Змеи, драконы и родственники - Угрюмов Олег. Страница 65

А потом Оттобальт услышал тихий журчащий смех. Этот смех был явно женским, но доставил ему неслыханное удовольствие. Он удивленно повернул голову.

Нездешняя женщина, достойная стать подругой самого Душары (хотя Душара ее недостоин – он же дрыхнет без просыпу. Зачем ему такая женщина?), смеялась от души, глядя на знаменитый королевский чепчутрик.

Оттобальт сразу поверил в любовь. Просто оказалось, что он ничего подобного прежде не ощущал.

И заодно поверил, что у Мулкебы – ревматизм.

Глава, с которой все только начинается

Проснувшись утром под монотонное изложение ночных приключений, Салонюк подумал, что боец Маметов, возможно таки нашел проклятых немецко-фашистских захватчиков. В конечном итоге, он потомственный охотник – ему и карты в руки. И следует обстоятельно позавтракать, приготовиться к сражению да и… разведать, что и как.

Согласно плану, которого не постыдился бы и Александр Македонский, маленький партизанский отряд в полдень достиг зарослей, живописно обрамлявших нечто среднее между болотцем и лужей, и действительно обнаружил давнего знакомца.

Конечно, хитрые фрицы хотели ввести партизан в заблуждение и с этой целью успели перекрасить танк в летние цвета, однако не узнать грандиозного монстра, едва не превратившего их отряд в котлету и лишившего людей заслуженного отдыха, гневные мстители просто не могли. Испытывая чувство глубокого морального удовлетворения, Салонюк обратился к Маметову:

– От вона, твоя танка, Маметов. Сидить зараз у болоти, як жаба. Точнисенько у той самий луже, куды вчора вечером Сидорчук звалывся. Бачиш, фриц не розумнише за Сидорчука, та теж, мабуть, багато грязюки наглотався. И лежить на пузи тыхесенько-тыхесенько, щоб волн не було.

Воинственный Перукарников перебил своего лирически настроенного командира:

– Товарищ Салонюк! Разрешите внести предложение: может, его прямо из ротного миномета отсюда накрыть? Гранатой никак не достать – не долетит. А то мы с Жабодыщенкой таскаем, таскаем эту заразу – все без пользы! Уже нет мочи терпеть: и спина болит, и руки отрываются.

Никакая война не могла заставить Салонюка упустить возможность прочитать лекцию о дисциплине своим бойцам. Он очень хорошо знал, что фрицев много, а товарищ Салонюк один – и однажды его нервы могут просто не выдержать. Поэтому подчиненных нужно воспитывать, воспитывать и воспитывать. (Где он это мог слышать?)

– Ты мене, Перукарников, трохи дывуешь. Я, конешно, розумию, що вы разом з Жабодыщенко предложите шо завгодно, абы кинуты у лесе добру зброю та голыми руками нимця мутузить. Ну де ты бачив, твоя дурнувата башка, щоб фрица в танке из протипехотного пятидесятимиллиметрового миномета накрывалы? Цеж не протитанкова пушка. Та ему твой миномет усе равно, що поросю щекотка. Вопрос знимается як дурный. Яки будуть други пропозиции?

Бывалый подрывник Сидорчук прошептал с видом коварного заговорщика:

– Товарищ Салонюк, у мене трохи взрывчатки осталося вид того разу, як мист пидирвалы. Може, заповзти з тылу к фрицу та там его как…

Доблестный партизанский командир понял, что тут может выйти толк, если поступить с умом:

– Ця пропозиция трохи умнише, – похвалил он Василия. – Тильки на що тратить драгоцинну взрывчатку, як на пузи по такой грязюке до нимця в тыл повзти? Там его можна и гранатами закидаты. До речи, хто бажае похлюпотиты по болоту до танка? Е добровольци? Нема. Ну тоди ты, Сидорчук, пойдешь. Ты придумав – тоби и знамя победителя в руки.

Сидорчук скорчил кислую рожу:

– Товарищ командир, я не можу. Я вчора в ций глине и земле дуже сильно испоганывся. И хоть це було цилком случайно – все одно, зараз не моя очередь.

