Мужчина ее мечты - Угрюмова Виктория. Страница 15

Вот это и называется профессиональной деформацией.

На следующее утро он перезвонил своему старому другу, работавшему в «конторе» с незапамятных времен. Друга звали Максом, и был он одним из тех редчайших сотрудников, которые трудились не за страх, а за совесть. В последнее время многие разочаровались в своем деле, многие нашли себе кормушки побогаче, многие вообще уехали за границу. Макс же оставался верным себе и «конторе», объясняя это просто: «На коммунистов и капиталистов мне одинаково чихать с высокой башни. Но если кто-то здесь не будет работать на износ, то наш бардак вообще превратится в хаос».

Игорь полностью разделял убеждения друга и очень его ценил за то, что Макс являлся одним из небольших островков твердой земли в том болоте, которое образовалось вокруг. На него всегда можно было положиться: он делал, что просили, и не задавал лишних вопросов. Вот и теперь, внимательно и не перебивая выслушав Игоря, он рассмеялся:

— А ты, дружище, не можешь жить спокойно. Это же надо — ни имени, ни фамилии, а только лицо. Ну ладно, сделаем. Заходи, скажем, к семи. Не забыл, где я располагаюсь?

— Забудешь, как же, — буркнул Разумовский. — Так ты подбери мне те дела, по которым мы с тобой пересекались. Договорились?

— А у меня есть выбор? — уныло спросил Макс.

Невинная на первый взгляд просьба Игоря сулила ему целый день напряженной работы, но он знал, что по пустякам его беспокоить не станут.

Повесив трубку, Разумовский вызвал к себе Вадима.

— Как продвигаются дела с последним заказом?

— Глухо, шеф. Ребята крутятся как карусели, но нас уже начинают терзать смутные сомнения — а был ли мальчик? В смысле, седой господин. Ничто, кроме нескольких фотографий, не указывает на факт его существования.

— Так не бывает, — пожал плечами Игорь. — Человек не может раствориться в пространстве и не оставить после себя следов. Помнишь, как говорил великий учитель сыщиков Глеб Жеглов? «Даже в самом тайном деле всегда найдется человечек, который что-то видел, что-то слышал…» Выкладывай, какие идеи имеются.

— Неприятные, — вздохнул Вадим. — Выводы напрашиваются очень непрезентабельные. Либо нас намеренно ввели в заблуждение, хоть и ума не приложу, зачем выкидывать на ветер такие обалденные бабки. Либо этот мистер Икс работал в «конторе», или — бери выше, а нам от этого радости в жизни не прибавится.

— Полагаю, что ты абсолютно прав. И мне даже становится скучно оттого, что ты всегда и во всем прав.

— Так разузнай по своим каналам об этой «железной маске», — предложил Борцов. — Почему ты этого до сих пор не сделал?

— По очень простой причине. Если он и теперь является сотрудником, а им интересуются из противоположного лагеря, то о факте нашего участия в поисках тут же станет известно и нам прищемят хвост. Если же он УЖЕ не работает там и отыскать его не могут даже бывшие коллеги, то будь уверен, ничего, кроме подтверждения собственной прозорливости, мы не выясним. Ну скажут, что да, работал такой — и снова выкинут данные, которые лежат вот в этой папочке. А вот наш мистер Икс может и насторожиться — не удивлюсь, если он о «конторе» знает гораздо больше, чем «контора» о нем.

Ты думаешь, ребята к нам от хорошей жизни обратились? Наверняка они пытались и сами выполнить эту работу. А судя по их связям и средствам, возможности у них немалые. Ты, например, знаешь, что Константин Григорьевич и сам успел поработать в пресловутой организации? Я, конечно, не такой сообразительный, как некоторые, но справки навести не поленился…

Если же Икс всегда был сам по себе и всемогущее ведомство своими силами не в состоянии его обнаружить или не желает выносить сор из избы на всеобщее обозрение, то почему бы нам не поковыряться в их пироге и не поиметь на этом кругленькую сумму? Я иллюзий не питаю и уверен, что нам о-очень многого не договорили. Но если бы эта информация имела хоть какую-то практическую пользу, то она давно лежала бы на этом столе.

Что же до вполне естественного профессионального самолюбия — то я его потешу немного позже. Обещаю.

— Ты — Моцарт сыскного дела! — пропел Борцов. — Можно сказать, фон Рихтгоффен частных детективов! Помнишь, кто такой фон Рихтгоффен*? — подозрительно уточнил он.

