Все демоны: Пандемониум - Угрюмов Олег. Страница 10
В скобках заметим, что небрежное упоминание о демонах не слишком взбодрило несчастного герцога.
Зелг заблеял. Его не спросили зачем, а так бы он пояснил, что это такой легкий смешок, которым гордый и отважный человек встречает смертельную опасность.
— Я как раз и хотел спросить, — некстати вставил Юлейн, — можно ли мне хоть глазочком взглянуть завтра на Суд? Я понимаю, что обычных людей туда не пускают, но формально я тоже имею право присутствовать, ибо мы с тобой кровные родственники. Я еще никогда не видел живого демона.
— Малоприятное зрелище, ваше величество, — заметил Думгар.
Если бы некое медицинское светило заботливо спросило сейчас герцога, что он ощущает, ему бы хватило симптомов на десяток серьезных болезней, известных науке, и парочку еще не известных. Так что оное светило имело неплохой шанс защитить диссертацию. Потому что Зелг отвечал бы подробно, обстоятельно и ничего не утаивая.
Собственно, он и открыл рот, дабы рассказать все, что думает, — честно, откровенно, без купюр. Признаться, наконец, что и ему известны отдельные просторечные, зато короткие и энергичные выражения.
Однако речи не получилось.
На террасе появилась очаровательная компания, состоящая из взволнованной мумии герцогского дедули, сосредоточенного и собранного доктора Дотта с полным набором сильнодействующих средств в черном саквояжике, а также жизнерадостного минотавра — единственного, чью душу не терзали тревожные предчувствия.
Такангор раскланялся со всеми присутствующими и, радостно потирая руки, устроился за столом.
Многоног-распорядитель бросился к нему, розовея от радости. Он, как и все до единого повара, находившиеся у него в подчинении, обожал достойного минотавра за то, что никакие события, печали и разочарования не лишали его аппетита. А что может быть приятнее для того, кто всю душу вложил в трапезу, как не полное, до последней крошки, поглощение оной! Гвалтезий преклонялся перед Такангором и почитал его, как древнее божество; ибо только древние божества, в его представлении, могли с такой ошеломляющей легкостью съедать обед, приготовленный на двадцать среднестатистических персон, и с надеждой осведомляться о добавке.
Повар мыслит порциями.
Зелг окинул тоскующим взглядом пышущего жизнью и весельем минотавра и снова заблеял.
Узандаф Ламальва да Кассар подошел поближе и вгляделся в бледное лицо правнука.
— Ты уже знаешь? — спросил он осторожно.
Черный кожаный халат подплыл поближе, приготовившись оказывать первую помощь.
— Это все жабы, — бессвязно забормотал Зелг, — розовые жабы. Теперь я понимаю.
— При чем тут жабы? — изумилась мумия. — Нет, жабы в данном случае совершенно ни при чем. Это ты перепутал с историей о том, как боги Жаниваша создали неистребимую жабу Юцапфу и науськали ее на армию твоего достойного предка Барбеллы да Кассара, которая случайно проходила мимо и ненадолго задержалась в Жаниваше, прельщенная очаровательными пейзажами и сладострастными девами этой цветущей страны… Словом, вот когда Барбелла убил эту самую Юцапфу, тогда нас прокляли из-за жабы. Но она вовсе не была розовой. Чушь! Не верь тому, кто тебе сказал такую глупость. Юцапфа была цвета расплавленного золота, с тремя синими сверкающими глазками и липким ядовитым язычком — просто прелесть что такое. Можешь сам убедиться: из нее потом набили чучело, прибили к подставке и покрыли лаком. Она у нас где-то в подвале стоит, среди прочих чучел поверженных врагов; совсем не выцвела — это потому, что не пожалели отменного лака. Умели раньше делать, — ностальгически добавил он.
Молодой некромант, впервые услышавший о том, что является владельцем коллекции «мечта таксидермиста», бессильно откинулся на спинку кресла, и доктор Дотт несколько раз помахал рукавом халата, обвевая беднягу.
— Фусикряка сегодня определенно удалась, — заметил Такангор по существу дела. — Можно добавки?
Гвалтезий трепетно вздохнул и пододвинул своему кумиру центральное блюдо.
