Розыск - Удинцев Анатолий. Страница 21

Николай выкарабкался на берег и побежал, не выбирая дороги.

– Раз, два, три, четыре!.. Раз, два, три, четыре! – считал он вслух, для того чтобы немного успокоиться.

– Рраз, два, три, четыре!..

Нет, не потерял он еще форму! Мышцы по-прежнему были сильны и упруги, легко несли тело!

– Рраз, два, три, четыре!..

«Нет, меня голыми руками не возьмешь! – размышлял Рыбаков на ходу. – И Ржавый не посмеет уплыть без меня, не бросит… Зачем ему, в конце концов, оставлять меня тут, среди тайги одного? Месть? Какая может быть месть, если большими деньгами пахнет! Хоть и хитер Ржавый, но жаден…»

– Рраз, два, три, четыре!.. Раз, два три, четыре!.. «Дождется как миленький! Никуда не денется, одной веревочкой повязаны! Раз, два, три, четыре!.. А со следами Ржавый все-таки здорово придумал, ловко! Пускай менты помечутся! Точняком прикинут, что ограбившие магазин разделились…»

– Рраз, два, три, четыре!

«Ага-а, вот уже и лес… Мох тут вековой, значит, следа не будет – ищи-свищи… Пожалуй, пора и креке сворачивать!»

Рыбаков перешел на шаг и осторожно, ступая только на твердые участки почвы, направился туда, гдеокутанная утренним туманом торопилась к югу речка…

– Ну как,подпотел малость? – осклабился Ржавый, когда Рыбаков приблизился к лодке. – Струхнул поди? Думал – брошу? Не боись, не брошу… Это я, Коля, за твой мордобой поквитался. Но теперича – все. В расчете мы! – заверил он Николая. – Давай-ка, паря, меняй свой гандеропчик!

На белом, отполированном водой галечнике берега Рыбаков увидел приготовленную для него одежду – шерстяной тренировочный костюм, черную рабочую спецовку, кроликовую шапку. Чуть поодаль стояли новенькие резиновые сапоги.

– Эт-та, паря, еще не все! – крикнул Селезнев. – Держи-ка обновку для полного комплекту!.. Жаль, размер не мой!..

И на галечник легла шикарная красно-белая куртка с подкладом из искусственного меха.

Николай отметил, что и сам Ржавый преобразился.

Если бы не трехдневной давности рыжая щетина, покрывшая шею и щеки Ржавого, его вполне можно было бы принять за солидного горожанина, решившего провести отпуск на природе.

Рыбаков сгреб одежду в охапку и побежал в заросли прибрежного тальника. Там он с отвращением сбросил с себя пропотевшую, опостылевшую робу и стал переодеваться.

Трико мягко облегло тело. Спецовка тоже пришлась впору. А вот куртка оказалась великоватой.

«Не беда! – подворачивая рукава, думал Рыбаков – Пока из тайги выбираемся – лучшего и желать не надо. Удобная, легкая, как пух!.. Одно плохо – сильно приметная, за версту видать.. Ну да ничего, когда раздобуду себе что-нибудь поскромнее, эту красавицу сожгу. Так надежнее будет!»

Переодевшись, он ощутил, как у него сразу поднялось настроение.

«Боже мой! Как же я, оказывается, соскучился по добротным цивильным вещам! – пришла в голову мысль. – Какой у них приятный, прямо-таки вкусный запах! Прибалдеть можно!»

Набив телогрейку голышами покрупнее, он стянул ее брючинами робы и утопил в реке. Потом, широко размахнувшись, зашвырнул в воду и сапоги.

– Ого-о, Кольша! Видуха у тебя товарная! – встретил его кривой усмешкой Селезнев. – Никакой мент не дотумкает, что ты – «заяц с котомкой» [11]!

Рыбаков пропустил эту реплику мимо ушей. «Пускай покуражится рыжий, еще не вечер… При случае рассчитаюсь за все сразу! – думал он про себя. – А пока мне топорщиться не резон!..»

– Куда мы сейчас! – спросил он, садясь в катер.

– Куда? – переспросил Ржавый. – А в обратную сторону, Коля. По левому берегу я протоку заприметил. Вот по ей и пойдем, пока вода прибывает. Менты и граждане начальники пусть потасуются по бережкам-то, поломают свои башки, куда это мы испарились! Усек?

Мотор взревел, и катерок, круто развернувшись, понес их, подрагивая корпусом на мелкой волне.

