Отечественная война 2012 года, или Цветы техножизни - Тюрин Александр Владимирович "Trund". Страница 24

Борин голос выходил из автомобиля. Ну, сейчас я ему дам в наглый выпуклый глаз. Пусть даже получу за это по морде.

— Дворкин, кто вам позволил пачкать мои мозги всякой нанодреснёй?

— Да остынь ты, праведник. Через полчаса от дисперсного интерфейса и следа в твоем теле не останется. По-крайней мере, за свой интерфейс я ручаюсь — это ж обычный «Визи-Гот». Разок помочишься и ты чист, как младенец.

Грамматиков сел в машину. Внутри не было никакого Бориса Дворкина. Совершенно пустой салон.

Из приборной панели выдвинулся руль, покрытой мягкой псевдобобровой шерстью. Казалось даже, что на рулевом колесе растянулся мохнатый зверек.

Световая вспышка на мгновение ослепила Грамматикова. Его просканировали, определив местоположение и размеры тела.

— Пристраивайся-ка на место водителя. В темпе! — голос донесся из акустической системы, вмонтированной в обшивку сидений.

Все ясно, бортовой компьютер.

— Эй, чего орешь, железяка? — зло отозвался Грамматиков, но на водительское место сел.

Сервомеханизмы кресла вкрадчиво прожужжали, подстраивая высоту и наклон сидения под невзрачную фигуру Андрея Андреевича. На ветровом стекле появилось транспарентная карта города.

— У меня чемпионский титул по кричанию в ухо… И вообще я не «эй», а Борис. Во избежание путаницы можешь называть меня Борис-Два. Не бойся, что ты стал водителем, это так, для видимости . Все равно, поведу машину я сам… А теперь я тебе, Грамматиков, действительно кое-что объясню, потому что в квартире надо было опасаться подслуха. Ведь сейчас жучки не более заметны, чем отдельно взятые вирусы гриппа.

Машина под мягкое гудение ванкелевского двигателя тронулась с места.

Ну и что такого, подумал Грамматиков, если Борис Дворкин как следует повозился с программно-аппаратным Борей-Два, то вполне мог протащить его достаточно далеко по шкале искусственного интеллекта. И сейчас у Бори-Два собственная разумность и чувство юмора на уровне доцента провинциального института.

— Мы хотели изменить мир в лучшую сторону, чтобы люди стали разумной силой, а материя — мыслящей.

Это утверждение выглядело как визитная карточка организации маньяков. Впрочем, до войны и шариков в ягодицах, Грамматиков мечтал о том же самом.

— Кто «мы»? — напористо поинтересовался Грамматиков.

— Группа энтузиастов, поляне, древляне, кривичи, известный тебе Вовка Кренделевич. Ему — светлая память, погиб геройски на войне. Мы хотели, чтобы нанотех сделал жизнь каждого осмысленнее. Поэтому ты, как «каждый», стал чуть ли не главным действующим лицом.

Ответ был по-сектантски хитрым. Никаких конкретных имен, за исключением мертвого Вовы.

— А вы моего согласия спросили? За счет моего здоровья вы провели тайный эксперимент. Что, разве не правда?

Вопрос не смутил собеседника.

— Отчасти правда. Нам был нужен этот тайный эксперимент, позарез, как дыхание рот-в-рот небезызвестной мертвой царевне. Увы, государственные лаборатории связаны массой бюрократических ограничений, а частные продали бы нас с потрохами… Но тебе ведь было интересно, ты мечтал о том же, и, значит, твое согласие мы все-таки получили.

— Ну и? Теперь ты, конечно, скажешь, что эксперимент с техножизнью вышел у вас из-под контроля.

— Да, вышел, — Голос Бориса-Два удачно помрачнел с помощью эмоционального интерфейса. — Вышел, Андрюша, потому что началась война.

— Из-за этого эксперимента?

— Да, типун тебе в штаны. Война случилась по вполне естественным причинам. Что-то отнять, что-то сломать, кого-то опустить. Может даже, всё отнять и всех опустить. Пока агрессоры нас имели по полной программе, техножизнь была предоставлена самой себе, и будь уверен, она зря времени не теряла.

Борт-компьютер был, скорее всего, запрограммирован Борисом Дворкиным, его стиль. Но нельзя исключать, что некий программист просто имитировал стиль Бори. Чтобы не лохануться, надо быть осторожным, побольше слушать и поменьше говорить.

— А ты уверен, что она существует? — спросил Грамматиков.

— Если бы я не был уверен, то спокойно сидел бы дома и пил бы японский чай с русскими довоенными сушками. Она существует, да еще в двух формах. Есть две техножизни. Одна — светлая и одна умная, которую породили мы. А другая — примитивная, темная и коварная, созданная командой Леры Найдорф. Про светлую мне собственно нечего тебе рассказывать, кроме того, что ее надо найти, а вот темная неплохо показала себя в тех прозрачных демонах, с которыми ты недавно повстречался. Это своего рода диффузный паразитический организм. Он вызывают серьезные изменения в человеческом теле, аж на уровне белковых комплексов, отчего происходят дипольные сдвиги и много еще чего. Белки начинают играть как бы в одной команде. Меняются коэффициенты отражения и преломления света у тканей тела. Распределяясь в управляющих зонах мозга, темная техножизнь форматирует его под загрузку сложных психопрограмм. Более того, она встраивается в генетический аппарат и усиливает регенеративные способности…

Грамматиков заметил, что Борис-Два увлекся как школяр, описывающий одноклассникам то, что он подсмотрел намедни в раздевалке для девушек.

— Стоп, машина, сейчас не надо сказаний, ведь меня могут в любой момент остановить и попросить на выход с вещами. Конкретно, где искать светлую техножизнь?

— Если б я знал. Вопрос еще и в том, кто быстрее до нее доберется. Одна наша общая знакомая или мы. И если честно, будь здесь тотализатор, я бы поставил на Веру.

Помимо своей воли Грамматиков стал вспоминать темные солнца вериных глаз, обволакивающую мягкость ее движений, струящиеся линии ее тела, и голубые змейки, выскочившие из под ее ногтей…

— Да, барон, она не просто блядь в третьем поколении, но еще и монстр. С Найдорф может сотрудничать только монстр, такова аксиома. И я подозреваю, что Верка кинула нас и перекинулась в банду Леры Найдорф еще до войны. В команде Найдорф очень серьезные наноинженеры. Они превратили Веру в богиню смерти Кали, обвешенную кишками патриотически настроенных мужиков…

— Но почему этой суперкоманде суперинженеров не создать светлую техножизнь самостоятельно?