Желтая линия - Тырин Михаил Юрьевич. Страница 16

– И носки.

Он открыл другую железную дверь и провел нас коротким узким коридором. Там он снова куда-то постучал. Но снова безответно.

– Бездельники, – пробормотал Чиз. – Гуляют где-то. Подождите в зале. Сейчас начнут возвращаться команды с болот. Найдете коменданта – он такой мордастый, в голубом комбинезоне. Или к любому офицеру подойдете, скажете, что новички. Но лучше к коменданту, он такой... голос у него громкий. Не перепутаете.

– А как насчет поесть? – спросил Щербатин и нервно закусил губу.

– Это пожалуйста, – пожал плечами Чиз. – Вон там кормушка, стучите, вас накормят. Там должны быть люди, ужин скоро. А можете еще в корпусе подождать. Там сейчас свободных кроватей много. Программы пока посмотрите...

Мы сдержанно кивнули.

– Я пойду к рамке встречать. Может, нам еще кого-нибудь пришлют.

Мы остались одни. Постучались в кормушку, но ответа не дождались. Впрочем, особо и не надеялись. Наверно, мы прибыли не в самое удачное время – все где-то гуляли. Мы присели на теплую металлическую трубу. Щербатин машинально пошарил по несуществующим карманам, с опозданием вспомнив, что карманов нет.

– Надо же, – сказал он. – Курить после обезвоживания совсем не хочется, а руки все равно сигареты ищут. По привычке.

– Бывает, – слабо отозвался я. Мне хотелось есть.

– Обаятельный начальничек, да?

– Симпатяга, – кивнул я. – На пионервожатого похож. «Проходите, располагайтесь, здесь – кормушка, здесь – кроватки...»

– И проводил до каждой двери, – с умилением вздохнул Щербатин.

– Странно только, почему он здесь, если все остальные – на болотах?

– Ну... На то он и начальник. А знаешь, Беня, мне кажется, мы тоже сможем здесь тепло устроиться.

– Неужели успел договориться?

– Пока не успел. Но, думаю, договорюсь.

– О чем?

– Пока не знаю. Но эта привольная атмосфера мне смутно знакома. Типичная стройка века. Ты, Беня, знаешь, что такое стройка века?

– Это когда много народа и никто ничего не понимает, но все делают что-то важное.

– В общем, верно. Это когда центр отписывает вагоны денег, надеясь на порядочность и самоотверженный труд исполнителей. А исполнители надеются, что денег еще много, и особо не напрягаются.

– Но это же война, а не стройка.

Щербатин на секунду замолк, прислушиваясь. Видимо, при слове «война» ему захотелось услышать гром разрывов. Но слышен был только шум дождя, колотящего в железную крышу.

– Война... – повторил Щербатин. – В наше время, Беня, война ничем не отличается от стройки века. Те же инвестиции и те же дивиденды. Ресурсы. Оборотные средства. Тот же бардак. Разница лишь в том, что войну инвестирует государство – самый необразованный и недалекий бизнесмен.

– Это у нас, – возразил я.

– У нас, – кивнул Щербатин. И обвел вокруг руками. – А это все – тоже «у нас». Это тоже наш мир – по праву, по закону. И люди здесь точно такие же – ну, ничем не лучше.

– Наш мир... – кисло усмехнулся я. Сомнительная истина.

– Да, наш. Каждый попрошайка из подворотни теоретически имеет право стать гражданином Цивилизации. Просто мы с тобой, Беня, и наши земляки – мы все живем на отшибе и мало об этом знаем. И о нас мало кто знает – мы никому не интересны. Мы ничем не можем их удивить или обогатить. Разве что искусством...

– Искусством? – оживился я. – Так ведь я как раз...

– Что? – с легким презрением проговорил мой приятель. – Что ты «как раз»? Надеешься продать им свои стишки? Ну, попробуй. В армии это популярно. Говорят, солдаты любят посылать девчонкам стихи – можешь стать ротным сочинителем. «Вспоминай во сне солдата – он в дозоре с автоматом». Пол-уцим за страницу, первое холо лет через десять...

– Ладно, хватит трепаться! Объясни все-таки, как ты надеешься тут устроиться?

– Да мало ли! Хотя бы стоять в кормушке. Или выдавать белые носки. Или у тумбочки – стеречь знамя полка!

– Мне уже все равно, – глухо проговорил я.

– Это тебе сейчас все равно, – ядовито усмехнулся Щербатин. – Это пока под огнем в грязи не валялся, все равно.

– Можно подумать, ты валялся, – фыркнул я.

– Мальчик мой! – Щербатин заметно занервничал. – Не забудь, кто я! Вернее, кем был. Я в таких местах валялся, где ты скончался бы, не приходя в сознание. От страха.

– Ну и что? Я тоже валялся.

– Не сомневаюсь. Могу даже угадать, где именно...

Мы вроде бы ссорились, вроде бы просто разговаривали. Это не имело значения. Оба мы понимали, что никакие ссоры между нами невозможны. Ну куда мы здесь друг от друга денемся?

Поэтому я очень легко и без зазрений совести в очередной раз послал Щербатина к черту. Он – меня. Ответить я не успел, потому что вдруг оглушительно заскрежетали, открываясь, металлические ворота.

Ворота были большие, и помещение вдруг словно лишилось одной из стен. Задуло холодным ветром, полетели брызги, донеслись крики, грохот и ворчание моторов снаружи.

Там, на улице, насколько мы могли видеть, остановилось несколько больших грязных вездеходов. Бойцы выпрыгивали из люков и поспешно залетали под крышу, успев за секунду-другую вымокнуть до нитки.

– Что, нельзя было поближе подъехать?! – возмущенно орал кто-то.

Пехотинцы не обращали на нас никакого внимания. Они были настолько грязными и мокрыми, что походили на живой оползень, заполняющий помещение. Едва оказавшись под крышей, они скидывали огромные резиновые полукомбинезоны, бросая их прямо на полу, и бежали к решеткам, чтобы погреться в струях теплого воздуха.

– Куда! – раздался вдруг мощный бас. – Заразу разносить?! А ну, построились на анализы!

– Комендант, – сказал Щербатин, толкнув меня в бок.

Действительно, бас принадлежал огромному мордастому мужику в голубом комбинезоне. Он появился из-за какой-то малозаметной двери.

– Где медики?! – рявкнул комендант.

Откуда-то уже спешили, дожевывая на ходу, трое людей помельче – тоже в голубом, но с красными и желтыми нашивками. Бойцы неохотно отлипли от решеток и потянулись к центру зала, выстраиваясь в неровную шеренгу. Медицинская команда вооружилась какими-то баночками и палочками и пошла вдоль строя, собирая мазки с ладоней и, кажется, с языков.

С улицы тем временем появился еще кто-то мокрый, уставший и сердитый. И такой же громогласный, как комендант.

– Опять тряпье раскидали! – с ходу заорал вошедший, ногой поддавая раскиданные повсюду грязные болотные штаны. – Языками заставлю вылизывать!

Потом он сорвал с головы шлем и с грохотом швырнул его в стену.

– Где старшие?! Почему оружие не собрано?!

Тут же какие-то люди куда-то побежали, в разных концах зала вспыхнули новые очаги ругани.

– М-да... – только и проронил Щербатин, сокрушенно наблюдая за непринужденной обстановкой военной базы.

– «Ребята у нас хорошие», – вздохнул я, вспоминая слова лейб-мастера Чиза.

– Никто, между прочим, не обещал нам легкой жизни, – вполголоса напомнил Щербатин.

– Ну давай. – Я с ехидством усмехнулся. – Договаривайся насчет теплого местечка.

– Подожди, – сказал Щербатин, солидно покачав головой. – Рано.

В самом деле, время для переговоров явно не настало. Договариваться с орущими, злыми и вымотанными офицерами не представлялось реальным. Тот крикливый, который кидался шлемом, вдруг набросился на бойцов, вставших в круг у ворот.

– Убрались отсюда, живо! Сейчас антротанки пойдут, мне потом ваши кишки с пола собирать?

Когда я увидел эти самые антротанки, мне захотелось вскочить и немедленно сбежать подальше. С пронзительным скрежетом в зал начали вваливаться несуразные двуногие машины, еще более грязные, чем люди. Они едва не цеплялись верхушками за потолок – в каждой было метра по четыре или пять высоты. Тяжеленные ноги опускались с такой силой, что все вокруг дрожало. Комки грязи валились на пол, разбиваясь в брызги.

– Эй, куда, куда! – закричал вдруг какой-то офицер, выскочив перед передовым танком и отчаянно замахав руками. Но машина продолжала тупо шагать вперед, не собираясь останавливаться. Пехотинцы поспешно разбежались в стороны, а танк, сделав еще несколько шагов, ткнулся в стену и завалился назад, грохнув всеми своими узлами, сочленениями и навесными агрегатами.