Голубая кровь - Угрюмов Олег. Страница 35

– Посмотрим, – отвечал горбоносый.

— Вот что, – молвил Килиан. – Вы, конечно, скажете, что я сошел с ума, но рискну предложить. Мы должны взять их в клещи: пока они отвлеклись на происходящее в тылу, нужно собрать всех солдат, которые еще в состоянии помыслить о том, чтобы двинуться с места, и напасть на них. Таким образом, мы наверняка победим.

– Ягма похитил твой разум, – с истовой убежденностью сказал Аддон. – А я, несчастный, так надеялся, что никто не предложит снова начинать сражение.

– Если бы этого не сделал Килиан, то, вероятно, пришлось говорить мне, – произнес Руф.

– То есть, иными словами, ты поддерживаешь его предложение? – едко осведомился Аддон.

– Да, владыка Кайнен. И даже буду настаивать на правоте командира Килиана.

– Понятно. Вот ты и командуй. Спускайся и сам скажи людям, что им нужно собирать свои несчастные кости воедино, садиться на коней и куда-то скакать. А я…

– А ты, отец, останешься с гарнизоном, – опередил его Килиан. – Мы же не бросим крепость без охраны. Наши женщины, старики, дети и раненые нуждаются в защитниках. Поделим войска пополам. Самые слабые останутся с тобой и получат хотя бы небольшую передышку, а те, кто посвежее, отправятся с нами.

– И возразил бы, да нечего, – признал Аддон после недолгих размышлений. – Вот ты и вырос, сынок.

Тот виновато пожал плечами.

Руфу удалось собрать шестьдесят семь пехотинцев и чуть больше сорока эстиантов.

Килиан забрался на коня и сразу почувствовал себя уверенней.

– Не унывай. – Он дернул У ну за спутанный локон. – Мы вернемся с победой. Что хочешь в подарок – голову Омагры или череп Даданху с этими яркими камушками?

– Ты невыносим! – вспыхнула девушка. – Отец! Пусть он едет, а не то я за себя не ручаюсь…

– Хорошо-хорошо, – торопливо заговорил Килиан. – Тогда я пригоню тебе десяток этих милых, совершенно ручных дензага-едлагов. Ой! Отец, а она дерется.

– Я только-только заметил вслух, что ты повзрослел, – поскреб Аддон многодневную жесткую щетину. – Так вот, это у меня случилось временное помрачение рассудка от усталости и жестоких боев. На самом деле все по-прежнему… – Лицо его посуровело, и он совершенно другим голосом продолжил: – Ну, езжайте. И возвращайтесь со славой.

Уна рванулась было в сторону Руфа, но он улыбнулся ей так отчужденно и безразлично, что она остановилась как вкопанная, бессильно уронив руки вдоль тела. И только ее взгляд умолял о последней милости, о прощальном поцелуе, хоть о чем-то…

/Неужели я настолько безразлична тебе, что ты не хочешь даже обнять меня напоследок?! Ну скажи что-нибудь. Не гляди на меня, как каменный истукан!/

Руф смотрел на нее свысока – сидел верхом на рыжем коне, а тот вертелся, плясал, застоявшись в стойле за мучительные дни осады, и, вероятно, поэтому девушка никак не могла поймать взгляд его седока. Наконец тот понял, что пауза слишком затянулась. Да и Аддон с Килианом явно ждут, что он попрощается с У ной, оттого и не командуют построение.

Молодой воин подъехал поближе к сестре, наклонился (не спрыгнул с коня – только наклонился) и легко приобнял ее за плечи.

– Ты молодчина. Ты прекрасно держалась все эти дни. Я горжусь тобой. Ну, до встречи, милая моя.

– Возвращайтесь скорее, – прошептала она, обвивая его шею руками.

Поцеловать Руфа Уна отчего-то не решилась – не то он был так отстранен, не то взгляд Килиана прожигал ей спину, не то слишком много глаз наблюдали за ними. Словом, не поцеловала.

И потом, долгое время спустя, отыскав в библиотеке таблички с изречениями какого-то древнего мудреца и вычитав у него, что лучше сделать и после сожалеть об этом, чем не сделать и об этом сожалеть, – рыдала в голос несколько литалов подряд, оплакивая и все свои потери, и этого давно умершего философа…

Воины построились ровными рядами, сомкнули строй и двинулись по направлению к лагерю палчелоров. Ворота пропустили длинную вереницу пехотинцев и всадников и снова захлопнулись. С тяжелым стуком упал окованный бронзой засов.

– Не печалься, девочка моя, – обратился к ней Аддон. – Они обязательно придут назад, и мы всегда будем вместе.

Уна подошла к отцу, уткнулась лицом в его широкую грудь (доспехи царапались, и она удивилась тому, что чувствует это, несмотря на адскую боль, которая терзает ее сердце) и пробормотала:

– Ты не волнуйся, я не плачу. Мне просто тоскливо, и боязно, и больно. Но это пройдет. Я, наверное, очень устала, поэтому мне чудятся всякие страшные вещи.

Прихрамывая, подошел Каббад. В отличие от остальных защитников Каина он не почернел на палящем солнце, а будто бы пожелтел, словно глиняная табличка. И черные глаза его неукротимо сверкали под выгоревшими бровями.

– Странное что-то творится в лагере варваров, – сказал он негромко.

Аддон жестом пригласил его подняться на стену. Это был величайший подвиг изо всех совершенных главой клана и прорицателем за истекшие дни, но они оказались способными и на это.

– Ты прав, друг мой, – согласился Кайнен, прислушиваясь к отчаянным, не затихавшим до сих пор крикам.

Толпы варваров бежали куда-то за шатры. Два обезумевших дензага-едлага, сорвавшиеся с привязи, носились вокруг шеста с красноглазым черепом, топча и круша все, что попадалось им под ноги, до тех пор, пока лучники не подстрелили их. Казалось, палчелоры совершенно забыли о том, что только что осаждали Каин, и сломя голову ринулись в какое-то другое сражение. Но кто был их врагом?

– Не могу понять, – продолжал Каббад настойчиво. – Они орут так, словно их пытают. Будто бы они смертельно напуганы чем-то или кем-то…

– Теоретически, – медленно произнес Аддон, наблюдая за тем, как стройные ряды воинов Каина неотвратимо приближаются к противнику, – даже армия Ардалы могла высадиться с кораблей в тылу нашего врага. – Он прищурился, вглядываясь в силуэты всадников, и ему показалось, что он видит и белого коня Килиана, и рыжего коня Руфа. – Но мне действительно непонятно, отчего они так голосят. И тут ты прав. От этого воя как-то не по себе. Что скажешь, Каббад?