Все демоны: Пандемониум - Угрюмов Олег. Страница 95

Мумия скакала и прыгала, как юный суслик по весне, и изо всех сил махала сухонькими ручками. Полы мантии развевались, как крылья летучей мыши, точнее — Птусика, то есть беспорядочно и бессмысленно. При этом дедуля издавал занимательные звуки, послушать кои тут же явился весь хор пучеглазых бестий. Энтузиазм старшего Кассара понемногу передался и им, и они принялись подпевать и повизгивать, внося посильную лепту в исполнение этого уникального музыкального произведения.

Впоследствии, однако, стало известно, что Узандаф Ламальва вовсе не пел, и не танцевал, и даже не привлекал женские особи загадочными телодвижениями, а всего только хотел позвать на помощь. Ибо он первый заметил, что с Зелгом стряслась беда.

— Что с вами, милорд? — заинтересовался Бедерхем, вырастая за спиной мумии. — В вашем возрасте эти перемещения могут смутить морально неподготовленных.

— Зелг!!!

— Его высочество успешно справляется с войной. Вы побеждаете, это очевидно.

— Зелг!!!

— Прекрасно выглядит, всем бы так… вот если бы он еще не расплывался… Отчего он расплывается, вы не в курсе?

— А я о чем?!

— Великий Ад! Что с ним?

— Если бы я знал. Боюсь…

— Боюсь, каким-то образом он не уберегся.

— Мало кто, кроме вашего Князя, может пробить латы Аргобба. Он этого не делал. А никто другой и не станет.

— Прошу прощения, Узя, но мы говорим о вашем внуке. Милый мальчик, но доверчив и немного рассеян. Всякий мог его облапошить.

— С него станется. Приведите его сюда! Вы же видите, что творится…

Творилось неладное. Очертания стройной могучей фигуры кассарийского некроманта теряли четкость. Он постепенно превращался в огромное багровое облако, в котором то и дело мелькали лица и морды, крылья и когтистые лапы, чешуйчатые хвосты и силуэты рыцарей. Будто бы всесильное Нечто, боясь превратиться во всепоглощающее Ничто, искало единственно верную форму.

— Что это с милордом? — подозрительно спросил Такангор. — Ему пора принимать капитуляцию, а он что затеял?

— !!! — откровенно высказалась Гризольда.

— Гризя! — охнул Таванель.

— А что я должна сказать? Какой ужас? Так вот это, к твоему сведению, гораздо хуже.

— Гризенька, но это не повод так выражаться.

Фея нервно всунула в рот трубку и сердито ею запыхтела.

— Неужели все так плохо? — огорчился добрый Фафут.

— Увы, — пожал плечами честный лорд. — Сбывается пророчество Каваны. Боюсь накаркать, но, по-моему, Спящий проснулся.

— И что из этого следует?

Фея вкратце обрисовала сложившуюся ситуацию.

— Поразительно, — изумился господин главный бурмасингер. — Есть у меня один капрал — он тоже не любит рассусоливать. Но чтобы так… Какая сила слова!

— Я процитирую? — спросил Бургежа, устраиваясь на плече графа да Унара.

— Без ссылки на источник, — заволновался корректный Таванель. — Все-таки репутация дамы.

— Я понимаю, — согласился военный корреспондент. — Припишем мне. Мне это можно и даже требуется по условиям, так сказать, игры. Вроде бы я потрясен до глубины души, до самых основ. Читатели любят эту грубую откровенность, эту — временами — неприкрытую правду жизни…

— Сейчас он обернется каким-нибудь монстром, — сказала Гризольда, с тревогой наблюдая за бесконечными перевоплощениями Зелга. — Вот вам будет и правда жизни, и последний день Липолесья, и отпевальный конкурс. Всюду успеем.

— А что с ним такое? — заинтересовался маркиз Гизонга. — Мессир Зелг как-то неожиданно переменился в лице.

Кассар как раз стянул с головы шлем, и над панцирем Аргобба торчала неописуемая морда твари, от которой шарахнулись бы самые пропащие обитатели адской бездны.

— Что значит — этикет, — похвалил Такангор. — Нет чтобы сказать — «дрянь какая», или же «вот это харя». А так нежно, деликатно — «переменился в лице»… Маменька бы одобрили… Да, я тоже хотел бы знать, что с ним такое? Чего он так переменился?

