Под кардинальской мантией - Уаймэн Стэнли Джон. Страница 37

Эта мысль так не понравилась мне, что я невольно замедлил шаги. Но отступать действительно было поздно.

Капитан и лейтенант ожидали меня на маленькой лужайке, шагах в пятидесяти от дома, — там, где узенькая дорожка пересекала широкую аллею, по которой прогуливались мадам и мадемуазель в первый день моего пребывания в замке. Капитан снял свой дублет и стоял в одной рубахе, прислонившись к солнечным часам, с обнаженной головой и шеей. Он уже вынул свою шпагу и нетерпеливо рыл ею землю. Я обратил внимание на его могучий, нервный торс, и двадцать лет тому назад этот вид мог смутить меня. Но теперь малодушные мысли были чужды мне, и, хотя с каждой минутой я чувствовал все большую неохоту драться, сомнение в исходе дуэли не играло роли в моих соображениях.

Я начал медленно готовиться и, чтобы выиграть время, охотно нашел бы какой-нибудь недостаток в выбранном им месте. Но солнце было настолько высоко, что не давало преимущества ни той, ни другой стороне. Почва была превосходна, и место выбрано удачно. Я не находил никакого предлога, чтобы отделаться от этого поединка, и уже готовился отдать своему противнику честь и начать атаку, как вдруг неожиданная мысль осенила меня.

— Одну минутку, — сказал я. — Позвольте вас спросить, капитан: если я вас убью, что станется с вашим поручением?

— Об этом можете не беспокоиться, — насмешливо ответил он, превратно толкуя себе мою медлительность и нерешительность. — Напрасно вы на это рассчитываете, сударь. Во всяком случае, это не должно стеснять вас. У меня есть лейтенант.

— Да, но что станется с моей миссией? — прямо спросил я. — У меня нет лейтенанта.

— Вам следовало раньше подумать об этом и не затевать истории с моими сапогами! — презрительно возразил он.

— Это правда, — сказал я, не обращая внимания на его оскорбительный тон. — Но лучше поздно, чем никогда. Вникая теперь в дело, я нахожу, что мой долг по отношению к монсеньеру не позволяет мне драться.

— Значит, вам нипочем нанесенный вам удар? Вы проглотите оскорбление? — воскликнул он, плюнув на пол в знак презрения. — Черт!

Лейтенант, стоявший рядом с ним, злорадно засмеялся.

— Я еще не решился, — сказал я.

— Ну так решайтесь скорее, Господи Боже мой! — ответил капитан с насмешкой и стал медленно расхаживать взад и вперед, играя своей шпагой. — Боюсь, лейтенант, что сегодня нам не придется позабавиться, — продолжал он, обращаясь к лейтенанту, но так, чтобы я слышал. — У нашего петуха оказалось цыплячье сердце.

— Все-таки я не знаю, что мне делать, — спокойно ответил я. — Конечно, погода сегодня превосходна, место выбрано очень удачно, солнце расположено очень хорошо. Но я мало выиграю, убив вас, капитан, и наоборот, это может поставить меня в большое затруднение. С другой стороны, я очень мало теряю, оставив вас в покое.

— В самом деле? — презрительно сказал он, глядя на меня так, как я глядел бы на лакея.

— Да, — ответил я, — если вы скажете, что ударили Жиля де Беро и остались невредимы, вам никто не поверит.

— Жиля де Беро! — воскликнул он, нахмурившись.

— Да, сударь, — вкрадчивым тоном ответил я. — К вашим услугам. Вы не знали моей фамилии?

— Я думал, что ваша фамилия де Барт, — сказал он.

Странно звучал при этом его голос. С разжатыми губами он ждал ответа, и в его глазах промелькнула тень, которой я раньше не замечал.

— Нет, — сказал я. — Это фамилия моей матери. Я назвался ею только здесь.

Его цветущие щеки утратили румянец, и он, закусив губу, с тревогой посмотрел на лейтенанта. Мне уже не раз приходилось видеть эти признаки, я их хорошо знал и теперь мог, в свою очередь, воскликнуть: «Цыплячье сердце!» Но я не хотел отрезать ему путь к отступлению.

— Я думаю, теперь вы согласитесь со мной, — сказал я, — что мне ничто не может повредить, если я даже не отплачу за оскорбление?

— Храбрость мосье де Беро известна, — пробормотал он.

— И не без основания, — добавил я. — А в таком случае не согласитесь ли вы отложить это дело, скажем, на три месяца, капитан? Такой срок для меня самый удобный.

Он поймал взгляд лейтенанта и затем мрачно уставился в землю. Конфликт, происходивший в его уме, был для меня ясен, как божий день. Ему стоило проявить немного упорства, и мне волей-неволей пришлось бы драться. Если бы, благодаря счастью или искусству, ему удалось одержать надо мною победу, его слава, как волна по воде, пошла бы по всем городам Франции, где только стояли гарнизоны, и достигла бы даже самого Парижа. С другой стороны, он ясно осознавал, какая грозит ему опасность — ему уже рисовался холодный клинок в его груди, — а тут он видел для себя полную возможность отступить с честью, если не со славой. Я ясно читал все это на его лице, и, прежде, чем он раскрыл рот, я уже знал, что он скажет.

— Мне кажется, что это для вас же неудобно, — смущенно сказал он. — Я, со своей стороны, вполне удовлетворен.

— Очень хорошо, я мирюсь с этим неудобством, — ответил я. — Прошу у вас извинения за то, что заставил вас понапрасну раздеться; к счастью, сегодня очень тепло.

— Да, — мрачно ответил он и, сняв свое платье с солнечных часов, начал одеваться.

Итак, он выразил свое согласие, но я понимал, что в душе он был недоволен этим, и потому я нисколько не удивился, когда, секунду спустя, он отрывисто и почти грубо заявил:

— Но есть одна вещь, которую нам необходимо уладить здесь же;

— Вот как? — сказал я. — В чем же дело?

— Нам нужно выяснить наше взаимное положение, иначе через час мы снова столкнемся.

— Я вас не совсем понимаю, — сказал я.

— Я тоже этого не понимаю, — ответил он тоном какого-то угрюмого торжества. — Перед моим отправлением сюда мне сказали, что здесь находится господин с секретным поручением кардинала арестовать господина де Кошфоре, и мне было предписано избегать, насколько возможно, всякой коллизии с ним. Сначала я вас принял за этого господина. Но черт меня возьми, если я теперь могу разобрать, в чем дело!

— А именно? — спокойно спросил я.

— Дело в том… ну, да оно очень просто, — порывисто ответил он. — Явились ли вы сюда в интересах мадам де Кошфоре, чтобы защитить ее мужа, или вы намерены арестовать его? Вот чего я не понимаю, мосье де Беро.