Имя богини - Угрюмова Виктория. Страница 115
К храму поднималась широкая мраморная терраса. Колонны из нефрита поддерживали зеленую крышу. Внутрь вели двери из зеленой бронзы с рельефным изображением дракона Ажи-Дахака, которые сейчас были плотно закрыты.
– Там, в храме, тебя ждут ответы на все не заданные тобою вопросы, – мягко сказал жрец. – Но храм должен принять тебя. Назови ему свое имя, и двери откроются.
Не без внутреннего трепета Каэтана ступила на террасу, поднялась по ступеням к храму, остановилась перед дверями и каким-то чужим, слегка дрогнувшим голосом сказала:
– Меня зовут Каэтана. Я пришла за ответом. Разреши мне войти.
Ничего.
Ни шевеления, ни шороха за массивными дверями – вообще никакой реакции. Каэ беспомощно оглянулась на стоящего в некотором отдалении Нингишзиду:
– Что мне нужно сделать? Может, я что-то не так говорю?
– Возможно, – ответил жрец. – Случается так, что те, кто приходит в храм Безымянной богини, называют то имя, которое привыкли слышать от других. А нужно назвать свое имя – то, чем ты являешься на самом деле. И это самая трудная часть пути.
Каэтана сделала попытку возразить, но жрец останов вил ее мягким жестом:
– Не торопись. Подожди, пожалуйста. Сейчас я уйду и оставлю вас наедине. Постарайся заглянуть в себя, доверься своему сердцу – оно гораздо лучше ума чувствует истину. И назови то имя, которое ты услышишь. Возможно, оно и будет твоим подлинным именем.
С этими словами Нингишзида легко поклонился оторопевшей от такого поворота событий Каэтане и неслышно растворился в зарослях орешника. Даже ветки не закачались. Просто стоял – и нет его.
Каэтана перевела взгляд на кусты и увидела, что они в изобилии покрыты плодами.
– Хочу орехов, – сказала она вслух. Спустилась с террасы, перешла через мостик и залезла в самый густой куст. Набрав пригоршню орехов, она улеглась на мягкой траве в приветливой тени и задумалась. Легкая приятная дремота подобралась к ней и стала поглаживать по векам, предлагая не сопротивляться, а отдохнуть, подремать, расслабиться.
– Кахатанна, – явственно прошелестели у нее над головой кусты орешника.
– Кахатанна, – басовито прогудел яркий коричнево-желтый шмель и присел рядом на цветок.
– Кахатанна-а-а, – заливисто прощебетала маленькая птичка, склонив набок головку и рассматривая Каэ блестящим черным глазком.
Это странное слово звучало повсюду – оно стремилось из глубин ее памяти, заглушая все остальные образы, цвета и звуки. Оно шло извне, добираясь до ее мозга всеми возможными путями. Каэтана раскусила скорлупу ореха и сжала зубами сладкую, еще молочную мякоть. Рот наполнился восхитительным вкусом, и вкус этот явственно произнес:
– Кахатанна.
Неизвестная ей самой сила подняла Каэ с травы и повлекла за собой.
Ей показалось, что храм освещен несколько иначе, вопреки солнцу, что свечение идет изнутри, хотя она понимала, что такое вряд ли может быть.
Она вступила на мостик и ощутила странный, давни забытый трепет радости. Остановилась, нагнулась через перила и стала с удовольствием вглядываться в прозрачную воду. На дне в ритме танца колыхались водоросли:
– Кахатанна....
Маленькая черепашка мигнула бусинкой глаза и вытянула из-под панциря морщинистую шею:
– Кахатанна...
Странный ритм слова гремел у нее в голове торжественным гимном, яркими всполохами плясал под веками, вспыхивал огоньками сладкой боли. Все еетело вслушивалось в это слово и примеряло его на себя.
– Кахатанна, – отбивало мерный ритм сердце, наполняясь теплом, – ка-ха-тан-на...
Она знала этот мир с самого своего рождения; нет – с самого его рождения, ибо он был ее частью, – это ее душа кричала и пела в каждой колонне, каждой ступени светлого храма. Это ее память застыла в изгибе ажурного мостика, ее сила питала землю, защищая и оберегая.
В ушах раздался грохот, будто грубые крепостные стены рухнули, и звонкий голос разнесся по всему пространству Варда:
– Я вернулась!!!
