Обратная сторона вечности - Угрюмова Виктория. Страница 55

А целью их путешествия был алый шатер, стоящий посреди степи.

И вот настал великий день — Молчаливый заговорил. Он говорил для всех племен, для всех воинов, для всех женщин и детей. И то, что он сказал, навсегда врезалось в души и сердца тех, кто с этой минуты стал его народом.

— Что толку вам воевать друг с другом и охотиться на диких зверей? сказал тогда Молчаливый. — Что толку вам тратить свою жизнь на то, чтобы добыть несколько шкур, коня да оружие! Я дам вам другую жизнь и другие радости. Но послушайте меня! Кто ответит, что в мире сильнее Смерти?

И они задумались. И никто не нашел что ответить.

— Ничего сильнее Смерти нет. Даже солнце умирает на ночь, а тьма умирает при виде солнечного света. Умирает человек и зверь, дерево и камень, цветок и птица. Нет ничего, что не боялось бы Смерти! Умирает любовь юноши к его нареченной, умирает привязанность детей к их родителям, и из этой любви рождается ненависть, но проходит время — и ненависть тоже умирает. Ваши предки были сильны: и Орел, и Медведь, и Волк, и Уррох — и все остальные. Но Смерть, великая Смерть сильнее их!

И послушно внимали чужаку гохону сотни и сотни людей.

И вот что сказал гохон:

— С этого дня вы больше не будете разобщены. Мой великий и могучий отец Ишбаал, Податель Смерти, — прислал меня, чтобы дать вам новый закон и нового бога. Он будет сильнее всех богов этого мира и своим детям подарит то, что они захотят себе взять. А то, что им будет не нужно, они отдадут своему отцу Ишбаалу, Великой Смерти, и сыну его — своему вождю.

И с того дня Молчаливый стал называться урмай-гохоном, а те, кто первыми признал его, стали гохонами своих людей. А племен более не было, все они стали единым народом танну-ула. И суждена этому народу была особенная судьба.

И началось все тогда, когда урмай-гохон взял себе новое имя. Его стали звать Самаэль.

С отрядом в тысячу всадников Самаэль отправился к подножию хребта Онодонги. Тысяча воинов — это совсем мало для танну-ула, которых теперь было что пыли в степи, что травы в лесу, что листьев в роще. И они были готовы нести смерть всем, кто не поклонялся Ишбаалу и не признавал власти урмай-гохона. Но Самаэль не торопился начинать войну.

— Отчего, Молчаливый? — в который раз жадно выспрашивал у него гохон Хоу-и. — Что мешает нам напасть на слабый город? Мы не боимся их.

— Я подарю своему отцу жизни людей Аруза, — пророкотал тот. — А своих детей я буду беречь. С чем ты хочешь нападать на город — с каменными топорами? Пусть они сами сделают оружие для нас.

— Но у нас не хватит шкур, чтобы заплатить им…

— Им надо платить не шкурами. Мой отец Ишбаал сделал мне большой подарок. Он подарил мне полную пещеру желтых камней, которые так любят жители городов. Мы отвезем им этот бесполезный груз, а взамен они скуют нам свою смерть.

Самаэль рассмеялся, и смех его заставил побледнеть храбрых гохонов, которые были собраны им на совет в алом шатре. Когда Молчаливый созывал совет, это означало, что он принял какое-то решение и теперь намерен огласить его.

— Запомните! Золотом называются бесполезные желтые камни, мягкие и тяжелые. Из них нельзя сделать ни ножа, ни наконечника для стрелы или копья они легко тупятся и еще легче гнутся. Но если кто-нибудь увидит у тебя такой камень, то он сразу становится твоим врагом и не успокаивается до тех пор, пока не убивает тебя и не завладевает твоим золотом. Потом его настигает та же судьба — это судьба всех владеющих подлым металлом. Мои гохоны должны избегать этой опасной вещи до тех пор, пока народ танну-ула не станет достаточно силен, чтобы противостоять его власти. И поэтому слушайте мою волю: всякий, кто утаит от своего народа хоть один желтый камень золота, хоть одно изделие из него, будет наказан немедленно и жестоко. Так жестоко, что предел всего живого смерть — покажется ему столь же желанной, сколь и недостижимой.