Король Юлейн, все это время пребывавший в глубокой задумчивости, внезапно вступил в беседу на стороне своего кузена.
— Нет, — сказал он, проявляя недюжинную сообразительность, — розовые жабы очень даже при чем. Полагаю, мы все сейчас услышим неожиданное и в чем-то ошеломляющее известие. Интуиция — у меня прекрасно развита интуиция с тех пор, как я обзавелся женой и тещей, — заметил он для ясности, — подсказывает мне, что кузен Зелг не знает о предстоящем завтра мероприятии, которое, как мне всегда докладывали, имеет огромное значение для мира и покоя в нашей стране. Полагаю, он ошеломлен и растерян.
— Полагаю, — проскрипел Узандаф, уставившись трагическим взглядом на дневное светило. Оно упрямо карабкалось вверх по небосклону, с каждой минутой приближая час полудня, и тянуть дальше было совершенно невозможно. — А вот если бы кто-то внимательно изучал семейные хроники и зубрил заклятия, то сейчас не лежал бы за столом с лицом дракона, который наклонился похлебать водички и получил под хвост заряд из магической приспособы. Например, я в твоем возрасте…
— Тоже не отличались особым прилежанием, ваша светлость, — заметил честный голем.
— Просто возмутительно, — заскрипел Узандаф, — в моем возрасте и положении все еще чувствовать себя неоперившимся юнцом только потому, что кто-то старше меня на несчастные несколько тысяч лет.
— Или потому, что вы все еще ведете себя подобно неоперившемуся юнцу, — не остался в долгу Думгар. — Прилично ли вам, в какой-то степени даже покойному, гоняться до самого рассвета за русалками? Не говоря уже о потасовке с кобольдом на прошлой неделе. Я также умолчу о вопиющем происшествии в кладовой. Какой пример вы подаете молодежи?
Старый лев словно бы обновился. Он обнаруживает все признаки молодого осла.
— Ха! — обрадовался Дотт. — Я ничего не слышал об истории в кладовой. Опять устраивал подпольные бега тараканозомби? То-то ты сегодня аж подскакивал.
Думгар вперился в мумию прокурорским взглядом.
— Я бы желал услышать подробности о бегах, если это возможно, — сказал он тоном, не предвещающим виновнику событий ничего хорошего.
— А что бега? Кому они интересны — эти бега? Вернемся же к семейным хроникам, — торопливо предложил Узандаф, некстати припоминая, как его, еще мальчишку, непреклонный домоправитель запер в чулане на целый день, застукав на похищении бутылочки мугагского и попытке распития оной.
Ему, конечно, нашлось бы что возразить. Он мог воззвать к рачительности Думгара, к его стремлению сохранить и приумножить господское добро. А что есть выигрыш на тараканьих бегах, как не это самое сохранение и приумножение фамильного состояния? Правда, заодно пришлось бы признаваться, что он применил «научный подход» — попросту говоря, смухлевал. А этого достойный голем уже не одобрил бы.
— Эти ваши… наши семейные хроники — это пособие для начинающих деспотов, тиранов и извращенцев, — взвыл Зелг, которого, как обычно, подвело слишком живое воображение.
Он представил себе зомби-тараканов, грустно ковыляющих по полосе препятствий, и мириться с действительностью сделалось еще труднее. Не помня себя от горя, он вгрызся в куриную ножку.
— Правильно! — обрадовалась мумия столь верной характеристике. — А ты кто есть, внучек? Ты же и есть потомственный деспот, тиран и извращенец, проклятый в каждом поколении.
Зелг крепко зажмурился.
— И потом, — щебетал дедуля, выходя на финишную прямую, — подумаешь, неделя Бесстрашного Суда. И глазом не моргнешь, как все закончится. Меня тоже пугали: дескать, трудно пережить, трудно пережить! Чепуха! Я даже за твоей прапрабабкой успевал приударять. И на Бедерхема всегда можно положиться, он еще никого не подводил.
— А кто таков этот Бедерхем? — спросил молодой герцог, в глубине души понимая, что это явный перебор и уточнять не следовало. Что-то подсказывало ему, что ответ его не порадует.