Обратная сторона вечности - Угрюмова Виктория. Страница 67

Победоносная армия урмай-гохона Самаэля в несколько недель завоевала Сихем и теперь стояла в одном кратком переходе от столицы государства — Файшана. Файшан считался неприступной крепостью, потому что был выстроен на одной из небольших и немногочисленных гор страны, которая по преимуществу была равниной. С трех сторон крепость защищали отвесные скалы, а с четвертой — довольно быстрая и глубокая река, носившая смешное имя Ленточка.

Сам Файшан, конечно же, был во много раз больше, чем оборонительная крепость, и раскинулся по обе стороны Ленточки. Причем на левом, пологом, берегу было разбито множество прекрасных садов, искрились под солнцем искусственные водоемы, в которых сновала серебристая рыба, были выстроены прекрасные виллы для знати и дома богатых ремесленников, составлявшие несколько отдельных кварталов. Бедняки жили ниже по течению, промышляя рыбной ловлей и перевозом.

Занятый постоянными дворцовыми переворотами, Сихем не придал серьезного значения отчаянному призыву о помощи, пришедшему из пограничного Аруза. Во дворце нынешнего правителя — Аламжи — посудачили, что тамошний правитель стар, безынициативен и глуп наверняка. Единственное его достоинство заключалось, по мнению придворных, в том, что он не был в милости у предыдущего государя, а значит, нынешнему должен быть верен и предан всем сердцем. Что же касается пограничного конфликта, то скорее всего у варваров голод и они рвутся в Аруз, чтобы там добыть себе еды. Но воевать они не осмелятся, как никогда не смели, и все в конечном итоге обойдется. Ну, отделаются граждане легким испугом, так ведь не грех им вспомнить, что они охраняют границу великой державы, и растрясти жирок в одной-двух стычках. А варварам не лишне будет почувствовать мощь сихемской армии, чтобы отбить у них охоту в дальнейшем повторять столь опрометчивые шаги. Так рассудили, так постановили и забыли за ненадобностью.

В тот день в царском дворце был пир по случаю дня рождения государя Аламжи, и прекрасные жены нового владыки танцевали для него веселый и зажигательный танец, постепенно избавляясь от лишних метров прозрачной ткани, когда на пороге появился окровавленный, покрытый пылью и грязью с ног до головы человек.

Стража оторопела, не соображая, впускать его и портить праздник одним только жутким видом гонца — и расплачиваться за этот поступок. Или не пускать, чтобы не расстраивать государя и знать, — и отвечать за самоуправство и сокрытие важных известий.

А гонец хрипел и корчился на мраморном прохладном полу, обагряя его кровью многочисленных ран, и кто-то уже нес ему воды в чаше, кто-то звал лекаря, а кто-то со всех ног мчался за первым министром Хашумом, чтобы переложить на него всю ответственность за происходящее.

Первый министр Хашум прекрасно знал, что государя Аламжи вовсе не интересуют государственные дела. А вот останется ли он государем, интересует. И весьма. Поэтому думать и принимать решения он, конечно, не будет, а карать будет — и очень жестоко. Поэтому валяющийся на мраморном полу растерзанный воин не оставил его равнодушным. Он знаком приказал отойти и стражам, и вызванному лекарю и внимательно выслушал все, что хотел сказать ему гонец, наклонившись к самому его лицу. А затем одним движением вытащил из-за шелкового расшитого пояса кинжал и воткнул его точно под третье ребро раненого. Тот дернулся и затих. Навсегда.

— Убрать, — негромко приказал Хашум, лихорадочно раздумывая, что ему теперь делать.

Ибо неизвестно, как подойти к государю и произнести одно-единственное слово, в котором сейчас уместилась судьба Сихема. Это слово — «нашествие».

Правда, времени решать было не так уж и много, потому что совсем ненамного опередил раненый воин огромную армию не существовавшего прежде народа танну-ула и не известного никому урмай-гохона Самаэля.

Что это еще за титул такой — урмай-гохон?

