Командовать парадом буду я! - Барщевский Михаил Юрьевич. Страница 101

Сегодня спор, как и всегда в таких случаях, свелся к теории наследственного права. Истцы говорили – хотим одну треть дачи, поскольку стоимость этой трети как раз соответствует нашей доле в наследстве. А Вадим утверждал, что так-то оно так, но все, что положено истцам в суммовом выражении, получить они должны посудой, скатертями, книгами, мебелью или, того проще, – деньгами.

Осипову частенько приходилось выступать и на той стороне. Он прекрасно знал, как надо аргументировать позицию истца в таком споре, и, разумеется, был готов эти аргументы парировать. Это как при игре в шахматы – в любой момент Вадим мог бы перевернуть доску и доиграть партию противника. Целый раздел его уже достаточно давно защищенной диссертации был посвящен именно этому вопросу теории. Как правило, Осипов выигрывал такие дела как «за черных», так и «за белых».

Но сегодняшний его оппонент!..

То ли мужику выдался именно вчера тяжелый вечер, то ли каждый вечер его жизни был нелегким. Выступать «с бодуна» в суде не являлось чем-то из ряда вон, но и уж нормой не считалось. Судьи относились к этому снисходительно, так как многие и сами «позволяли», и понимание присутствовало – ну не может быть в пьющей стране одного, отдельно взятого, непьющего сословия. Тем более адвокатов! Людей, с точки зрения большинства судей, по определению вредных.

Когда процесс дошел до стадии прений сторон, оппонент Вадима встал, надулся от собственной значимости, благодаря чему краснота его физиономии приобрела угрожающе пунцовые оттенки, и начал говорить речь. Разумеется, о справедливости советского законодательства, которое обеспечивает права нетрудоспособных наследников, ограничивая самодурство тех, кто пишет завещания не по справедливости. О важной роли дачи в жизни советского человека, столь необходимой для поправки и без того неполноценного здоровья… Слова лились, не задевая слуха судьи. Все было скучно, заранее предсказуемо. Вадим понял, что процесс он выиграет, а своего коллегу-противника хоть легонько, но побьет. Но тут «адвокат-с-бодуна» вдруг подпустил в тон металла и одновременно снисходительной горечи и произнес:

– Мой юный коллега, как и большинство молодых адвокатов, считая, видимо, что студенческие знания вполне достаточны для защиты интересов своих доверителей, очевидно, не находит времени читать юридическую периодику. А зря! – И, обращаясь уже непосредственно к Вадиму, с пафосом продолжил: – Вот если бы вы, молодой человек, потрудились посмотреть последний номер «Советской юстиции», то узнали бы, что ведущие ученые в области наследственного права утверждают следующее. – Теперь «адвокат-с-бодуна» повернулся к судье. – Я позволю себе процитировать, хотя уверен, что суд эту статью читал…

Вадим, всегда зверевший от обращения к нему «мой юный коллега», подался вперед, навалившись на стол. Испепеляя взглядом противника, он думал о том, что теперь о «легонько побить» можно забыть. Теперь он этого алкаша размажет по стенкам так, что его три дня ложками соскребать будут.

Клиент Вадима, пожилая дама, неясно как сохранившаяся в таком виде в советские времена, ну, может, только потому, что была женой академика, с нескрываемыми страхом и разочарованием смотрела на своего молодого адвоката, который, как выяснилось, просто безграмотный нахал. А ей его так рекомендовали!

Ее противник, истец, сын академика от первого брака, родившийся еще в годы студенчества будущего светила советской ракетно-космической техники, сидел с видом победителя. Этот шестидесятиоднолетний инженер-неудачник, с грехом пополам защитивший за счет папиного имени кандидатскую в сорок лет, и до перестройки-то жил небогато. А теперь, когда финансирование его отраслевого химического НИИ шло в пределах возможностей тощего бюджета министерства, а цены кооператоры на все и всюду установили отнюдь не советские, он просто стал нищим. Кусочек папиной дачи казался ему решением всех жизненных проблем и разумной компенсацией за несложившуюся судьбу. Он торжествовал! Его адвокат «делал» противника. Его мачеха была в панике. Всегда спокойная, ровно-интеллигентная, надменная, презрительно-снисходительная бывшая папина аспирантка – сейчас трепетала перед ним! Ради этого момента стоило жить! Ей предстоит соседствовать с ним на даче, куда раньше она его если и пускала, то на правах бедного родственника. Теперь он там будет таким же хозяином, как и она! «Ничего, я им создам уют. Быстро он квартиру поменяет. У них денег куры не клюют…» – звучали в мозгу слова Высоцкого. Но так торжественно звучали, будто на музыку гимна СССР были положены…

