Тварь непобедимая - Тырин Михаил Юрьевич. Страница 37

Взгляд Кичи случайно упал на ноги Мустафы. Девушка, прежде чем покрывать ногти лаком, вставила между пальцами бумажные трубочки. Кича едва заметно усмехнулся.

– Что смешного? – спросил Мустафа.

– Нет, ничего! – замотал головой Кича. Но поскольку шеф ждал ответа, он продолжил: – Просто вспомнилось. «Велосипед» это называется. Ну, когда бумажки между пальцами вставляют, а потом поджигают.

– Ты что-то имеешь в виду? – насторожился Мустафа.

– Нет, просто вспомнилось. – Кича смущенно замолчал. – Я пойду?

– Иди. Нет, постой. А чего это твой гаденыш деловой такой? Ты ему мало платишь?

– Обыкновенно плачу, – развел руками Кича. – А за что ему платить-то?

– Может, ему нужно место указать, чтоб не совался куда не надо?

– Я поговорю. Да это все так... Хочет пацан подняться, вот и ищет.

– Ищет, значит? А ты расскажи ему, как ты сам поднялся, а?! – Мустафа захохотал, и девушка убрала руки, чтоб не испортить работу на трясущихся ступнях. – Поделись с молодежью, как стал бригадиром.

Кича замер, его сердце заколотилось. Это была жестокая шутка.

– Ладно, иди, – отпустил его Мустафа, продолжая смеяться.

Кича сбежал по лестнице, оттолкнув Балумо. В груди все кипело. Да, он помнил, как в один момент из безродного жулика и афериста превратился в бригадира с деньгами и реальной силой. Мустафа щедро наградил его за услугу, про которую Кича вспоминал с содроганием.

Это произошло в прошлом году, летом. Кича тогда был всего лишь одним из многих, мелким проходимцем, который время от времени имел какие-то дела с Мустафой и его людьми. Он крутился везде понемногу: перепродавал доллары на рынке, вербовал девочек для работы возле гостиницы, служил зазывалой у наперсточников, помогал людям обделывать самые разнообразные дела – от продажи краденой машины до приобретения поддельного паспорта.

Это продолжалось, пока Кича по неосторожности не влетел на крупную сумму денег на чужой территории.

В тот момент, когда он, обхватив голову руками, сидел дома и ждал, что к нему придут выбивать долг, вдруг появился Мустафа. Он предложил не только за свой счет погасить сумму, но и вообще устроить Киче жизнь. Но не за просто так, естественно.

Мустафа назвал имя, адрес, положил на стол пистолет и сунул в руки фотографию. У Кичи от этого предложения дыбом встали волосы, но он быстро понял – другого выхода просто нет.

«Дело непростое, – честно предупредил Мустафа. – Человечек-то сам по себе мелкий, но наглый. И стережет он себя очень хорошо. Так что придумай что-нибудь».

Кича никогда не убивал людей, и Мустафа знал об этом. Все решили два фактора – безвыходное положение Кичи и его изворотливость, которая поможет выполнить трудный заказ, не привлекая дорогостоящих профессионалов.

Кича, как умел, разузнал все о заказанном человеке. Его звали Сергей Дубровин, он был директором небольшой конторы по приему цветного металла у населения. Офис занимал пол-этажа в здании какого-то загибающегося проектного института. Склад и приемный пункт были тут же, во дворе, в старом металлическом ангаре.

Профиль предприятия явно не вязался с образом жизни хозяина. Он передвигался на бронированной «Ауди» и всегда в сопровождении двоих массивных мужчин в темных очках. Офис был отделен от мира железной дверью с телеглазком. А за дверью постоянно сидел милиционер-охранник. Заказ в самом деле оказался заковыристым. Клиент явно был не тем, за кого себя выдавал, впрочем, это ничего не меняло.

Кича не знал, за какие грехи Мустафа хочет рассчитаться с загадочным старьевщиком, да и знать не хотел. Его делом было нажать на курок и этим решить свои нешуточные проблемы. И он придумал, как надо действовать.

Однажды он прошел в здание, поднялся на этаж выше офиса, заперся изнутри в туалете и высыпал в оба унитаза по пакету цемента, чтобы засорить стояк. Само собой, на следующий день на нижних этажах началось фекальное наводнение. Дубровин был вынужден по естественным потребностям ходить в другую половину. Мордовороты в очках не сопровождали его во время походов в предельно загаженный туалет проектного института.

