какую-то зацепку для своей капризной остаточной памяти или хотя бы для воображения и интеллекта. Поди разберись, из чего сотворена эта штука – из металла или кости, из хитина или пластика...

– Не следует приближаться к посланникам Прорвы, – раздался за спиной знакомый голос. – Даже к мертвым.

Обернувшись, я увидел нашего возницу. Он подошел и деликатно потянул меня за рукав.

– Я мог бы рассказать про десяток ужасных болезней, которые поражают слишком любопытных.

Я послушно отошел. Мы вместе присели на остатки каменной кладки.

– Меня зовут Медвежья Лапа, – не без гордости сообщил мой собеседник.

Я оценивающе посмотрел на него. Он не отличался высоким ростом и особой шириной плеч, но руки имел большие, жилистые и, безусловно, очень сильные.

– Я – Безымянный.

– Мне это известно. Я даже знаю, что ты пришел из очень далеких краев.

– Откуда известно?

– Люди говорят. А кроме того, ты очень странно ведешь себя. Ты как ребенок. И слова твои звучат как-то не так, как должно быть.

– Разве мало вокруг странного, чтоб замечать мои причуды?

Медвежья Лапа склонил голову набок, задумавшись.

– Ничего странного вокруг нет, – решил он наконец. – Конечно, иногда некоторые люди поступают не так, как принято, но это совсем другое. Они просто чудаки, а ты...

– И как же поступают эти чудаки? – заинтересовался я.

– По-разному... Я видел, как один человек разделся догола и ел землю. Он был просто сумасшедший.

– Ел землю, – разочарованно повторил я. – Друг мой, ты считаешь чудным голого человека, а теперь посмотри туда, – я указал рукой на черные макушки Башен. – Разве Холодные башни не кажутся тебе странными? Ведь это не вы их построили. Разве не странно, что две силы борются над вашими головами, а вы и понятия не имеете, зачем они существуют?

– Холодные башни были всегда, – веско произнес Медвежья Лапа. – И Пылающая прорва была всегда. Мне вовсе не интересно, откуда они появились. А ты сам разве задумывался, кто построил вон те скалы, кто разровнял луга и прокопал реки?

Я только вздохнул, поняв, что и этот разговор не выведет нас из тупика.

– Расскажи мне про Холодные башни, – попросил я возницу. – Все, что знаешь.

Он одарил меня долгим внимательным взглядом. Потом перевел дыхание и посмотрел в небо, собираясь с мыслями.

– Башни уходят глубоко под землю, – проговорил он. – Там они берут холод, необходимый для защиты Города. С каждым годом под землей остается все меньше холода, и сила Башен уходит. Возможно, когда-то она совсем иссякнет, и тогда посланники Прорвы...

– Аэроиды, – сказал я, не зная, зачем прервал собеседника. Это странное слово само попросилось на язык.

– Что? – удивленно переспросил возница.

– Я говорю, что никакие это не посланники. Они называются аэроиды.

– Я не очень понимаю... Кто их так называет?

– Тот, кто раньше вас их увидел.

– Ну что ж... Называй их, как хочешь, – осторожно согласился Медвежья Лапа. – Но мы считаем их детьми Пылающей прорвы.

– Значит, ты говоришь, что они тоже были всегда?

– Конечно. Ведь суть мира в противоборстве огня Прорвы и холода земли.

«Какая нелепость...» – удрученно подумал я.

– Это тоже неверно. Они не были всегда. Давно – да, но не всегда. Просто раньше они были совсем другими. И с ними можно было бороться.

– Нельзя говорить такие странные вещи, если нечем даже доказать свои слова, – сказал Медвежья Лапа, насупив брови.

Вот тут он попал в точку. Никаких доказательств у меня не было. Вернее, я сам являлся ходячим доказательством, но кого это убедит? Просто в нужный момент, на каком-то слове нашего разговора память вдруг приоткрылась – и снова захлопнулась. Молниеносно, как затвор фотоаппарата. Я успел лишь вытащить это слово – аэроиды – и понять, что они существовали в моей далекой полуреальной жизни.

– Не обращай внимания, – я мирно улыбнулся. – Сколько людей, столько и мнений. Может, прав ты, а может, и я. Нас некому рассудить, поэтому не будем зря спорить.

Возница подозрительно посмотрел на меня. Определенно, он считал, что я не просто так потрепал языком. Наверняка ему казалось, что в моей болтовне есть хотя бы грамм какого-то тайного смысла.

– Ты говоришь такие дикие вещи... – пробормотал он. – Но если бы ты смог доказать хоть одно слово.

Я понял – он очень хотел бы услышать, что есть такие доказательства.

– Неужели ты сам не понял, что Башни, существующие вечно, – это полная ерунда? – тихо проговорил я. – Сами они выросли, что ли? Да на них же заклепки видны!

– Подъем, – протяжно прокричал староста, ударив ложкой по котелку. – За работу!

– Я найду тебе доказательства, – пообещал я вознице, вставая. – Не сейчас. Может, очень не скоро. Но найду обязательно.