Судья же сначала удивленно посмотрела на выступающего, потом перевела взгляд на Вадима. Брови ее при этом поползли вверх. Поняв нечто, другим неведомое, она прикрыла рукой лицо, будто читает дело… Правда, присмотревшись, можно было заметить, что ее плечи подрагивают от вырывающегося из-под строгого судейского контроля смеха.

…Тем временем «адвокат-с-бодуна» закончил цитирование и с видом римского цезаря посмотрел на Осипова:

– Вот так, молодой человек! И незачем было вам вселять надежды в доверителя, принимая поручение по абсолютно безнадежному делу! Не позорьте профессию! – И повернувшись к судье: – Простите мне, товарищ председательствующий, некоторую эмоциональность, но, право слово, обидно! Прошу удовлетворить требования моего заявителя в полном объеме.

Он сел, обводя взглядом пусть маленькую, но все же аудиторию. В глазах читался то ли вопрос, то ли утверждение «Здорово я его?!»

Настала очередь Вадима. Он чувствовал, что от хамства все равно не удержится, а потому решил себе не противиться. Тем более что судья, приубрав ладонь с одного глаза, смотрела им на Осипова с явным одобрением: мол, ну давай, ну устрой бой гладиаторов. Все-таки в профессии судьи были свои преимущества – «хлеба» она давала немного, но вот «зрелищ» – предостаточно.

– Коллега только что призвал меня не позорить профессию. Правильный призыв. Но призывать кого-то к чему-то, не подкрепляя этого собственным примером, недостойно сильного человека. Поэтому не могу не оценить мужество, силу характера, силу воли моего оппонента. Прийти в суд, не сорвать процесс, попытаться, пусть и наивно, без аргументов, но главное попытаться отстоять безнадежную позицию своего доверителя – разве это не поступок? И это в таком состоянии! Когда голова раскалывается, когда самому себе говоришь: «Гори оно все огнем», «Пропади все пропадом»! Когда в мозгу сверлит один вопрос, снова и снова: «Ну зачем я вчера вечером так?!» Конечно, это мужество. Конечно, это – поступок. Поэтому я прошу суд, искренне прошу, не выносить частного определения в адрес моего коллеги. Ни за его состояние, ни за, уверен, неумышленную попытку обмануть и суд, и правосудие в целом. Уверен, что, вводя вас в заблуждение, мой коллега не ставил перед собой задачи примитивно солгать. Вполне возможно, он просто не понял сути сказанного в статье, которую цитировал. Что вполне объяснимо: навык усвоения нового материала, тренируемый в студенческие годы, быстро улетучивается без подпитки. Я имею в виду подпитку текстами, а не… – Вадим сделал вид, что подыскивает точное слово, – а не напитками. Возможно, у него просто сил не хватило процитировать статью не до запятой, а до точки. А еще лучше – до конца абзаца. Но зато процитировал-то он без ошибок! Это явно смягчающее обстоятельство! Дело все в том, что там, где мой мужественный коллега поставил точку, на самом деле в статье стоит запятая. А далее сказано, – Вадим подождал, пока крепко взявшая себя в руки судья, почти перестав подрагивать от смеха, нашла в журнале нужное место, – далее, после запятой, сказано: «…но с этим утверждением согласиться никак нельзя».

Вадим еще несколько минут по памяти цитировал статью из «Советской юстиции», а судья водила пальцем по тексту, проверяя, не пропустит ли Осипов какое-нибудь слово. Один раз поправила, Вадим переставил местами два определения…. Судья развлекалась, Вадим тоже – к сути процесса это не имело никакого отношения.

Когда Вадим закончил, судья обратилась к поверженному, но еще не вполне осознавшему сей прискорбный факт оппоненту Осипова: