Обратная сторона вечности - Угрюмова Виктория. Страница 31

— Я не о том. — Тхагаледжа молчит, мнется, затрудняясь правильно поставить вопрос, наконец решается: — Ты полагаешь, мы выиграем в этой войне?

— Нужно было бы ответить, что война еще не началась, но это было бы явной ложью. Да, война идет, и пока что мы не победители. Но все зависит от нас. Я верю в удачу.

— А голос разума?

— Зачем тебе нужен голос разума, который советует глупости? — спрашивает Нингишзида, пришпоривая коня.

Когда Тхагаледже удается его догнать, он, смеясь произносит:

— Ты, жрец, говоришь как твоя богиня.

— С кем поведешься, — улыбается лукаво Нингишзида.

— Ты же стар, чтобы меняться, — удивляется правитель.

— И вовсе нет. Я только сейчас начинаю жить. Знаешь, что она сказала мне недавно, когда я спросил ее, как же это удалось — стать самой собой, вернуть божественные способности, будучи в теле и при разуме человека?

— Ну? — нетерпеливо произносит правитель.

— Она сказала дословно вот что: "Всякий человек достаточно велик, чтобы вместить в себя бога. А чудо — это единственная норма существования мира".

— Прекрасно, — говорит татхагатха.

Их кони идут рядом, и всадники негромко переговариваются. Вечереет. Над Салмакидой висит розовое солнце, похожее на диковинный плод, окрашивая небо в неповторимый цвет. Несутся пышные облака, просвечивающие золотом. Тихо щебечут птицы, собираясь спать. Высоко над головой вьются последние запоздавшие ласточки в поисках корма для недавно вылупившихся птенцов. Мир дышит счастьем. И преступно не защищать это счастье от того, кто пытается его уничтожить.

Степь по-своему прекрасна в любое время года, в любое время суток, при любом освещении. Высокая мягкая трава волнами перекатывается под порывами легкого ветра, и кажется, что это цветной океан — желтый, зеленый, розовый, блекло-серый в лиловых и сиреневых пятнах и разводах — шумит под ногами.

Двое высоких и красивых воинов идут по колено в этом ярком буйстве, среди вздохов, шелестов, шепота и птичьих криков. Из-под ног у них шумно вспархивают крохотные птицы. Одни, пролетев несколько шагов, снова падают в траву, а иные уносятся в небо, и оттуда раздается победная, неистребимая, как сама жизнь, звонкая трель.

За воинами послушно следуют два коня. Они сами по себе примечательны: один черный, как ночь, другой — седой. Их тяжелую поступь большинство жителей этого края успело выучить за свою долгую-долгую жизнь. Потому что духи степи бессмертны, если их, конечно, не убивать.

Рыжий воин в шлеме из Черепа Дракона, известном всему Арнемвенду, шагает чуть впереди. Рот его упрямо сжат, на лбу пролегли тоненькие морщинки, в глазах стынет вселенская тоска. Огромная секира закинута за спину, но кажется, что он не замечает ее немалого веса. Второй торопится следом, чуть сильнее обычного размахивая левой рукой в такт ходьбе. Никто этому не удивляется — мир облетела весть, что грозный Бог Смерти стал одноруким. Впрочем, никто и не обольщается на этот счет. Желтоглазый по-прежнему всемогущ.

— А куда это ты собрался, позволь тебя спросить? — Га-Мавет догоняет Арескои и шагает по правую руку от него.

— Хочу узнать последние новости нашего мира.

— И что ты в таком случае собираешься делать в степях Урукура?

— А с чего ты взял, что я направляюсь именно туда?

Бог Смерти останавливается и ошеломленно смотрит на своего брата:

— Мы уже несколько часов прогуливаемся именно по степям Урукура. И не пытайся меня убедить, что ты об этом не подозреваешь. Отвратительное, кстати, место, — что ты в нем нашел?

— Откровенно говоря, — опускает голову Победитель Гандарвы, — я здесь некогда потерял что-то очень важное. И теперь расплачиваюсь за ту свою потерю.

Вдруг в его зеленых глазах мелькает тень надежды, и он громко и отчетливо произносит вслух странные, казалось бы, слова. Его мощный голос разносится по всему пространству степи, ветер подхватывает, кружит их, вертит и несет дальше, оповещая всех в Урукуре о том, что сказал бог.

