Эпсилон Эридана - Барон Алексей Владимирович. Страница 56

— Никаких лекарств. Лучше съесть что-нибудь солененькое.

— Имеется?

— Конечно. Сейчас.

Из стенного шкафа с легким жужжанием выкатился столик. Маша взяла с блюда белый лист какого-то растения.

— Что это?

— Пелюска. Так называется капуста, квашенная по старинному белорусскому рецепту.

Маша понюхала. Пахло привлекательно. Она откусила. Челюсти свело от неуемной потребности.

— Еще!

— Нежелательно. Выпейте лучше крюшона. Там успокаивающие травы.

— И я усну?

— Еще как.

— Не больше, чем на четыре часа. Если время все еще идет.

— Как только оно остановится, пробуждаться будет ни к чему.

— Спасибо, развеселил, — уже сонно сказала Маша.

Вопреки всему, время шло. Картина за бортом менялась. Канал, по которому летел «Вихрь», перестал быть единственным. В нем появились разветвления, затем — боковые ходы. Постепенно их становилось больше, они переплетались, и эти переплетения были видны сквозь стенки, пропускающие свет, либо что-то его замещающее. Пространство, или, как более точно обозначил Угрюмов, "среда пребывания", все более напоминала внутренность источенного исполинскими червями пня.

Неведомая сила уверенно направляла бег корабля во все новые отверстия, проходы, щели. Начали попадаться большие объемы пустоты, своеобразные, пещеры "того света". Из каждой во все стороны разбегалось бессчетное количество каналов.

— Гильгамеш, ты мог бы найти обратную дорогу в этом лабиринте? — спросила Маша.

— Пока — да. Если конфигурация не будет меняться.

— А она будет меняться, — мрачно сообщил Кнорр.

— Поживем — увидим, — заметил софус.

— Оптимист! Чтобы то и другое, да еще сразу.

Очередной ход вывел корабль в воронкообразное расширение, постепенно перешедшее в огромную каверну. Неровные стены, покрытые натеками, нишами, устьями боковых каналов отступили. От этого начало казаться, что скорость полета упала. «Вихрь» вплыл в неописуемых размеров пузырь пустоты. Окружающее его ничто делалось все объемнее, протяженнее, оттесняя облакообразные массы с каналами на задний план. Вскоре их вполне можно было принять за поверхность планеты с мощной атмосферной оболочкой. Правда, планеты уж очень большой.

Кроме размеров существовало и другое различие. Во многих местах «облака» образовывали конусообразные выпячивания, вершины которых терялись далеко впереди. Казалось, корабль поднимается над горной страной. Появилось ощущение «верха» и "низа".

— Ох! — сказала Шанталь. — А теперь-то куда?!

— Потерпи, — отозвался Генрих. — Рано или поздно, но узнаем.

— Ты начал что-нибудь понимать?

— Боюсь назвать это пониманием.

— А долго терпеть?

— Думаю, не очень.

Он был прав. Вершины облачных гор одна за другой оказывались внизу, то есть за кормой. По мере их отдаления все шире распахивалось неведомое. Сходство покидаемой поверхности с обликом некоей сверхпланеты усиливалось тем, что где-то в предельных далях обозначились все более заметные закругления — справа, слева, впереди, позади, — некая аналогия горизонта.

А сверху, то есть прямо по курсу, надвигалось что-то очень похожее на то, что оставалось за кормой: огромный туманный шар с размытыми очертаниями. Края его, постепенно выплывая из дымки, растекались все шире и шире.

— Боюсь назвать это пониманием, — прошептала Шанталь, — но, кажется, я — тоже…

Угрюмов кивнул.

— Пожелаем себе удачной посадки, — сказал Мбойе. — Смотрите, что делается впереди!

Участок надвигающейся поверхности смазался, затуманился, потом начал выпячиваться, вытягиваться, одновременно истончаясь, образуя подобие щупальца. Где-то у основания оно оторвалось. Грандиозная капля встречного мира пересекла разделительную щель и обрушилась на мир, покидаемый «Вихрем». Вокруг места падения взметнулись волны. Кольцами, как на поверхности обыкновенного пруда, они разбежались в стороны. Были отчетливо видны дрожь и колебания ближних пиков, два или три из них обрушились. А один начал расти, быстро сравниваясь по высоте с кораблем.

