Хорош в постели - Уайнер Дженнифер. Страница 42

Я успела подумать, что дам Богу еще десять минут когда действительно услышала голос.

– Кэнни!

Черт. Этот голос никак не мог принадлежать божеству Я почувствовала, как качнулся столик, когда Таня уселась на него, но глаз открывать не стала в надежде, что в этот раз, единственный, она уйдет, если я ее проигнорирую.

– Что-то не так?

Ну до чего же я глупа. Постоянно забываю, что Таня участвовала в работе многих групп поддержки: семей алкоголиков, жертв сексуального насилия, наркоманов, решивших избавиться от пагубной страсти. Оставить страждущего одного – об этом не могло быть и речи. Таня стояла за то, чтобы навязывать помощь нуждающимся в ней.

– Если об этом поговорить, возможно, станет легче. – Она закурила.

– М-м-м... – Даже с закрытыми глазами я чувствовала, что она наблюдает за мной.

– Тебя уволили, – неожиданно объявила она. Тут уж мои глаза раскрылись помимо воли.

– Что?

На лице Тани играла самодовольная улыбка.

– Я не ошиблась, да? Твоя мать должна мне десять баксов. Я легла на спину, помахала рукой, отгоняя от лица табачный дым, чувствуя растущее раздражение.

– Нет, меня не уволили.

– Значит, Брюс? Что еще стряслось?

– Таня, я сейчас не хотела бы об этом говорить.

– Все-таки Брюс. – В голосе Тани послышалась тоска. – Дерьмо.

Я села.

– А тебе что до этого? Она пожала плечами.

– Твоя мать предположила, что ты сама не своя из-за Брюса. Если она права, мне придется ей заплатить.

«Круто, – подумала я. – На мою жизнь ставят по десять долларов». Из глаз брызнули слезы. Похоже, в эти дни я могла плакать по любому поводу и даже без оного.

– Полагаю, ты видела последнюю его статью? – спросила Таня.

Я ее видела. «Любовь, опять» – так она называлась, в декабрьском номере, который попал на газетные лотки аккурат ко Дню благодарения, чтобы испортить мне праздник.

Я знаю, мне следовало сосредоточиться только на Э., – написал он. – Я знаю, сравнивать – неправильно. Но и избежать этого невозможно. После Первой следующая женщина, как ни крути, становится Второй. По крайней мере вначале, по крайней мере на какое-то время. И Э. во всем отличалась от моей первой любви: невысокого роста, стройная и миниатюрная в отличие от рослой и полнотелой К., добрая, мягкая, не способная на сарказм.

«Защитная реакция, – говорят мои друзья, кивая, как старые кролики, а не двадцатидевятилетние выпускники университетов. – Она твоя защитная реакция». Но что плохого в защитной реакции? – задаюсь я вопросом. Если была Первая и не получилось, тогда, естественно, должна быть Вторая, следующая. Так или иначе, но надо двигаться вперед, не застывать на месте.

Если первая любовь – исследование нового континента, то вторая – переезд в новый район. Ты уже знаешь, что там будут дома и улицы. И теперь получаешь удовольствие, узнавая, каковы эти дома изнутри, что чувствуют ноги, проходя по улицам. Ты знаешь правила, базовый набор действий: телефонные звонки, шоколад на День святого Валентина, как успокоить женщину, когда она говорит тебе, что у нее не сложился день, жизнь. Теперь ты можешь заниматься тонкой настройкой. Подобрать ей милое прозвище, узнать, как держать ее за руку, найти на шее самое чувствительное местечко, у изгиба челюсти...

Я успела это прочитать, прежде чем метнулась в туалет, второй раз за день. Одной мысли о том, что Брюс целует кого-то еще в чувствительное местечко на шее, более того, заметил, что есть такое местечко, оказалось достаточно, чтобы вызвать яростную реакцию желудка. Брюс больше меня не любит. Вновь и вновь мне приходилось напоминать себе об этом, и всякий раз, когда я мысленно произносила эти слова, они словно звучали для меня впервые, буквально вспыхивали перед глазами, написанные огромными заглавными буквами, прямо-таки как в рекламном ролике о следующей премьере, какие обычно показывают в кинотеатрах перед фильмом: «ОН БОЛЬШЕ МЕНЯ НЕ ЛЮБИТ».

– Должно быть, тебе очень тяжело, – промурлыкала Таня.