Она взлетела по ступеням, подбежала к дверям и потянула их на себя.
Двери подались, но со скрипом, будто сомневаясь и, требуя подтверждения своим дверным мыслям. Какое же это было наслаждение – явственно слышатьсмешные и, одновременно серьезные дверные рассуждения: уже открываться или еще помедлить, чтобы все было как положено. И чтобы не смущать бедные создания, чтобы порадовать их, она набрала полные легкие звонкого прозрачного воздуха и крикнула во всю силу:
– Кахатанна!
И весь мир ответил ей громким приветственным криком. Вздрогнул храм, распахиваясь ей навстречу, зажигаясь. яркими огнями, вспорхнули отовсюду птицы, заливаясь радостно – гомон их разнесся по всему парку. Заплескалась в бассейнах веселая вода, подернулась рябью счастливого смеха. Лягушки заквакали, как в брачный период, – так громко и нестройно, что она рассмеялась. Выкатилась на поляну неизвестно из какой норки шумная ежиная семейка и колючими шариками забегала в высокой траве, смешно похрюкивая. Цветные змейки метнулись в траве яркими ленточками, издавая удивленно-восторженное шипение:
– Кахатанна?
И она, раскинув руки, как птичьи крылья, уносясь в безграничное пространство красоты и счастья постижения себя, еще раз прокричала:
– Я Кахатанна!
И бессильно опустилась у растерянных дверей, которые слегка поскрипывали, зазывая ее внутрь и жалуясь на долгое ожидание. Скрип как тоненький всхлип – и она тоже заплакала. От облегчения, от радости и боли.
Где-то на другой стороне, под сенью кустарника, мелькали прозрачные тени. Они приветственно кивали ей, они радовались – два огромных белых волка, трое воинов и крохотный альв в кокетливой шапочке, сдвинутой набекрень...
Вся Салмакида, столица Сонандана, бурлила в ожидании празднества, и оживленный гомон доносился даже до тихих аллей храмового парка.
Когда Каэтана вышла из храма, ее уже ждало пышное сопровождение – жрецы, воины, вельможи; а поодаль теснилась ликующая толпа горожан и паломников, которые хоть и не смели приближаться к живой богине, но и не могли не посмотреть на нее издали.
Нингишзида, одетый в пышные одеяния, расшитые драгоценными камнями, встретил ее низким поклоном и предложил отправиться во дворец, с тем чтобы дети Интагейи Сангасойи наконец смогли должным образом отпраздновать возвращение своей богини.
– На все ли свои вопросы ты получила ответ, Ищущая? – улыбнулся он.
– Не на все. В частности, почему ты и сейчас называешь меня Ищущей?
– Это одно из твоих имен, о Суть Сути. Я постараюсь рассказать тебе все, что знаю сам, чтобы облегчить твоей памяти долгий путь возвращения из бездны.
Сопровождаемые почетным эскортом, они двинулись ко дворцу под приветственные крики огромной толпы. Каэтана улыбалась, иногда махала рукой, вызывая недоуменные взгляды жреца. Однако он не протестовал против столь небожественного поведения. Очевидно, Интагейя Сангасойя и до своего исчезновения отличалась некоторой взбалмошностью.
– Я неправильно себя веду? – наконец решилась спросить Каэ, наклоняясь к самому уху Нингишзиды.
– Не страшно, Мать Истины. Ты ведь не обычная богиня, и неисповедимы мысли твои, – добавил он неожиданно жалобно, словно уставший родитель, доведенный до отчаяния выходками непослушного ребенка.
– Ну а если неисповедимы, то давай уговоримся на будущее – не называй меня больше Матерью Истины. У меня при величании волосы встают дыбом – неужели я так плохо выгляжу?
Жрец рассмеялся легкои звонко, как юноша, а затем объявил:
– Это действительно ты. Я и раньше не сомневался, но твои слова убедят и самого неверующего. Ты всегда не хотела называться Сутью Сути и Матерью Истины. Знаешь, сколько верховных жрецов впадали в отчаяние, когда ты просто отказывалась отвечать на такое обращение.
– Отказывалась? И правильно...
– Ничего себе – «правильно». Представляешь, паломники собираются, жрецы при полном параде: церемониал, как ты понимаешь, соблюдается для людей, а не для нас. А ты обижаешься на Мать Истины – и никаких ответов... Ну хорошо, как прикажешь к тебе обращаться?