Кича все приготовил заранее. Поставил надежный запор на дверь, проковырял дырочку в перегородке между кабинками, повесил на одну из них табличку «Не работает». После этого встал в кабинке на вахту, посматривая в «глазок», кто пришел.

Пистолет в его планы не вписывался – на шум могли откликнуться бульдоги из охраны, а глушителем его не снабдили. Кича запасся хорошим ножом с перекрестьем и шершавой рукояткой, молотком на длинной ручке и даже удавкой из толстой лески.

Он просидел в вонючем мокром помещении полдня, но дождался своего часа. Клиент пришел навестить сортир, как и ожидалось, без охраны. Едва он уединился в свободной кабинке, Кича вышел и запер входную дверь. Когда Дубровин показался из кабинки, застегивая на ходу штаны, Кича простодушно улыбнулся и сказал:

– Мужик, ты бы смыл за собой, мне работать там.

Он был одет в черную спецовку, на голове – берет, натянутый на глаза, в руках грязная брезентовая сумка и молоток. Мужчина ничего не заподозрил. Он повернулся и брезгливо потянул засаленный шнурок смыва. Древняя сантехника взвыла, как раненый мастодонт, заглушая все иные звуки. И тогда Кича ударил.

Он метил молотком в самое темя. Было и страшно, и жутко, но руки послушались. Дубровин упал на колени, даже не вскрикнув. Но и сознания он не потерял. Кича ударил еще раз, услышав, как хрустят черепные кости.

Мужчина барахтался на полу, силы выходили из него, как воздух из дырявого шарика.

– Парень, обожди, договоримся! – прохрипел он, но договариваться было поздно. Кича снова ударил – так сильно, что сломалась деревянная ручка молотка.

Он никак не умирал. Кича достал нож, руки так дрожали, что он порезался. Дубровин увидел блеск лезвия и пополз на животе в угол, словно надеясь, что его не догонят. Он пытался кричать, но выходил только гортанный стон – жалкий, беспомощный.

Но полу кровь смешалась с мочой и водой, натекшей из худых ржавых труб. Было скользко, сливной бачок продолжал завывать, а входную дверь уже, кажется, кто-то несколько раз дернул.

Кича бил уползающего человека в спину и никак не мог пробить ребра. Тогда он рывком перевернул его и несколько раз окунул клинок в мягкий дергающийся живот.

Дубровин наконец начал умирать. Рот беззвучно открывался и закрывался, руки дергались в судорогах. Глаза затягивала матовая пелена.

Вскоре он перестал дышать.

Кича обвел туалетную комнату взглядом – все было забрызгано кровью, как на бойне. Хотелось скорей сорвать окровавленную спецовку, под ней была чистая одежда. Он решил все же подстраховаться. Подошел к лежащему человеку, приставил нож к левой стороне груди и навалился на рукоятку всем своим весом.

И тут покойник ожил. Он захрипел и выставил вперед руки, будто надеялся защититься, однако лезвие уже достало сердце. Дубровин умер, теперь уже окончательно.

Кича стащил с себя промокшее от крови тряпье, вытер алые капли с лица, помыл руки. Он не стал только отклеивать усы – нужно было еще выбираться из здания.

Никто не помешал ему добраться до дому. И там наконец навалился тяжелый, беспросветный ужас. Кича страдал невыразимо, это длилось две недели. Его мучили разные страхи, он закрывал уши руками, когда слышал шаги на лестнице. Казалось, что он все-таки не добил Дубровина и тот скоро придет, чтобы подвергнуть его такой же мучительной смерти.

Еще он боялся, что сам Мустафа подошлет убийц, чтоб избавиться от свидетеля. И что быки-охранники в темных очках разыщут его, ворвутся в квартиру и разорвут на части.

Постепенно это ушло. Мустафа успокоил Кичу. Он избавил его от долга и поставил курировать небольшой район, спокойный и стабильно доходный. Еще несколько месяцев Кича прислушивался к разговорам, желая узнать, как откликнулся город на убийство в институтском туалете.

Но город молчал. Видать, действительно мелкой сошкой был тот старьевщик, хотя берег себя как зеницу ока.