Люди только-только успели собрать самый драгоценный свой скарб да пригнать домашних животных в крепость, которая могла бы при надобности выдержать и очень длительную осаду. С лихорадочной поспешностью были собраны спелые и не совсем спелые фрукты в садах, на правый берег свозили хлеб и зерно, а рыбаки тащили возы со свежепойманной рыбой, вялить и коптить которую собирались уже в крепости. Комендант Файшана понимал, что главное — это провизия на неопределенно долгий срок для огромного количества людей, которые ищут убежища за стенами города.

Была, конечно, надежда, что армия под командованием Хашума наголову разобьет варваров, но принять дополнительные меры предосторожности никогда не мешает.

Когда дозорные объявили, что вдалеке стоит рыжая туча пыли, вперед были посланы дозорные с приказом все узнать и как следует разглядеть. Однако они вернулись очень быстро, сообщая, что это всего лишь беженцы, которые убегают от армии танну-ула. Перепуганные люди утверждали, что войско варваров неисчислимо и прекрасно вооружено.

— Ну, у страха глаза велики, — сказал командующий Фахид.

Они с Хашумом сидели в круглой комнате, в центре которой был устроен прекрасный бассейн с прозрачной водой, а под стенами набросаны пышные подушки. Оба курили длинные трубки, набитые душистыми листьями ахай.

Военачальник Фахид был невзрачным, кривоногим, каким-то пегим и выцветшим, к тому же отчаянно косил на правый глаз. Но внешность почти всегда обманчива. Он был весьма искусным и ловким царедворцем, умницей, книгочеем, знавшим шесть мертвых и восемь существующих языков, и талантливым полководцем. Он приходился двоюродным братом со стороны матери статному красавцу Хашуму, с которым дружил с самого раннего детства. У обоих вельмож не было друг от друга никаких секретов, и они не ссорились даже тогда, когда им случалось одновременно пользоваться благосклонностью первой красавицы Файшана — голубоглазой Шаризы.

Хашум, одетый в алый шелковый халат и голубые шаровары, в шитых золотом туфлях на босу ногу, выглядел чересчур расслабленным по сравнению с Фахидом в полном боевом снаряжении — кольчуге, панцире и при сабле. Остроконечный шлем лежал около него на полу. Первый министр лихо подкрутил длинные смоляные усы, за красотой которых следил гораздо более ревностно, чем за порядком в Сихеме, и отозвался:

— А если нет? Если они говорят правду?

— Простые крестьяне панически боятся любого вооруженного человека. И с ними крайне просто справиться. Они сбежали, даже не попытавшись сразиться с врагом. Конечно, варвары не стоят упоминания как армия. Но нашего божественного Аламжи стоит припугнуть. Пусть помнит, что без своего министра и без военачальника он ничто…

— Все это прекрасно, — снова перебил его Хашум. — Но допусти на минуту, что варвары действительно объединились под командованием какого-нибудь военного гения.

— Да где они возьмут такого?!

— А Зу-Л-Карнайн?

Фахид как-то странно дернул ртом и ответил:

— Такие, как Зу-Л-Карнайн, рождаются гораздо реже, чем раз в сто лет. Один на тысячелетие, возможно так.

— Ты завидуешь ему?

— Конечно, — просто согласился Фахид. — А ты разве нет?

— Естественно!

Оба рассмеялись.

— Так ты думаешь, что варвар нам не опасен?

— Наша армия запросто справится с ним. Но мы подпустим его поближе к столице, чтобы государь Аламжи наглядно убедился в том, что нашествие реально существует. А потом оценил несомненную пользу, которую ему приносят такие разумные люди, как мы…

— А на самый крайний случай? Ведь взяли же они Аруз.

— Хашум, ты стал подозрителен и мнителен! Аруз — это ведь почти деревенька с глиняным забором. Ее даже урмай-гохон может завоевать. Ну, хорошо. Если ты считаешь, что нужно быть готовым к самому худшему, — изволь. Мой план прост, как все гениальное, — мы позовем на помощь Зу-Л-Карнайна.

— Это как?

— Очень просто, — рассмеялся Фахид. — Ведь если варвар завоюет Сихем и Бали, то он окажется на границе Урукура. А это уже земли аиты. Его кровные интересы затронуты? Затронуты. Мы предложим ему воинский союз. И он вышлет нам на помощь своих тхаухудов. Перед ними ни одна армия не устоит — не то что эти, как их? — танну-ула.