Салонюк заметно рассердился:

– А чья очередь? Що ты хочешь, Сидорчук, щоб взрывчатка сама по грязюке до нимця похлюпотила? Не испачкав руки, Сидорчук, нимця не то що з Витчизны, из риднои хаты не выштовхаеш. Ци слова у Риме казав своим солдатам ще древнегрецький полководець Александр Македонський. Тому он всегда був непревзойденный захватчик.

Сидорчук сопротивлялся до последнего, как двадцать восемь героев-панфиловцев.

– Не знаю, що там казав Александр Македонський. Може, у него не було такой антипатии до грязи чи вона ему нравилась, але мене за ради якогось там болотного танку мараться не хочеться. Нехай Маметов повзе. Вин вчора у нимця загубыв и ахтомат, и каску. Буде в болоти вовтузиться заради подвийнои цили. До того ж нашему Маметову усе до… спины.

Пока они препирались, в расположении противника случились кардинальные изменения.

Танк дрогнул, выпустив клубы дыма и гари, его гусеницы ожили, натянулись – и железный монстр стал резво выбираться из болота. Вскоре «Белый дракон» окончательно выполз на твердую почву и скрылся за деревьями. Шум его двигателя быстро затих вдалеке.

Несколько секунд Салонюк с бойцами сидели, молча глядя в ту сторону, куда уехал танк. Было совершенно очевидно, что это не засада и не представление «Театра одного актера», но что за ахинея происходила с вражеским драндулетом – оставалось только гадать. Наконец командир нарушил затянувшееся молчание:

– Чертивня якась! Перший раз бачу, щоб така тяжеленька танка и так легко з болота выбиралася.

Перукарников расхохотался:

– Все Маметов! Тю-тю твоя ахтомата, и шапка тю-тю! Ты в следующий раз, когда туалет пойдешь искать, бери наш миномет. С ним удобнее от фашистов драпать: бросил – и налегке.

Эта ночь была хоть и не украинской, но тоже очень тихой. Небо было прозрачным. Звезды блистали. Своей дремоты превозмочь не мог воздух. И чуть трепетали листья серебристых, неизвестных нашей ботанике деревьев.

Когда всю эту красоту до глубины души потряс дикий грохот взрыва, партизаны, в очередной раз пытавшиеся мирно поспать на привале, не остались в стороне.

Подскочили все разом, оглядываясь, хватаясь за оружие, по-пластунски перемещаясь в темную чащу.

Встревоженный Салонюк со взглядом быка, поддевшего на рога тореадора, скомандовал:

– Перукарников! Що за стрелянина у лиси посеред ночи? Скорише дознатыся та мэни доложиты!

Перукарников исчез в лесу, словно ночной морок. Вернулся он в рекордно короткий срок, при этом довольный, будто обнаружил нечто весьма для себя приятное.

– Да это Маметов, товарищ командир, наш миномет казнил!

Салонюк, представивший себе страшную картину разрушений и жертв, до последней секунды не хотел верить в случившееся:

– Що ты кажет? Як це може буты?

Иван едва сдерживал гомерический хохот:

– Пошел в туалет с минометом. Говорит, увидел немцев и решил их обстрелять! Да второпях сунул мину в ствол не тем концом, ну и… миномету крышка, а урюку хоть бы что: ни одной царапины. Только морда белая да руки трясутся! В общем, немцев обстрелять не удалось, зато в туалет сходил наверняка!

На рассвете злой и невыспавшийся Салонюк отчитывал Маметова над скорбными останками ротного миномета.

– Маметов! Ну що ты за людына? Такий гарный миномет зруйнував. Як кажуть у нашему сели, кастрував ридный отряд, мов мартовського кота! Чим тепер будемо нимця бить? Ну ты подывись сюда! Ну що це таке? Хиба ж це тепер миномет? На нему зараз можна тильки носки сушиты, та вермишель видкидаты! И на що тоби була потрибна ця шкода? Ты подывись на себе, бачишь, як хлопци рыгочуть? Морда била, як простырадло, руци трусяться, в очах, мабуть, и доси мерехтить! Хиба у такому стани можна з нимцями воюваты?

Перукарников из-за спины Салонюка посылал Маметову воздушные поцелуи и шептал:

– Маметов, я тебя люблю. Что бы мы без тебя с Жабодыщенкой делали?