— Золотое пламя Ада смешалось с черной кровью некромантов, яд Бэхитехвальда — с голубой водой Караффа, — пояснила Гризольда. — А большего не знает никто.

— Он умрет?

— Надеюсь, нет.

— Мы умрем?

— Надеюсь, нет.

— А конкретнее?

— А конкретнее — караул!!!

* * *

Будущее уже не то, что было раньше.

Поль Валери

Далеко от Липолесья, в библиотеке кассарийского замка внезапно открылась Книга Каваны. Она распахнулась ровно посредине, и абсолютно чистый, слегка желтоватый плотный лист стал заполняться ровными строчками, будто некий невидимый летописец спешил запечатлеть события на память грядущим столетьям.

Но спал тяжелым беспробудным сном ушастый эльф Залипс Многознай; похрапывали гномы, мороки и библиотечные духи. И даже тревожная тень самой любопытной возлюбленной Дотта — той, что с кинжалом в спине, — тосковала по своему кавалеру в тени парковых аллей.

Никто не видел этих огненных, мгновенно проявляющихся и тут же исчезающих рядов букв. Никто не прочитал нового пророчества Каваны…

* * *

Когда встречаются два странных человека, один из них всегда неправ.

— Ты не так прожил мою жизнь, — сказал ребенок. — Я разочарован тобой.

— Это не твоя жизнь, а моя.

— Это наша жизнь. Ты многого мог достичь. А кем ты стал?

— Человеком.

— Нашел чем гордиться, когда Кассария покорилась тебе.

— Не покорилась, дитя, — признала.

— Какая разница?

— Огромная. Я люблю ее, а она любит меня.

— С таким козырем на руках ты мог бы подчинить себе весь обитаемый мир, а ты не завладел даже Тиронгой.

— Зачем тебе Тиронга? Тебе следует думать об игрушках.

— Глупец!!! Ты все еще не наигрался! Может быть, займешь мое место? Что-что, а игрушки тебе туда принесут. Серьезно, Зелг, давай соглашайся. Из нас двоих ты будешь чудесным ребенком, а я тем повелителем Кассарии, которого она ждала веками.

— Ты прав, что я глупец. Зря я отпер двери. Ты должен был оставаться в темнице. Ты мне не нравишься, дитя.

— Я — это ты. Полноценный ты. Ты сам запер меня в этой неприступной крепости, сам поставил Стражей и сам приказал себе все забыть, потому что боялся меня. Боялся себя!!!

— Не зря ведь боялся.

* * *

Говорят, что судьбу кассарийского некроманта должен был решать слуга Павших Лордов. Но…

Долгожданный мир был заключен прямо на кассарийском поле, когда Князь Тьмы грустным голосом зачитал заявление о полной и безоговорочной капитуляции адских войск.

— И с этого знаменательного момента они — наши лучшие друзья, хотим мы того или нет, — подытожил он.

Потрепанные легионы его подданных с пониманием внимали. Такой чрезвычайной сговорчивости демонов предшествовали несколько ключевых моментов.

Во-первых, обнаружив, что один из его вернейших слуг, Намора Безобразный, не достиг успеха на правом фланге, повелитель ада поинтересовался, а почему, собственно.

Адъютант замялся.

— Князь Намора сменил ориентацию, — признался он после длинной и неловкой паузы.

— В каком смысле?

— В том, что он переметнулся на сторону противника.

— Предатель!

— Не совсем. Он обрел там свое семейное счастье.

— Где?

— На стороне противника.

— Вот беда, — вздохнул владыка. — Но если задуматься о великолепной Нам Као…

— То лучше о ней не задумываться, — быстро сказал Тамерлис. — Не люблю, когда меня гнетут тяжкие думы.

— Да, — признал адъютант. — Нет прощения предателю Наморе, но понять его можно.

— Положим, — согласился Тамерлис. — Но если мне не изменяет зрение, то могучий Флагерон тоже отчего-то нападает на своих.

— Истинно так, — подтвердил Каванах Шестиглавый. — Мне только что доложили. Большое горе. Я потерял одного из своих лучших гвардейцев.

— Что с ним?

— Сменил ориентацию.

— Тоже переметнулся на сторону противника?

— Хуже того, влюбился во вражеский халат. Заметьте, без взаимности.