Через несколько минут они свернули в протоку, такую узкую, что две лодки в ней вряд ли смогли бы Разойтись. Вода прибывала. Это было заметно по макушкам веток тальника, торчащих из нее. Но фарватер угадать было трудно, и раза два они налетали на мель.

Ржавый, чертыхаясь, очищал винт от тины, и они продолжали путь…

Между тем протока становилась все уже. Она петляла так, что Рыбаков частенько узнавал места, мимо которых они проходили несколько минут назад.

Но вот на одном из поворотов Селезнев все же не сумел вырулить, и они с маху вылетели на берег.

Удар был настолько силен, что Рыбакова сорвало со скамьи и вышвырнуло на берег. Ржавый же буквально вынес головой ветровое стекло.

– Хана, отъездились! – мрачно изрек он, осматривая винт. – Шпонку срезало, а запасной нет!

Рыбаков, потирая ушибленное бедро, прихрамывая подошел к катеру и стал выгружать рюкзаки. Вытащил свой красивый, но бесполезный карабин, потянулся было за пятизарядкой, но Ржавый опередил его.

– Не надо, Коля, я сам! – пропел он ласково. – Лучше приготовь-ка чего-нибудь похавать. Пару банок тушенки открой, пряников достань. А я покудова ету посудину притоплю…

Он наставил лезвие топора в днище катера, а обухом другого нанес несколько сильных ударов. Запузырилась, забилась фонтанчиком темно-зеленая вода.

Селезнев открутил струбцины, снял мотор и, крякнув от натуги, приподнял его и бросил на дно катера. Потом вылез на берег и, пробив несколько отверстий в носовой части, столкнул «Прогресс» в воду.

– Порядок!.. Ляжет на дно, что твой утюг!

Они быстро и жадно поели, заедая тушенку черствыми пряниками, затем закинули рюкзаки за спину и двинулись в путь.

Шагали до поздней ночи, сделав за это время только два коротких привала.

У Рыбакова ныли плечи под лямками тяжелого рюкзака, хотелось упасть и не двигаться, но он, превозмогая усталость, все шел и шел за Селезневым, который, размеренно пыхтя, продирался через чащу…

Но вот, наконец, Ржавый притомился, и они остановились на небольшой полянке с поваленной сухарой посередине.

– Хорош на сегодня. Верст поди тридцать пять отмахали! – сказал Селезнев, сбрасывая с плеч рюкзак. – Ночевать здеся будем.

Пока Рыбаков впотьмах собирал хворост для костра, Ржавый достал из рюкзака новенький охотничий котелок и выпотрошил в него четыре банки тушенки. На крышке-сковородке разложил пряники и две плитки шоколада. Рядышком поставил бутылку волки и бутылку коньяка. Потом срубил пару молодых осинок сноровисто соорудил козелок для костра.

Николай сбросил груду валежника на траву я собрался было поджигать, как Ржавый остановил его:

– Погодь! Так мы с тобой, паря, и до морковкиного заговенья не похаваем! Гляди, как надо!

Он ловко сложил сучья треугольным колодцем, подсунул снизу кусок бересты и чиркнул спичкой.

Береста зашипела, скручиваясь в тугую трубку, выскочили изнутри язычки пламени и прожорливо, с треском, набросились на хворост. Костер разгорелся быстро, загудел ровно, набирая силу.

На стволах ближних сосен заплясал розовый отсвет, и тьма вокруг сразу стала гуще, тесным кольцом обступила поляну. Вскоре в котелке забулькало, потянуло запахом мясного варева.

– Эх, сюда бы лучочку пару головочек да малосольненьких огурчиков под ето дело! принюхиваясь к аромату разогревшейся тушенки, выразительно щелкнул себя по кадыку Ржавый.

– Знаешь, Кольша, в аккурат перед последним сроком бабенка у меня была, Лизка… Разведенка, конешное дело, да и толста не в меру, но вот грибочки да огурчики солить умела, – век свободы не видать! Эх, и житуха же была… – прижмурил он глаза от сладких воспоминаний. – Заскочишь бывало к ней на ночку – первым делом стаканчик хр-рясь, огурчиком со смородиновым листиком хрум-хрум… и точно Исус Христос босыми ножками по желудку прошел!.. А потом ужо тебе и пельмени из глухарятины со свининой и все остальные двадцать четыре удовольствия!

Рыбаков слушал хвастливые разглагольствования Ржавого и чувствовал, как текут слюнки. Ему вдруг нестерпимо захотелось вонзить зубы в головку лука или, еще лучше, целиком, прямо с кожурой, съесть несколько лимонов.