Желтая линия - Тырин Михаил Юрьевич. Страница 20

Ногам было прохладно от постоянного контакта с водой, верх же окончательно взмок. Батарея на поясе уже просто бесила.

В тумане обрисовалась неказистая фигура антротанка, застывшего враскорячку посреди обширной булькающей заводи.

– Стой! – крикнул Рафин-Е, который с комфортом ехал на плечах подчиненного. – Разбиваемся в цепь! Десять шагов интервал, по одному в линию, живо!

Я поспешил занять самое удобное место – на куче прочных, сплетенных намертво стеблей. Там было совершенно сухо и вдобавок мягко. Можно было сидеть, свесив ножки.

Но стоило спокойно перевести дух, как меня окликнул рыжий «лягушонок».

– Так нельзя! – с тревогой заговорил он. – Тебя же отовсюду видно. Спрячься за кучей!

Я оглянулся. За кучей вяло шевелилась желтоватая блестящая трясина.

– Да-да! – закивал «лягушонок». – Прямо туда.

Я вспомнил рекомендацию кавалер-мастера: брать пример со старожилов. Наверно, в этом был резон. Я сполз с облюбованной кучи и почувствовал, как болото обхватило мои ноги.

– А не засосет?

– Нет, – почему-то засмеялся боец. – Никто не засосет.

Он отправился выбирать место для себя, а я задумался: «никто не засосет» – это достаточная гарантия безопасности?

– Эй, новенький! – раздался из-за спины голос кавалер-мастера. – Как там тебя...

– Пехотинец Беня, – отозвался я, содрогаясь от отвращения к собственной кличке. Надо будет узнать, нельзя ли ее поменять.

– Беня... – Командир хмыкнул с высоты чужих плеч. – Если увидишь чего – просто крикни, понял? Других позови. Сам не стреляй, а то своих спалишь сдуру. Понял, нет?

Я сдержанно кивнул.

– И это еще... Вернешься на базу – волосы сними с лица. У тебя паста в рюкзаке есть.

Я невольно потрогал щетину. После обезвоживания она росла медленно, но все же росла.

«Лошадка» Шилу повез Рафина-Е дальше, а я подумал, что неплохо бы как-нибудь, проявляя чудеса героизма, вынести раненого кавалер-мастера из-под огня. Чтоб он не называл меня «эй, новенький» и не говорил, что я действую сдуру.

Мое погружение в трясину тем временем остановилось на уровне пояса, за край гидрокостюма вода пока не затекала. Ноги уперлись во что-то плотное, и я чувствовал, как это плотное тихонько ходит вверх-вниз, словно дышит. Видимо, это было не дно, а слой перегнившей растительности.

Я начал устраиваться, переступать с ноги на ногу, искать надежные опоры. Дождался того, что рыжий сосед сердито зашипел на меня:

– Тихо! Не шевелись, замри. Сейчас всех змей и жуков сюда соберешь своим шумом.

Я как стоял – так и застыл. Ни про каких жуков я, естественно, и не слышал. Мало нам кровожадных и подлых ивенков, так еще и жуки со змеями! Немедленно мне стало казаться, что кто-то тихонько шевелится у самых ног, обвивает, цепляет резиновые штанины острыми жвалами. Лучше бы он мне ничего не говорил!

Я украдкой взглянул на соседа. Он устроился за небольшим гнилым стволом, став почти невидимым на фоне зеленой слизи. Он лежал, и я удивился, как он еще не промок до нитки. А может, и промок. Может, нужно промокнуть насквозь и обваляться в грязи, чтобы стать незаметным и выжить.

– Эй, – тихо позвал я. Сосед тут же навел на меня свои широко расставленые глаза. Кивнул вопросительно. – Что делать теперь?

– Ничего не делай. Гляди туда – и все.

– И долго? Это на весь день, что ли?

– Нет, не очень долго. Командующий кого-то встречает в порту. Как он уедет, так нас и отзовут.

– Ладно. Как тебя зовут-то?

– Нуй.

– А я – Беня, – вздохнул я.

– Да знаю...

«Он знает. Все знают. Еще денек-другой, и сменить имя будет уже невозможно».

Довольно скоро меня начала одолевать хандра. Время шло, ничего не происходило, а желто-зеленая болотная страна была молчалива и однообразна. Откуда-то стала появляться уверенность, что эту гниющую зелень мне нюхать до конца жизни. Очень короткой, быть может, жизни.

Сонная булькающая равнина сама по себе взгляд не радовала. Хотя и говорят, что в болотах есть своя красота, что даже ими можно любоваться. Я бы с удовольствием полюбовался из окна теплого сухого домика или хотя бы из машины. Но когда стоишь по пояс в грязи, а где-то рядом копошатся невидимые твари... Что тут говорить?

Сначала я пытался себя убедить, что участвую в захватывающем приключении. Старый, в общем-то, прием. Допустим, едешь в поезде, скучно. Начинаешь играть с собственной фантазией – представлять, что это не поезд, а трюм старого сухогруза, который, например, перевозит на другой континент нелегальных эмигрантов. Или что ты везешь секретный микрочип, а за тобой охотится мафия. Такой тренинг помогает бороться с унылостью.

Однако на этот раз моя фантазия меня предала. Почему-то стали представляться мозаики, много лет украшавшие стены нашей школы. Там мускулистые героические космонавты держали в руках какие-то кристаллы, а рядом не менее мускулистые колхозницы гордо увязывали снопы. Реально я был сейчас героическим космонавтом, однако ощущал себя колхозницей. Все получалось шиворот-навыворот – почему?

Наверно, для любого ощущения нужен свой возраст. Было бы мне лет шестнадцать – с какой радостью плавал бы в этих болотах! Глаз бы не сводил с пузырьков и разводов на воде. Огнемет бы свой затискал до блеска. Но сейчас... Нет, в жизни уже был этап, когда я понял – ну не стать мне героем, хоть ты тресни.

А сильных чувств ох как хотелось! И выход нашелся сам собой – творить! Искать чувства в самом себе, внутри, в душе – это точно такие же чувства. Только без физического напряжения, без риска, без выбитых зубов и без цинкового гроба на нежданном повороте судьбы.

И вот, когда я убедил себя, что моя доля – синтезировать эмоции и не собирать их по свету, – именно тогда меня и занесло на проклятые окраины Цивилизации. Эмоций хоть отбавляй, только счастливым они меня уже не сделают. Произошло очередное дурацкое недоразумение – я попал не в свою тарелку. Одно радовало – умник Щербатин, самоуверенный, высокомерный, все знающий наперед, – оказался не лучше меня и тоже месит грязь где-то неподалеку.

И тут я услышал тихий осторожный свист. Меня звал мой сосед Нуй. Его лягушачьи глаза вдруг задорно блеснули, и он кивком указал вперед. Как раз туда, куда я должен был сейчас смотреть, не смыкая глаз.

Сначала я ничего не увидел, кроме обычного вялого шевеления на осклизлой поверхности болота. И наконец понял: что-то в этом шевелении было посторонним. Что-то целенаправленно двигалось, раздвигая плавучий мусор.

Я еще не успел разглядеть, что именно побеспокоило застоявшуюся воду, а сердечко уже принялось колотиться в скоростном режиме. Сгоряча я решил, что проглядел вражескую вылазку на своем секторе, что сейчас завяжется бой, в котором я буду, естественно, дурак-дураком.

Наконец, я разглядел. С расстояния в полтора десятка метров был виден округлый предмет, выступающий над водой. Словно бы перевернутый бельевой тазик плыл себе по своим делам.

«Тазик» двигался по сложной траектории. То подплывал к кустам и замирал возле них, то начинал кружиться на одном месте, а то вдруг разгонялся на просторе и тыкался затем в кучу перегнившей растительности.

Боковым зрением я заметил, что Нуй тихонько зашевелился. Он осторожно приподнялся над бревном, перекинул на него свой огнемет, что-то подкрутил в нем. И, выждав момент, врезал ревущей огненной струей прямо по неопознанному плывущему объекту!

На поверхности тут же взметнулось коптящее огненное облако. «Тазик» выпрыгнул из него, махая десятком толстеньких мохнатых ножек, раздался жутковатый визг, который, впрочем, быстро оборвался.

Существо гибло, но пыталось выбраться из смертельного жара. Это было бесполезно – огонь окружил его кольцом. Сама вода полыхала, и над рваными языками пламени шевелилась кромка черного дыма.

Меньше чем за минуту все закончилось. Огонь еще немного полизал потревоженную воду и выдохся.

– Жук! – сказал Нуй. – Видел, какой?