– Это нелепо! – рявкнула я. И действительно, ситуация отличалась крайней нелепостью. После трех лет его просьб, уговоров, чуть ли не еженедельных заверений в том, что я единственная женщина, которую он будет любить, мы в разлуке, я беременна, он нашел другую, и я, вероятнее всего, больше никогда его не увижу. («Никогда» – еще одно слово, которое часто звучало в моей голове. Например, так: «Ты уже никогда не проснешься рядом с ним». Или: «Ты никогда не будешь говорить с ним по телефону».)

– Так что ты собираешься делать? – спросила Таня.

– Это сложный вопрос, – ответила я, спрыгнула со стола, оседлала велосипед и поехала домой. Только свой дом я уже не считала своим домом (спасибо Таниному вторжению) и не знала, когда к нему вернется прежний статус.

Чем меньше вы знаете о сексуальной жизни своих родителей, тем лучше. Конечно, вам известно, что хотя бы раз они этим делом занимались, чтобы создать вас, потом, возможно, еще несколько раз, если у вас есть братья и сестры, но это продолжение рода, обязанность, и думать о том, что они используют свои различные отверстия и выступающие части для развлечения, для получения удовольствия, то есть так, как вы, их ребенок, хотели бы использовать свои, как-то не принято. Тем более если говорить о нетрадиционной сексуальной ориентации, вошедшей в моду в конце 1990-х годов. Вам не нужно знать о том, что ваши родители занимаются сексом, и уж совсем незачем знать, что их сексуальная жизнь куда круче, чем ваша.

Все началось с того, что мой брат Джош приехал домой из колледжа и забрел в спальню матери в поисках маникюрных ножниц. Там он и нашел стопку поздравительных открыток с птичками и деревьями на лицевой стороне и каллиграфическими надписями внутри. «Думаю о тебе», – прочитал он в одной, под стихотворным куплетом. «Энни, после трех месяцев огонь по-прежнему горит», – в другой. Без подписи.

– Я думаю, они от той женщины, – прокомментировал находку Джош.

– Какой женщины? – спросила я.

– Которая здесь живет. Мама говорит, что она ее тренер по плаванию.

Проживающий в доме тренер по плаванию. Так я впервые об этом узнала.

– Возможно, это ничего не значит, – сказала я Джошу.

– Возможно, это ерунда, – услышала от Брюса, с которым поговорила в тот же вечер.

Именно этими словами я и начала разговор с матерью, когда она позвонила мне на работу двумя днями позже.

– Возможно, это ерунда, но...

– Ты о чем? – спросила моя мать.

– У нас... э... живет кто-то еще?

– Мой тренер по плаванию.

– Ты знаешь, олимпиада была в прошлом году, – заметила я.

– Таня – моя подруга из Еврейского культурного центра. Она съехала с одной квартиры, еще не сняла новую, поэтому несколько дней поживет в комнате Джоша.

Ответ меня насторожил. У моей матери никогда не было подруг, которые жили в квартирах. И уж тем более таких, кто съезжал с одной квартиры, не позаботившись об аренде новой. Ее подруги жили в домах, оставленных им бывшими мужьями. Но я не стала вдаваться в подробности, и в итоге, когда позвонила домой в следующий раз, мне ответил незнакомый голос.

– Алло? – Странный голос, я даже сначала не поняла, мужской или женский. Но в любом случае чувствовалось, что его обладателя вытащили из постели, хотя была пятница и часы показывали только восемь вечера.

– Извините, – вежливо, ответила я, – наверное, ошиблась номером.

– Это Кэнни? – полюбопытствовал голос.

– Да. А с кем я, простите, говорю?

– Таня, – с гордостью ответили мне. – Я подруга твоей матери.

– Ага... – На большее меня не хватило. – Ага. Привет.

– Твоя мать мне много о тебе рассказывала.

– Да, конечно... это хорошо. – Мысли у меня путались. Кто эта женщина и по какому праву отвечает на звонки по нашему телефону?

– Но ее сейчас нет, – продолжила Таня. – Она играет в бридж. Со своей компанией.

– Понятно.

– Хочешь, чтобы я попросила ее перезвонить тебе?

– Нет, не нужно.

Произошло это в пятницу. С матерью я не разговаривала до ее звонка мне на работу в понедельник, во второй половине дня.