Скорая помощь - Уайт Джеймс. Страница 48

– У моей пациентки точно такие же симптомы, друг Конвей, – сказал он. – Неглубокое, неровное дыхание, сердечная деятельность на грани фибрилляции, углубление потери сознания, все физические и эмоциональные признаки удушья. Осмотреть Эдальнета?

– Я осмотрю его, – быстро вызвался Гильвеш. – Приликла, отлетите в сторонку, чтобы я на вас не наступил. Конвей, на мой взгляд, всем четверым нужна срочная реанимация и немедленная искусственная вентиляция легких.

– Согласен с вами, друг Гильвеш, – отозвался Приликла и снова взлетел к потолку. – Состояние у всех четверых очень тяжелое.

– Верно, – кивнул Конвей. – Руководитель бригады транспортировщиков! Перенесите вашего сотрудника, ДБЛФ и ЭЛНТ как можно дальше от пациентки, но при этом как можно ближе к кислородным аппаратам. Доктор Гильвеш пронаблюдает за тем, чтобы этим троим были надеты подходящие дыхательные маски, но вашему сотруднику шлем снимать нельзя. Ему нужно дать воздух из его баллонов, подняв содержание кислорода до пятидесяти процентов. Что касается Торннастора, то для того чтобы его передвинуть, потребуются все остальные ваши сотрудники…

– Либо антигравитационные носилки, – прервал Конвея бригадир. – Такие есть на соседнем уровне.

– …чтобы передвинуть его даже на несколько ярдов, – продолжал Конвей. – Учитывая то, что состояние доктора Торннастора ухудшается, лучше было бы удлинить шланг кислородного аппарата и дать Торннастору воздух, не передвигая его. А вы, бригадир, из палаты не выходите ни за носилками, ни за чем бы то ни было еще, пока мы точно не узнаем, что же здесь витает в воздухе. Это относится ко всем… Прошу простить меня.

О'Маре явно сильно надоело молчать.

– Ах так, значит, у вас там все же что-то витает в воздухе, доктор? – с хрипотцой проговорил Главный психолог. – И это явно не просто загрязнение воздуха какими-то веществами из соседней палаты? Неужели вы наконец-то нашли исключение из правила, которое только подтверждает правило? У нас в госпитале – треклятый микроб, который способен преодолевать межвидовой барьер…

– Я знаю, что микробы, опасные для человека, не опасны для обитателей других планет, и наоборот, – нетерпеливо прервал его Конвей, развернувшись к экрану коммуникатора. – Это считается невероятным, но тут, похоже, происходит невероятное, и нам нужна помощь…

– Друг Конвей, – вмешался Приликла. – Состояние Торннастора резко ухудшается. Я ощущаю признаки одышки и удушья.

– Доктор, – прозвучал у Конвея в наушниках переведенный голос Гильвеша, – кельгианке мало помогает кислородная маска. У нее два ротовых отверстия, а мышцы расслаблены и не работают. Показана принудительная вентиляция легких через трахею в целях профилактики летальной дыхательной недостаточности.

– Вы можете сделать трахеотомию кельгианке, доктор Гильвеш? – спросил Конвей, отведя взгляд от экрана. Он никак не мог придумать, как быть с Торннастором.

– Без мнемограммы не смогу, – ответил Гильвеш.

– Мнемограммы не будет, – резко проговорил О'Мара. – Ничего не будет.

Конвей развернулся к экрану, чтобы выразить протест, но на самом деле он и так отлично знал, что ему скажет О'Мара.

– Когда вы подняли тревогу, вызванную загрязнением воздуха, доктор, – мрачно забубнил О'Мара, – вы действовали, видимо, инстинктивно, но при всем том совершенно верно. Вероятно, своими действиями вы спасли жизнь тысячам существ в госпитале. Однако загрязнение воздуха первой категории означает, что то помещение, где вы находитесь, должно быть изолировано до тех пор, пока причина загрязнения не будет найдена и ликвидирована. В данном же случае все гораздо сложнее. В воздухе, как вы сами выразились, витает микроб, способный вызывать заболевание у теплокровных кислорододышащих существ. По этой причине ваша палата опечатана. Вам будет подаваться энергия, электричество, с вами будет сохраняться видео-, аудио– и переводческая связь, но вы более не подсоединены к автоматической системе снабжения воздухом и питанием. Не получите вы и никаких медицинских инструментов и лекарств. Никому не разрешается покидать палату и выносить из нее какие-либо предметы. Короче говоря, доктор Гильвеш не сможет побывать у меня и получить запись кельгианской мнемограммы. Ни одному врачу – кельгианину, мельфианину и тралтану – не будет позволено добровольно отправиться к вам и помочь пострадавшим. Вам все понятно, доктор?

Конвей медленно кивнул.

На непроницаемом лице О'Мары на несколько мгновений отразилась нетипичная для него забота. Поговаривали, будто бы желчным и саркастичным О'Мара бывал только с друзьями и что мягким и заботливым он становился лишь с теми, кто вызывал его профессиональную тревогу.

«Друзей у него полна коробочка, – с тоской подумал Конвей, – а мое дело, видно, плохо…»

– Наверняка вы пожелаете узнать, сколько продержитесь на тех запасах воздуха, что остались в палате, и сколько у вас там точно находится существ, – продолжал майор. – Эти сведения я вам передам через несколько минут. А вы, Конвей, постарайтесь найти ответ…

Несколько секунд Конвей пялился на пустой экран и мысленно твердил себе, что он ничем, ничем не может помочь Торннастору, Эдальнету, медсестре-кельгианке и парню-транспортировщику, которые вдруг ни с того ни с сего превратились в тяжелобольных. Нужны были мнемограммы.

Если бы все было нормально, то доктор Гильвеш получил бы мнемограмму ДБЛФ и без труда сделал бы кельгианке трахеотомию. Ему, Старшему врачу, можно было настоять и на том, чтобы О'Мара снабдил его также тралтанской и мельфианской мнемограммами, и тот, пожалуй, не отказал бы доктору-илленсианину, если бы счел его психику способной временно выдержать такую нагрузку – три мнемограммы одномоментно. Но Гильвешу было запрещено покидать палату, даже если бы ему, хлородышащему, грозила смерть, а смерть ему грозила, и притом это было не за горами.

Конвей постарался забыть об уменьшающемся запасе воздуха в баллонах герметичных носилок, под колпаком которых нашли убежище пять-шесть врачей, попытался не думать о тех своих коллегах, что сгрудились у противоположной стены и припали к кислородным маскам, и еще о том, что у него самого и у парней из транспортировочной бригады воздуха в скафандрах осталось на четыре часа. Не хотелось ему думать о воздухе в палате, который был заражен и бесполезен, и о том, как мало хлора внутри оболочки у Гильвеша, и что ТЛТУ может не хватить перегретого пара. «Прежде всего я должен думать о пациентах, – решительно заявил сам себе Конвей, – и я должен сделать все ради того, чтобы продлить им жизнь». Он должен был сделать это не потому, что это были его друзья или коллеги, а потому, что инфекция поразила их первыми, и он должен был проследить путь ее распространения как можно более точно, чтобы врачи в госпитале знали, с чем конкретно им предстоит бороться.