Хорош в постели - Уайнер Дженнифер. Страница 12

– Ты любишь эту собаку больше, чем меня, – жаловался Брюс.

И действительно, своего песика я страшно баловала, покупала ему пушистые игрушки, искусственные косточки, маленькие свитера, чтобы он не замерз на зимней прогулке, собачьи деликатесы, и (из песни слова не выкинешь) у него была своя, изготовленная на заказ софа, обтянутая той же джинсой, что и мой диван на кухне. На этой софе он спал, когда я уходила на работу. Надо сказать, что от Брюса пользы Нифкину не было никакой, он даже не выводил пса. Возвращаясь домой из тренажерного зала, после велосипедной прогулки или длинного рабочего дня, я находила Брюса распростертым на моем диване, тогда как Нифкин сидел на одной из подушек с таким видом, будто вот-вот лопнет.

– Ты его выводил? – спрашивала я, и Брюс лишь стыдливо пожимал плечами.

Когда такое случилось с десяток раз, я перестала спрашивать. Мордочка Нифкина служила заставкой на моем компьютере на работе, и я подписалась на онлайновую газету «Рэттер чэтгер», хотя и удержалась от того, чтобы послать им его фотографию... пока.

Лежа в постели, мы с Брюсом придумывали истории из жизни Нифкина. Я придерживалась того мнения, что Нифкин родился в зажиточной английской семье, но отец отказался от него, застав на сеновале в компрометирующей позиции с одним из конюхов, и отправил в Америку.

– Может, он работал оформителем витрин, – предполагал Брюс, подсовывая руку мне под голову.

– Нет, подавал шляпы, – ворковала я, прижимаясь к Брюсу. – Держу пари, он подавал шляпы в «Студио-54» [13].

– Возможно, он знал Трумэна [14].

– Ходил в сшитых на заказ костюмах и носил трость.

Нифкин смотрел на нас как на чокнутых, потом уходил в гостиную. Я подставляла губы для поцелуя, и мы с Брюсом вновь пускались вскачь.

Если я спасла Нифкина от спортивных журналистов, частных объявлений и питомника, то и он в не меньшей степени спасал меня. Скрашивал мое одиночество, давал повод подниматься каждое утро и любил меня. Хотя бы за отстоящие большие пальцы и умение открывать консервные банки. Какая, собственно, разница, за что? Когда вечером он укладывался своей маленькой мордочкой рядом с моей головой, вздыхал и закрывал глаза, я знала, что он меня любит.

На следующее утро после посещение Центра профилактики я прицепила к ошейнику Нифкина длинный поводок, сунула в правый карман пластиковый мешок из «Уол-марта», в левый – четыре маленьких собачьих бисквита и теннисный мяч. Нифкин метался как безумный, прыгал с моего дивана на свою софу, с реактивной скоростью выбегал в коридор, ведущий в спальню, и тут же возвращался, останавливаясь лишь для того, чтобы лизнуть меня в нос. Каждое утро он воспринимал как праздник. «Да! – казалось, говорил он. – Уже утро! Я люблю утро! Утро! Так пошли гулять!» Наконец я вывела его за дверь, но он продолжал напрыгивать на меня, пока я выуживала из кармана темные очки и водружала их на переносицу. Мы проследовали по улице. Нифкин танцевал, я тащилась сзади.

Парк практически пустовал. Лишь пара золотистых рет-риверов обнюхивали кусты да в углу маячил шустрый кокер-спаниель. Я спустила Нифкина с поводка, и он тут же с истошным лаем помчался к кокер-спаниелю.

– Нифкин! – заголосила я, зная, что он остановится, как только расстояние до другой собаки сократится до фута или двух, пренебрежительно фыркнет, возможно, гавкнет еще несколько раз, а потом оставит ее в покое. Я это знала, Нифкин это знал, и скорее всего знал это и кокер-спаниель (мой опыт говорил о том, что в большинстве своем другие собаки игнорировали Нифа, когда он бросался в атаку, может быть, потому, что в силу миниатюрности не воспринимали его как угрозу, хотя он и старался), но вот хозяин явно обеспокоился, увидев пятнистого, оскалившегося рэт-терьера, со всех лап несущегося к его любимцу. – Нифкин! – вновь крикнула я, и мой песик (редкий случай) послушался, остановился как вкопанный. Я поспешила к нему, стараясь держаться с достоинством, подняла Нифкина на руки и, держа за загривок и глядя ему в глаза, несколько раз повторила: «Нельзя! Плохо!» – как и рекомендовалось в инструкции для владельцев собак «Выработка послушания». Нифкин повизгивал, недовольный тем, что его лишили забавы. Кокер-спаниель нерешительно вилял хвостом.