Народ танну-ула будет ценить железо и сталь, еще он будет ценить оружие, хороших коней и еду, которая будет насыщать не желудок, но мускулы воинов. Мужчины будут ценить красивых и выносливых женщин, а женщины — сильных и умных мужчин. Тогда дети Ишбаала будут счастливы. И если вы научитесь выполнять все, что я вам прикажу, бесполезные вещи, которые так в цене у слабых людей этого мира, будут вашими, потому что у них не останется других хозяев.

Запомните все, что я вам сказал. И если кто-то не согласен со мной, то пусть выйдет вперед и с оружием в руках оспорит слово урмай-гохона.

Но никто не хотел терять единственную жизнь.

Так и случилось, что утром следующего дня тысяча отборных всадников отправилась в долгий путь к подножию гор, к пещере Ишбаала. А вел их громадный воин на черном и злобном коне.

Он натаскивал их, как иной охотник натаскивает свору свирепых псов. Тысяча воинов, все вместе, панически боялись одного-единственного человека, доказавшего им их собственную слабость. Казалось бы, страх перед ним должен был пробудить в их душах и чувство всеобъемлющего страха перед окружающим миром. Но как раз этого и не случилось.

Самаэль был жесток, опасен и грозен. Но он был мудр. Это признали все — и старейшины, прежде вершившие законы, и колдуны, ставшие теперь жрецами бога Ишбаала и провозвестниками воли его единственного и любимого сына. Мудрость нового вождя заключалась в том, что он сумел доказать своим людям, как они слабы по отдельности и сколь сильны могут быть, объединившись. Он заставил их подчиняться себе и выполнять приказы не размышляя. И от этого в сражении племя танну-ула действовало не хуже регулярной армии западных королевств. Урмай-гохон запретил своим воинам в пылу схватки вырываться вперед, строго карал малейшее непослушание, но так же нетерпимо относился и к бездумности.

— Если у твоего врага сильнее мускулы, — твердил он благоговейно внимающим воинам, — то подумай, как победить его. Мысль должна быть быстрой и точной быстрее, чем стрела, и точнее, чем удар ножа. Тогда только мужчина становится настоящим воином, когда умеет думать. Я вложу в ваши головы мысли, ведущие к победе, и они должны стать вашими собственными.

Вечерами, когда отряд становился на ночлег, разжигались костры, готовилась еда, вождь учил своих людей искусству сражения. И не беда, что они были вооружены жалкими копьями, у которых и древко-то не всегда было идеально прямым, каменными топорами или несовершенными луками. Самаэль утверждал, что только неумехе и трусу мешает тот предмет, который он держит в руках. А если воин искусен, то любая вещь может стать в его руках грозным и совершенным оружием.

Небольшое, но воинственное племя лесных людей, попавшееся им по дороге, урмай-гохон использовал в качестве своеобразного наглядного пособия, натравив на них свой отряд. Танну-ула разбились на сотни и окружили лесных людей двойной цепью. Сопротивление им было оказано отчаянное и бесполезное. Везде, где противник пытался вырваться из окружения, Самаэль на своем черном коне появлялся как из-под земли. Руки его были по локоть в крови. Сражался он обычным шестом, заостренным на конце, но в его руках это было грозное оружие. Он с легкостью вращал его в вертикальной и горизонтальной плоскости, метал как копье и использовал вместо дубины. Лесные люди с ужасом шарахались от него, и никто не желал вступить с ним в бой. Когда урмай-гохон объяснил своим воинам все, что хотел, он отдал приказ истребить сопротивлявшихся. В этом подобии сражения танну-ула не потеряли ни одного человека, и это было им непривычно, но и весьма радостно.

Однажды он послал впереди отряда дюжину самых опытных и отчаянных охотников и велел им поймать сетью урроха, не повредив его. Они возвратились к вечеру следующего дня. Шестеро ехали верхом, держа в поводу еще шестерых коней. Все животные были напуганы, артачились, тревожно ржали и били копытами. А половина охотников с трудом тащила на плечах шесты, между которыми была привешена сеть, где бился опутанный веревками могучий зверь. Все в лагере затаили дыхание. Уррох рвался на волю, издавал приглушенное, яростное рычание и косил таким ненавидящим взглядом, что даже самых отважных прошиб холодный пот.