Врач-убийца - Уайт Джеймс. Страница 17

– Я – медсестра Тарзедт, – представилась одна кельгианка, развернув заостренную головку в направлении Лиорена. – Ваша соммарадванская подружка меня хорошо знает, мы с ней учились вместе, вот только она меня не узнает почему-то – все твердит, что не умеет нас, кельгиан, различать, – а ведь у нее целых четыре глаза. Ну, это ладно, а я вот вас хочу спросить, хирург-капитан. Как вы себя чувствуете? Не проявляется ли ваше чувство вины в приступах психосоматических болей? Какое лечение вам назначил О'Мара? Эффективно ли оно? А если нет, то не могу ли я вам чем-нибудь помочь?

Брейтвейт вдруг начал издавать непереводимые звуки, и цвет его лица сменился с желтовато-розового на багрово-красный.

Тарзедт бросила на него быстрый взгляд и сделала заключение:

– Такое часто случается, если пищевод и воздушные пути имеют общий вход. Вообще надо сказать, с анатомической точки зрения эти земляне-ДБДГ – сплошное недоразумение.

«А вот кельгианка, – Лиорен постарался думать о содержании заданных ему вопросов, а не о той боли, какую они ему причинили, – анатомически очень красива». Код физиологической классификации кельгиан – ДБЛФ, это были теплокровные кислорододышащие многоножки с удлиненным, очень гибким цилиндрическим телом, покрытым подвижной серебристо-серой шерстью. Шерсть находилась в постоянном движении. Медленные волны расходились от остроконечной головки до хвоста, их движение сопровождалось появлением перпендикулярно направленной ряби. Казалось, будто бы это и не шерсть, а какая-то жидкость, колеблемая невидимым ветерком. Именно эта шерсть и объясняла, почему кельгиане казались такими грубыми и прямолинейными.

Из-за того, что органы речи у кельгиан были слабо развиты, их разговорному языку не хватало гибкости, интонационных тонкостей и вообще какой бы то ни было эмоциональной окрашенности. Все это, однако, компенсировалось шерстью – она действовала при разговоре кельгиан друг с другом как совершенное, беспристрастное зеркало, отражающее все эмоции говорившего. В результате такие понятия, как ложь, дипломатия, тактичность и даже вежливость, были кельгианам совершенно чужды. Кельгиане что думали, то и говорили, потому что шерсть все равно выдавала их чувства, и поступать иначе у них считалось дурацкой тратой времени. Кельгиан ужасно раздражала чужая вежливость и словесные увертки представителей иных видов.

– Медсестра Тарзедт, – неожиданно проговорил Лиорен, – я чувствую себя очень неважно, но скорее психологически, нежели физически. Лечение, назначенное мне О'Марой, пока остается для меня непонятным, однако сегодня я нахожусь здесь, в общей столовой, пускай и в сопровождении двоих защитников, а это, видимо, говорит о том, что определенный эффект достигнут. Вероятно, мое состояние улучшается независимо от лечения. Если ваши вопросы обусловлены не простым любопытством и предложение помощи мне следует рассматривать как нечто большее, нежели вежливые слова, то я прошу вас спросить Главного психолога о том, каковы детали назначенного мне лечения, и о том, каковы на сегодняшний день успехи.

– Ты что, сбрендил? – резко перейдя на «ты», воскликнула кельгианка, и ее серебристая шерсть вдруг вздыбилась иголочками. – Чтобы я задала О'Маре такой вопрос? Да он бы меня общипал по клочку!

– И, пожалуй, – добавила Ча Трат, когда Тарзедт ушла, – без обезболивания.

Как раз в это время из доставочного ящика стола, под аккомпанемент довольно-таки звучного сигнала, который заглушил остроту соммарадванки, выехали подносы с едой.

– Так вот что, оказывается, едят тарлане!.. – выдавил Брейтвейт и с этого мгновения старался не смотреть на тарелку Лиорена.