На лице его хозяина отражалось удивление. – Нифкин? – переспросил он. Я видела, что он готовится задать следующий вопрос. Оставалось только гадать, хватит ли ему смелости. Я поспорила с собой, что хватит. – Вы знаете, что означает слово «нифкин»?

Спор я выиграла. Нифкин, согласно терминологии моего брата и его друзей по студенческому братству, – зона между яичками мужчины и его анусом. Такую вот кличку дали песику спортивные журналисты.

Я, как могла, изобразила недоумение.

– Простите? Это его кличка. Она что-то означает? Мужчина покраснел.

– Э... да. Это... э... сленговый термин.

– И что же он означает?

Я изображала невинность. Мужчина переминался с ноги на ногу. Я смотрела на него в ожидании ответа. Так же, как и Нифкин.

– Ну... – начал мужчина и замолчал. Я решила сжалиться над ним.

– Да, я знаю, что такое нифкин, – признала я. – Этот пес достался мне не щенком. – Я выдала укороченную версию истории со спортивными журналистами. – И к тому времени, когда меня просветили насчет значения слова «нифкин», было уже поздно. Я пыталась называть его Нифти... Напкин... Рипкин... в общем, как только не называла. Он реагирует только на кличку Нифкин.

– Тяжелое дело, – рассмеялся мужчина. – Я Стив.

– Я Кэнни. А как зовут вашу собаку?

– Санни, – ответил он.

Санни и Нифкин уже обнюхивали друг друга, когда мы со Стивом обменялись рукопожатиями.

– Я только что переехал сюда из Нью-Йорка, – сообщил он. – Я инженер...

– Семья в городе?

– Нет. Я холостой.

Его ноги мне понравились. Загорелые, в меру волосатые. Сандалии от «Велкро», которые в то лето носил каждый второй. Шорты цвета хаки, серая футболка. Аккуратный, подтянутый мужчина.

– Не хотите как-нибудь выпить пива? – спросил он. Аккуратный, подтянутый и, похоже, не испытывающий отвращения к потной крупной женщине.

– Почему нет? С удовольствием.

Он улыбнулся мне из-под козырька бейсболки. Я продиктовала ему мой номер телефона, не возлагая на это особых надежд, но тем не менее довольная собой.

Вернувшись домой, покормила Нифкина, поела сама, потом подмазалась, подкрасилась, несколько раз глубоко вздохнула, готовясь к интервью с Джейн Слоун, знаменитой бизнес-леди киноиндустрии, статью о которой поставили в следующий воскресный номер. Из уважения к ее славе и потому, что мы встречались за ленчем в шикарном ресторане «Времена года», одевалась я особо тщательно, даже втиснулась в корректирующие фигуру колготки и натянула сверху утягивающий пояс. Разобравшись со средней частью моего тела, надела синюю, с блеском, юбку, такой же жакет с пуговицами в виде звезд, черные ботиночки из мягкой кожи. Я попросила у Бога силы и самообладания, а Брюсу пожелала попасть в аварию и переломать пальцы, дабы он больше ничего не смог написать. После этого вызвала такси, схватила блокнот и поехала во «Времена года» на ленч.

В «Филадельфия икзэминер» я, пишу о Голливуде. Дело это не такое простое, как может показаться, потому что Голливуд в Калифорнии, а я, увы, нет.

Однако я стараюсь. Пишу о тенденциях, о сплетнях, о романах звезд и звездочек. Беру интервью, иногда даже у знаменитостей, когда те снисходят до появления на Восточном побережье в рамках рекламного тура.

Я попала в журналистику, защитив диплом по английской литературе и не имея особых планов. Лишь хотела писать. Газеты представляли собой одно из немногих мест, где соглашались за это платить. Так что в сентябре, после выпускной церемонии, меня взяли на работу в очень маленькую газету в центральной части Пенсильвании. Средний возраст репортера равнялся там двадцати двум годам. На всех у нас было меньше двух лет профессионального стажа, и, чего греха таить, это сказывалось.