— Как жаль, что все это мы никогда не сообщим на Землю, — сказал Генрих.

— Почему ты так думаешь?

— Пространственное расположение каналов действительно меняется. Мы не сможем найти обратную дорогу.

— Пф! — усмехнулся Кнорр. — О чем речь? Где мы возьмем чудовищную энергию для возвращения?

Все замолчали, поглощенные наблюдениями. Растущий снизу пик обогнал крейсер. Расстояние до него, по-видимому, было не слишком: большим все экраны правого борта заполнила клубящаяся белая мгла, корабль ощутимо качнуло, сначала в одну сторону, затем — в противоположную. Массы материи, протекая мимо «Вихря», ускорялись, вытягивались в неровную колонну, подпирающую неведомо какое по счету небо.

Колонна была пластичной, она колебалась, пульсировала, ее основание быстро истончалось. Истончение продолжалось до тех пор, пока не обозначилась перетяжка. Углубляясь, она перерезала молочное вещество, лопнула, заставив крейсер еще раз испуганно отшатнуться.

В месте разрыва образовались фонтаны брызг. Нижняя часть пика сначала замерла, затем медленно осела. Несколько крупных капель, повисев в задумчивости, все же последовали дальше, вперед, а значительное число мелких начали падать. Все это, безусловно, свидетельствовало о гравитационном взаимодействии двух миров. Об этом же говорило и собственное движение «Вихря». Достигнув примерно середины междумировой щели, он надолго завис, не решаясь сделать выбор.

Открылась величественная панорама. Родная Вселенная осталась за кормовыми дугами полеобразователей. Не смазанные маршевым полем, их закопченные контуры выглядели непривычно четко, выделяясь на молочно-сером фоне. Такие же отчетливые грани имел массозаборник, венчающий носовую часть корабля.

И впереди и позади просматривались многочисленные пики, черные провалы, гигантские рытвины, изгибы причудливых долин, сложное переплетение хребтов, гребней, рассеченных трещинами. На первый взгляд поверхности соседних миров были сходны, отличаясь лишь деталями, комбинациями стандартных элементов. Оба рельефа не являлись чем-то застывшим. Ландшафты жили, дышали, менялись. Но темп их изменений оказался различным, встречный мир явно превосходил динамичностью, на нем значительно чаще рушились старые и возникали новые горы.

— Так странно, — сказал Такео Инти.

Многие обернулись, желая узнать, что еще могло показаться странным, когда за пределами корабельного мирка вообще ничего обыкновенного уже и не оставалось.

— Эти оба мира… они напоминают две огромные взаимодействующие клетки. Живые клетки.

— А-а, — скептически протянул Кнорр. — Мы лишь путешествуем в теле мифического великана? И все вокруг — суть живое?

Инти пожал плечами:

— Кто может ручаться?

— Не знаю. Зато, кажется, знаю имя этого великана.

— Их много.

— О да.

В разговор вмешался софус.

— Начинаем падать, — скучным голосом сообщил Гильгамеш.

— Куда?

— Туда, вперед.

— Ничего неожиданного.

— Есть кое-что и неожиданное. Прямо по курсу определяется точечный объект. Двигается в попутном направлении, но с большей скоростью.

— "Орешец"?!

— Такая возможность не исключена.

— Связь?

— Связи нет.

— Тоже следовало ожидать, — кивнул Угрюмов.

Встречный мир приближался. Его поверхность была испещрена бесчисленными пиками, темными озерами контрастного наполнения, глубочайшими провалами. На первый взгляд картина по-прежнему весьма напоминала облик покидаемой Вселенной, но появилось еще одно различие. Оно заключалось в трудноуловимом желтоватом оттенке, льющемся с курсовых экранов, тогда как вид на кормовых экранах был выдержан в однообразном пепельном цвете.

Вырастающие в размерах детали не могли помочь в определении скорости сближения: на поверхности мира не имелось эталона сравнения, никто не позаботился оставить там масштабную линейку. Гильгамеш регулярно бросал вперед радарные лучи, но они не возвращались. То ли потому, что тонули в непонятной материи, то ли из-за большого расстояния не успевали обернуться. Такая же судьба постигала импульсы лазерных дальномеров, словно световые пучки падали в бездну.