Обратная сторона вечности - Угрюмова Виктория. Страница 75

А дальше случилось самое страшное. Я бросился в дом, чтобы сказать своему учителю все, что думаю. И встретился там с гостем Гайамарта. С тем, что всегда вздыхал и молчал. Рогмо! Это был ящер Муруган…

Не помню, как я выбрался оттуда. Как нашел дорогу в наш мир. Говорят, безумцам и детям удача покровительствует. А я точно был безумен тогда, не желая встречаться с человеком, который так меня обманул. Теперь, когда сотни лет промелькнули чередой, я понимаю, что не спросил ничего, не дал возможности объяснить, поступил жестоко и не мудро. Но тогда я был не в состоянии рассуждать.

Я долго странствовал по Аллефельду и едва остался жив. Затем я объехал весь Мерроэ, зарабатывая на жизнь тем, что показывал фокусы на площадях. Благо и в Аллаэлле, и в Мерроэ сносно относятся к маленькому народцу, считая нас потешными. Мне платили мало, но на хлеб хватало всегда. Домой я не мог пойти после того, как жил под одной крышей с человеком, который, как я тогда считал, предал своих сородичей, поступив в услужение богу-ящеру.

А потом я пришел в Энгурру и почти сразу натолкнулся в лесу на Священную скалу. Это было прекрасное место — светлое и чистое. И я остался там. Лесные жители нуждались в помощи: я лечил и решал тяжбы, веселил и развлекал маленьких сильванов и леших. Я был этакой импровизированной всеобщей бабушкой, к которой шли за советом и утешением. Сам не знаю, как мне удалось со всеми сдружиться. А потом меня признали эльфы. Я уже упоминал, что твоя мать стала носить мне молоко, а я подарил ей белочку.

— Кого?

— Белочку, зверька. Она очень понравилась княгинюшке, и мы стали дружить втроем — она, я и белочка. Потом меня принял и твой отец. Дальше ты все знаешь.

— Я помню, как мы ходили в лес и ты наколдовывал для меня радугу. Но очень смутно, — признался Рогмо. — Все-таки ты больше встречался с отцом.

— Ты редко гостил в Энгурре…

— Теперь я об этом жалею.

— Не жалей, князь. Сделанного не воротишь, а жалеть о прошлом — самое последнее дело.

— А что с твоими родными?

— Худо дело. То же, что и с твоими. Зло в этом мире зацепило всех и всем принесло горе. Когда я решился узнать про свою семью, то оказалось, что Эламского герцогства уже не существует. Жители либо бежали в центр страны, либо были угнаны, либо убиты трикстерами. Герцог Арра погиб. А Воршуд-Книгочей единственный, кто оставался к тому времени в живых, — ушел из Элама. Последний раз его видели в Аккароне, он собирался в путешествие. Так и пропал.

— Ты не пытался его искать?

— Мне это не под силу. Я очень скучаю по нему, но вряд ли мы встретимся в этом мире и вряд ли я что-нибудь про него узнаю. Он был незаметным, слабым и не слишком отважным. Я думаю, что судьба его безвестна и печальна.

Номмо сам себя прервал и некоторое время молчал, глядя впереди себя на дорогу невидящим взглядом. Потом обратился к полуэльфу:

— Вот что, князь. Мало ли, как сложится рисунок жизни. Если вдруг со мной что-то случится, добирайся до Аллефельда и там ищи Гайамарта. Может, тебе повезет…

— Э, нет, Номмо! Так не пойдет, я без тебя пропаду! Не тоскуй и веди меня к своему другу. Тем более что ты должен перед ним извиниться за то, что когда-то удрал, не разбирая дороги. Он ведь спас тебя и научил всему, что ты сейчас умеешь.

— Твоя правда. Но если мы будем двигаться с той же скоростью, что и сейчас, то мир умрет от старости прежде, чем мы достигнем Аллефельда.

Это было прекрасно — снова ощутить себя обычным человеком, снова вырваться из плена дворцов и храмов и почувствовать на лице упругое сопротивление ветра, ощутить, как перекатываются мускулы на боках коня, и до смерти устать от верховой езды.

Ворон тоже блаженствовал — наконец он мог скакать сколько угодно, и никто его не останавливал, не разворачивал, не запрещал становиться на дыбы и не запирал в конюшне на неизвестно какой срок. Он мог, как прежде, нести на спине невесомую ношу — свою хозяйку и госпожу, которая опять летела во весь опор по равнинам Джералана.

