Фантомная боль - Тырин Михаил Юрьевич. Страница 10

– ...Паршивый выстрел, парень! Еще хуже, чем прошлый раз. Посмотри сам: ты едва задел силуэт. Не понимаю, как ты целишься? Глаза вроде не кривые, руки – тоже. В чем дело? Ну возьми ты пистолет крепче, не сломаешь – это ж не девка. Ты его боишься, что ли?

Антон уже взмок. И вовсе не от усталости, а скорее от бессилия. Он ненавидел этот пистолет, ненавидел мишень и патроны. Грохот выстрелов раздражал и отзывался головной болью.

Целиться он больше не мог – дрожали руки. Дрожали не потому, что пистолет был тяжелым. Просто Антон знал: сейчас он выстрелит и снова промажет, и тогда инструктор вновь начнет делиться своими далеко не снисходительными отзывами, презрительно кривиться, оскорблять и показывать всем своим видом, что Антон ни на что не годен.

– Давай еще, – потребовал инструктор. – Бери патроны, заряжай. Так... Как берешь пистолет? Да не хватай ты его обеими руками! Поверь мне, с одной руки стрелять легче и точнее. Потому что длиннее получается линия от глаз до целика, понимаешь? Возьми одной рукой, не спорь. Ковбой нашелся тут... Так... Вторую убирай куда-нибудь за спину, чтоб не болталась, не мешала. Так... Наводи. Замер. Ну...

Как назло, у пистолета была слишком широкая рукоятка с грубым рифлением, она неудобно и неприятно сидела в руке. Это был неудобный во всех отношениях гражданский пистолет «Одиночка», предназначенный для больших сильных мужчин, которые не наигрались с оружием в детстве.

Рукоятка сидела в потной руке ненадежно. Иногда казалось, что сейчас отдача выбьет ее...

– ...Плавно спускаешь крючок... Плавно. Ты не должен знать, когда будет выстрел. Долго целишься, у тебя уже рука ходуном... Опусти пистолет, передохни. Отдохнул? Давай, пробуй еще. Так... Еще... Еще... Смотри на мушку, а не на мишень. Мишень нужно видеть, просто как мутное пятнышко, понял? Стреляй!

После каждого выстрела в голове поднимался и затихал шум. Антону казалось, что еще немного – и голова лопнет. Или сломается пистолет – разлетится хрупкими горячими осколками, не выдержав силы пороховых газов...

– Плохо, парень, плохо! Не стараешься. Пойми, твое оружие пистолет! Из автомата любой сможет стрелять, но мне приказали научить тебя работать с пистолетом, а не с автоматом и не с ружьем. Старайся...

Самое обидное, что Антон в принципе умел стрелять. Довольно часто он загружал в Систему профессиональный тренажер «Я – Телохранитель» и упражнялся, стреляя по зловещим фигурам в черных пиджаках, выскакивающим из дверей, окон, машин и так далее. Но тогда у него в руках была не эта шершавая железка, а изящный световой маркер «Самсунг», который идеально помещался в ладони. И там не стоял над душой инструктор, готовый наорать и смешать с грязью за каждый промах.

– Можно я один потренируюсь? – спросил Антон.

– Нет! Я понимаю, ты хочешь спокойной обстановки? Но в жизни не приходится стрелять в спокойной обстановке. Научись держать спокойствие в себе самом, независимо от того, что творится вокруг, ясно?

Антон вновь поднял пистолет, заранее зная, что не попадет. Все уже осточертело...

– Ладно, достаточно, – проворчал инструктор. – Тебе пора идти, сейчас у вас кросс. Но запомни: можешь на меня злиться, можешь всем рассказывать, какой я козел, но стрелять я тебя научу! В недобрый час сам поймешь, хороший я был или плохой, когда заставлял тебя стараться...

Антон с облегчением положил оружие на стойку, вытер об штанину вспотевшую руку и пошел к столовой, где обычно все собирались перед кроссом.

На этот раз он пришел последним. При его появлении остальные пятеро нехотя поднялись, некоторые сняли майки и бросили здесь же, на крыльцо. Солнце подбиралось к зениту, и после таких пробежек одежду впору было выжимать.

Попрыгали на месте, размялись, разогрели суставы и, не сговариваясь, тронулись вперед, вдоль забора, быстро увеличивая темп. Антон пристроился последним. Он знал, что первый круг вдоль забора лагеря будет довольно простым, но вот потом... Про «потом» не хотелось и думать.