Несмотря на то, что землянин и для разговора, и для поглощения пищи пользовался одним и тем же отверстием, во время обеда он непрерывно болтал с Ча Трат. При этом они оба делали в разговоре довольно продолжительные паузы – видимо, для того чтобы Лиорен мог подключиться к беседе. Явно, они оба старались изо всех сил создать у Лиорена хорошее настроение и отвлечь его внимание от ближайших столиков. Ведь все, сидевшие неподалеку, не сводили глаз с тарланина. Что означало «отвлечь внимание Лиорена»? Это означало, что он должен был перестать смотреть всеми своими глазами во всех направлениях. К тому же Лиорен прекрасно догадывался, что с ним проводят совершенно неприкрытую психотерапию.

Он знал, что и Ча Трат, и Брейтвейт все о нем известно, но они почему-то пытались заставить его повторять какие-то сведения о себе вербально – выуживали у него, что он чувствует сам по себе и в отношении окружающих. При этом они обменивались информацией, которая Лиорену представлялась крайне конфиденциальной и сугубо личной. Они рассказывали друг другу о себе, о своем прошлом, о своем личном отношении к отделению, к О'Маре, к другим сотрудникам госпиталя, с которыми имели как приятные, так и неприятные контакты, – и все это в надежде на то, что Лиорен вступит в беседу. А Лиорен слушал их с большим интересом, но сам ничего не рассказывал – только отвечал на прямо поставленные вопросы Ча Трат и Брейтвейта или тех сотрудников, которые время от времени подходили к их столику.

На бесхитростные вопросы серебристых кельгиан Лиорен отвечал просто и прямо. Худларианину – застенчивому шестиногому гиганту, только что обрызгавшему себя слоем питательного аэрозоля и имевшему небольшую наклейку, изобличавшую стажера-старшекурсника, – Лиорен ответил вежливой благодарностью за добрые пожелания. Он также поблагодарил землянина по имени Тимминс – в форме Корпуса Мониторов и с нашивками эксплуатационного отдела. Тимминс интересовался, удобно ли разместился тарланин в отведенном ему помещении, где эксплуатационники очень старались воспроизвести естественную тарланскую среду. Кроме того, Тимминс попросил Лиорена в случае чего обращаться к нему с любыми просьбами касательно бытовых проблем. Ненадолго остановился у столика и мельфианин с золотым шевроном Старшего врача, нашитым на повязку, красовавшуюся на одной из крабьих клешней. Мельфианин сказал, что страшно рад видеть Лиорена в столовой, что давно мечтал побеседовать с тарланином, но, увы, сейчас торопится в хирургическую палату для ЭЛНТ. Лиорен ответил, что в будущем намерен регулярно посещать столовую и также надеется, что у них будет возможность поговорить.

Похоже, этот его ответ очень порадовал Брейтвейта и Ча Трат. Когда мельфианин ушел, они тут же возобновили разговор между собой, но Лиорен упорно не желал пользоваться заботливо оставляемыми для него паузами. Если бы он сейчас заговорил, то был бы вынужден сказать, что, видимо, обреченный на жизнь за то чудовищное преступление, которое он совершил, он вынужден теперь все время терпеть их – землянина и соммарадванку – в качестве части наказания и в виде напоминания о содеянном.

Лиорену показалось, что они такому заявлению не обрадуются.

Как понял Лиорен, сотрудники Отделения Психологии могли ходить по госпиталю совершенно свободно, разговаривать с кем угодно и задавать любые вопросы – лишь бы не отвлекать никого от работы. Обращаться можно было буквально ко всем – от самой младшей медсестры и скромного техника-эксплуатационника до самих почти богоподобных диагностов. Неудивительно, что из-за привычки лезть в чужую личную жизнь у психологов было так мало друзей. Удивительно было другое: как производился прием на работу этих психологов-универсалов и каково было их образование, да и было ли оно у них?

О'Мара пришел в Главный Госпиталь Сектора вскоре после того, как уволился с должности инженера-конструктора. За ту работу, которую он провел с первыми сотрудниками госпиталя и пациентами, его тут же повысили в звании – он стал майором и получил пост Главного психолога. Но что это была за работа, узнать теперь не представлялось возможным, хотя и ходили упорные слухи, что некогда О'Мара без посторонней помощи выкормил и вынянчил осиротевшего малютку-худларианина, не пользуясь при этом ни подъемным оборудованием, ни транслятором. Лиорен счел эти слухи совершенно беспочвенными, такое казалось ему уж слишком невероятным.