И Такахай, и Тайяскарон были счастливы. Опять Каэтана вступала на тот путь, где они были в силах охранить ее. Там, в храме, где она была всего лишь богиней и не носила мечей, всякий мог напасть на нее, всякий мог причинить ей вред. А здесь, когда она, затянутая в кожу, опоясанная широким поясом, с кинжалами за голенищами сапог и мечами за спиной, неслась навстречу своей судьбе, мало кто мог с ней поспорить. Два верных клинка, две души, уже заплатившие за счастье любить и охранять свою госпожу, не дали бы ее в обиду никому. Они могли бы рассказать о разных схватках. Даже Смерти не побоялись прославленные мечи Гоффаннона — так их называли во внешнем мире. За них давали целое состояние, но никто не знал, что Такахай и Тайяскарон сделаны лишь для одного владельца и что только Каэтане они будут служить.

И полк Траэтаоны, до последнего человека, был горд и счастлив. Они сопровождали Великую Богиню Истины от самых Запретных Земель. Она следовала в Курму, в гости к аите Зу-Л-Карнайну, и ее войску предстояло удовольствие повидать разные страны, выехать за пределы Сонандана. Это было впервые за много сотен лет. Обычно в Сонандан приходили, но никто из сангасоев никогда не покидал своей земли. Но главное, что во главе полка Траэтаоны ехал его небесный покровитель и командир. Вечный Воин решил проводить Каэ, во избежание неприятностей, до самой резиденции Зу-Л-Карнайна.

Траэтаона тоже был доволен. С тех пор, как он появился перед изумленными людьми у стен ал-Ахкафа, и до этого дня ему не случалось бывать во внешнем мире. И хотя Древних богов стали гораздо чаще вспоминать с тех пор, как Великая Кахатанна снова воцарилась в Сонандане, все равно он был рад случаю укрепить веру людей, успокоить их, дать им надежду на то, что их защитят от наступающего на мир Зла. Вечный Воин издревле был Богом Мира, просто об этом теперь редко вспоминали.

Благодаря Каэтане он понял одну важную вещь, которую обычно не хотят признавать боги. Люди очень влияют на судьбу этого мира. Если бы Каэтана возвратилась на Арнемвенд в своем истинном обличье, помня о том, кем она на самом деле является, то все Новые боги ополчились бы на нее. Они бы не стали снисходительно относиться к ее странствию в Запретные Земли, а все одновременно напали бы на нее и уничтожили пока она не успела вернуть себе былую силу, и власть и могущество. Но они сочли зазорным воевать против жалких и беспомощных людей. И жалкие и беспомощные люди победили.

Траэтаона не мог забыть исполина Бордонкая, угрожавшего своей секирой двум богам — Арескои и га-Мавету. Он знал также, что и Арескои не может забыть своей схватки с ним.

Траэтаона сопровождал Каэ в Курму. А потом намеревался встретиться с Джоу Лахаталом. Он знал, что хочет сказать ему.

И наверное, больше всех был счастлив влюбленный император, который сейчас шпорил своего коня, несясь навстречу юной своей богине, император, который опередил своих акара, не соблюдая ни правил безопасности, ни требований этикета. Император, мечта которого сбылась…

Они встретились на самой границе Джералана и Курмы. Белый конь вылетел из-за скалы, словно птица, которая несет на своих крыльях ветер надежды. Черный конь будто плыл к нему по воздуху. Всадники были молоды и прекрасны, и все невольно залюбовались этой встречей.

Император спрыгивает с коня и бежит к возлюбленной. Он возмужал с тех пор, как они виделись в последний раз, и ей не верится, что могучий воин со светлыми волосами, которые волнами падают на широкие мускулистые плечи, воин в алом плаще и белых доспехах — это не верховный владыка Арнемвенда, Змеебог Джоу Лахатал, а только аита Зу-Л-Карнайн, влюбленный, красивый и могущественный правитель одной четвертой части Варда.

Она не успевает решить, как ей с ним поздороваться, а император уже подхватывает ее на руки и кружит в воздухе, осыпая поцелуями загоревшее, уставшее, бесконечно дорогое лицо.

— Как ты? Ты болела? Тебе плохо?

— Мне хорошо, — смеется она.