За две проведенные здесь недели Антон уже со всеми познакомился, хотя и немногое про них узнал. Лидером в команде был безусловно Самурай – высокий жилистый парень лет двадцати пяти. Прозвище он получил, видимо, за свои глаза – колючие, твердые и постоянно прищуренные. Он единственный из всех умел обращаться с людьми как старший с младшими, независимо от того, кто был его собеседником. С ним хотелось считаться, оправдываться, показывать себя с лучшей стороны. Самурай редко кого-то хвалил, поэтому его похвала считалась высшей наградой. Антон узнал только, что раньше он служил то ли в тюрьме, то ли в криминальной милиции. А больше про него ничего известно не было.

Полной противоположностью Самураю был Печеный – бывший уголовник с большим опытом. Как ни странно, они с Самураем жили в одном домике. Печеный был здесь старше всех, но большие прозрачные глаза и бесцветные брови придавали его лицу детское выражение. Волосы у него на голове не росли, а кожа была дряблой и морщинистой. На фоне детских глаз это выглядело не очень-то симпатично.

Печеный провел в лагерях по меньшей мере лет десять и бывал там не раз и не два. Его речь была размеренная и неторопливая, каждому слову отводилось свое место. Блатных словечек Печеный не употреблял – то ли не любил, то ли берег для другого, более привычного общества. Ему нравились в жизни простые удовольствия – сытно, неторопливо поесть, хорошо поспать после обеда, чисто вымыться, полежать на траве под солнышком. На первый взгляд он казался спокойным и безобидным. Но в глубине глаз у него что-то тлело. И внешнее спокойствие было лишь слоем пепла над раскаленной магмой. Он охотно подчинялся разумной силе, но лишь до тех пор, пока эта сила не затрагивала его достоинства.

Еще здесь был Обжора. Антон завидовал ему черной завистью, потому что он чуть ли не ежедневно ходил на занятия к Анне. До того, как попасть в команду, он работал в какой-то фирме по проблемам электроники малой мощности.

Обжора был высоким, чуть толстоватым парнем с вечно сытым и удовлетворенным выражением на лице. Что бы ни случалось, он никогда не жаловался и не хмурился. Казалось, никакие неприятности не могли пробить его большое тяжелое тело. Однако при всей своей тяжеловесности он умел легко и очень проворно двигаться. Антон видел его на занятиях по рукопашному бою и со страхом представлял себя на месте противника Обжоры. Быстрая, неукротимая и непредсказуемая сила – такое впечатление он создавал во время спарринга.

Меньше всех Антону нравился Гоблин. Он, как и Сержант, раньше был кадровым военным, но служил во Всемирном миротворческом легионе и постоянно бывал то в Африке, то на Ближнем Востоке. Его посылали всюду, где начиналось какое-либо шевеление, мало-мальски похожее на вооруженный конфликт. Гоблин был отличным снайпером-универсалом. Невысокого роста, с большой несимметричной головой, он походил на какое-то уродливое животное или птицу. Антон легко представлял его где-нибудь на верхушке сосны, замотанного в маскировочные оболочки, с длинной автоматической винтовкой.

Когда Гоблин начинал говорить, казалось, его мучает изжога. Антон ни разу не слышал, чтобы этот человек отзывался о чем-то хорошо. Складывалось впечатление, что всю жизнь ему только гадили – родители, учителя, соседи, командование и даже случайные прохожие.

Но, что и говорить, Гоблин умел мстить миру за свою непонятную обиду. Когда он изредка рассказывал про свои «миротворческие» приключения, его глаза разгорались. «...Этот лох в прицеле у меня ходит взад-вперед и на часы поглядывает. Думает, наверно, сейчас сменят его и пойдет в казарму гашиш курить. А война кончится – домой, к жене, к детишкам. Телевизор по вечерам смотреть, кофе варить... А тут я с дерева пальчиком – щелк! – и все. Не видать ему ни гашиша, ни жены с детишками...»

Рассказывая это, Гоблин кривился, улыбался одними губами и нервно перебирал своими короткими кривыми пальчиками. Антон старался поменьше общаться с ним. Но тот и сам не лез с разговорами. Когда другие рядом с ним болтали, он обычно сидел с пустыми глазами, с вечной своей кривой ухмылкой, шевеля пальцами, вспоминал что-то свое...