* Фон Рихтгоффен — Красный Барон, военный летчик, ас времен Первой мировой войны.

— Поразительное отсутствие пиетета к начальству, — ухмыльнулся Игорь. — Ты на самом деле считаешь меня полным тупицей?

— Ну, не полным… — лукаво протянул зам. — Но кто его знает, как сказывается на твоих драгоценных мозгах бурная деятельность…

— Вчера за мной «хвост» тянулся, — безо всякой видимой связи с предыдущим разговором сообщил Игорь.

Вадим присвистнул. Он сразу уловил мысль шефа.

— Хочешь сказать, клиенты «топтуна» навесили, чтобы не упустить ни малейшей детали? Думают, ты их куда-нибудь выведешь?

— Черт их знает, — вздохнул Разумовский. — Не нравится мне все это. Ты, Вадим, вот что… Ты пошли за мной человека, пусть походит, посмотрит, что и как. Только аккуратно, без шума и пыли.

— Обижаешь, начальник.

— И еще. Пошли-ка кого-нибудь вот по этому адресу. Пусть запомнит, Казанская Вероника Валентиновна — она рыжая такая, аж зубы ломит. Яркая. Красивая, с зелеными глазами. Ну, не перепутает, короче: такие женщины встречаются раз в сто лет.

— Подлизываешься к подчиненным? — лукаво прищурился Вадим. — Красавицами соблазняешь?

— Не соблазняю, а нагружаю дополнительной работой. Пусть походит и за ней, позапоминает, пощелкает интересные кадры. А особенное внимание прошу обратить на «хвост» за этой барышней — есть он, нет его, ну и так далее. А ты уж, будь добр, подсуетись, достань мне ее личное дело. Скорее всего я зря такую волну гоню, ну да береженого Бог бережет…

На них, счастливых, красивых и молодых, несущих за лапы громадного пухового мишку, оборачивались почти все, и Володя никак не мог понять, нравится ему это или нет. В одном он был уверен — никто из тех, кто знает его как преуспевающего бизнесмена, ведущего дела исключительно с японскими и южнокорейскими коллегами, не узнает его сейчас. Да он и сам себя не узнавал. И счастье этого необыкновенного дня немного омрачало то, что он никак не мог разобраться в себе. Ника была весела и совершенно очаровательна. Если тогда, в самую первую встречу, он посчитал ее наивной простушкой, неопытной и неуклюжей девочкой; если во время их второго свидания она была необыкновенно хороша, но слегка надменна и неприступна, то сейчас он чувствовал себя так, будто встретил старого друга. И то, что этот друг по совместительству был еще и молодой и красивой женщиной, загадочной и манящей, только усиливало его тягу.

Володя поймал себя на том, что совершенно не понимает, как обращаться с ней. Это же своеобразная ирония судьбы: найти единственную в мире женщину, с которой хочется быть самим собой, и не знать, что ей говорить. Прежде он прятался за шикарными букетами и дорогими подарками, ошеломлял своих подруг щедростью и небрежностью, с которой тратил большие деньги. Теперь он с тревогой спрашивал себя: «А что я сам могу дать ей?»

Будучи одиночкой, сражаясь за это одиночество на протяжении всей своей сознательной жизни, Володя не мог не понимать, что сейчас, в эти минуты, рушится весь его мир, с таким трудом созданный и отвоеванный. И если какая-то его часть рвалась навстречу новой жизни, то другая отчаянно протестовала. Володя не мог не понимать и того, что если он решится связать свою жизнь с другим человеком, если сделает это по доброй воле и исключительно из-за любви, то придется делиться всеми своими секретами и тайнами. А их у Даоса накопилось слишком много, и они слишком опасны, чтобы посвящать в них кого бы то ни было. А особенно эту зеленоглазую фею.

Поэтому он всячески сдерживал себя, стараясь не показывать, какая нежность охватывает его существо, когда он смотрит на нее, слушает ее серебристый легкий смех. Володя давно уже не слышал, чтобы кто-то так легко и непринужденно смеялся. Почти все знакомые и малознакомые люди ходили хмурыми и насупленными, объясняя свое вечно недовольное и раздраженное состояние неустроенностью нынешней жизни. Казалось бы, ему не остается ничего другого, кроме как уйти от нее сегодня и больше не возвращаться никогда, но тот, кто жил внутри его все эти годы — мудрый, расчетливый и хладнокровный Даос, — уже знал, что это-то и невозможно. Так случается со всеми, кто, почувствовав нечто настоящее, уже не соглашается на подделку.