— Я сожалею о том, что сделал. Не так давно, преследуя Кахатанну, я убил в этих местах маленькое существо — хортлака, помогавшего ей. Он был беззащитен и беспомощен, но я не пожалел его тогда. И огромная вина лежит на мне. Великая Кахатанна простила меня, может, и хортлаки найдут в себе силу и мудрость простить несчастного бога за то зло, которое он им причинил. Мне нужна помощь!

Га-Мавет оглядывается по сторонам:

— Ты уверен, что эти самые хортлаки тебя слышат?

— Хоть один из них должен быть где-то рядом, — отвечает Арескои. — Они знают все обо всем и хранят такие древние истории, что тебе и не снилось. Да полно, что я рассказываю? Ты хортлаков не видел?

— Нет, — как показалось рыжеволосому, смущенно откликается Бог Смерти. Не обращал на них внимания. Я здесь, в степи, редко бываю, — добавил он в пространство извиняющимся тоном. — Кого здесь забирать в царство смерти?

— Некого! — внезапно раздается голос как из-под земли.

— Мы бессмертны! — отзывается другой, поодаль.

— Не верьте им, это хитрость! — прошелестел третий, и ковыль волнами понес дальше: — Не верьте, не верьте, не верьте, не верьте…

— Нет! Постойте! — отчаянно закричал Арескои.

Он сорвал с рыжей головы и бросил под ноги шлем из Черепа Дракона, известный всему Арнемвенду, и поднял к небу руки с открытыми ладонями:

— Великую Кахатанну, Суть Сути и Мать Истины, призываю я в свидетели своей искренности. Не врагом, но смиренным просителем явился я к всеведущему народцу степи — и пусть поверят мне, ибо труднее всего воину преодолеть свою гордыню. Я сильнее вас, но не собираюсь пользоваться этой силой отныне — я пришел как равный к равным. Примете ли вы меня?

Га-Мавет слушал молча. Он понимал, сколь сложно было его непокорному, бесстрашному брату, привыкшему к битвам и поединкам, кланяться в пояс крошечным, слабеньким духам степи. И еще он понимал, что наступили странные времена; что сила не на стороне сильного, а на стороне того, кто не боится быть слабым. Что бесстрашен не тот, кто не боится, но тот, кто не боится своего страха. Много мыслей теснилось в его бедной голове. Ему было счастливо и прекрасно посреди этой желтой степи, с волнующимися на ветру травами душистыми, пахучими, дурманящими; мелкие цветочки разноцветными брызгами были разбросаны на колышущемся фоне ковыля. Малах га-Мавет почувствовал, что здесь безраздельно царит Древний Бог Ветров — Астерион. И к нему он обратился за помощью:

— Астерион! Услышь нас. Мы не желаем зла народу степи, пусть спросят у Кахатанны.

Степь заволновалась, зашумела. Звон и рокот многих сотен голосов отозвались с разных сторон, и братья поняли, что все это время они стояли здесь не в одиночестве. Одно за другим из густых трав появлялись крохотные — чуть выше колена — существа. Рыжие, серые, пестрые, лохматые, с круглыми тигриными ушами и огромными выразительными глазами на кошачьих мордочках, разумных и подвижных, они вылезали из нор, ямок, канавок, скрытых до поры до времени буйной растительностью.

Издалека приближались длинными прыжками их близкие родичи — но они явно жили ближе к пустыне, потому что шерсть у них была изжелта-серого цвета, а сами они — еще меньше, чем жители степи.

— Хортлаки, — пробормотал Арескои.

— Какие милые, — заметил га-Мавет, осекся и оторопело уставился на Победителя Гандарвы.

Тот усмехнулся:

— Ты ли это, беспощадный и грозный брат?

— Все началось с общения с Богиней Истины…

— Со встречи с Каэтаной, хотел сказать ты.

— Абсолютно верно.

Бог Войны, Победитель Гандарвы, Рыжий Воин в шлеме из Черепа Дракона, зеленоглазый красавец Арескои, не боящийся в этом мире никого и ничего, опустился на колени, чтобы маленьким мохнатым существам было легче с ним разговаривать. Рядом он положил огромную секиру, которая когда-то принадлежала Бордонкаю.

— Не бойтесь, — он старается говорить как можно мягче, — это оружие друг. Ее зовут Ущербная Луна.

— Мы знаем, — раздается в ответ тоненький голосок. — Это секира того великана, который провожал к эл-Ахкафу госпожу Каэтану, который победил тебя у стен этого города и мог убить в предгорьях Онодонги, но не сделал этого.