Пылающий мост - Угрюмова Виктория. Страница 39

– Верно, – кивнул понтифик.

– Сейчас я не могу ничего посоветовать. Ты должен решать сам. Я знаю, как тебе будет сложно принимать решение единолично, но нет сейчас в Хадрамауте того человека, который бы посмел вмешаться.

– Почему? – спросил Дайнити немеющими губами.

Он никогда в жизни ничего не решал, только скреплял своей подписью бесчисленные бумаги, в содержании которых практически не разбирался.

– Нет ответа, – прошептал Вегонаба. – Ни на один вопрос из тех, что я задаю себе, нет вразумительного ответа. И я не решаюсь что-либо посоветовать тебе, государь.

– Тогда выскажи мнение, – потребовал Дайнити Нерай.

– Не призывай на службу ни одного мага. Без них мы еще как-нибудь обойдемся, с ними – не выживем.

– Неужели так... это... опасно?

– Считай, что история с Йа Тайбрайя – всего лишь досадное недоразумение, предисловие, проба. А вот дальше будет по-настоящему страшно и опасно.

– Откуда ты сведения взял? – Понтифик напрягся, чтобы четко произнести эту фразу.

Вегонаба горько усмехнулся – он мог бы очень много рассказать своему владыке, да времени почти не осталось.

Хадрамаут, как ни одна другая страна в мире, нуждался в информации. Разумные сановники уже давно поняли, что дороже всего стоят сведения, подчас дороже золота. И очень часто – столько, сколько целая жизнь. Выживает тот, кто располагает информацией, поэтому шпионам и осведомителям платили много. Еще больше платили тем, кого в народе называли Мудрыми – людям, которые располагали информацию в нужном порядке, делали выводы и прогнозы на будущее.

В Хадрамауте издавна не доверяли магам.

– При дворе Колумеллы замешательство – пропал Аджа Экапад, а вместе с ним двести рыцарей, отряженных на поиски какой-то магической вещи. Тела членов отряда и их командира обнаружили в Сарагане, назревает конфликт.

Понтифик поморщился. Переход к активной жизни оказался болезненным и неприятным.

– Колумелла – это в Аллаэлле? – спросил он, стыдясь впервые собственного незнания.

– Нет, Дайнити, – мягко сказал Вегонаба. – Это король Мерроэ. Аллаэлла западнее и больше, – добавил после паузы.

– Что нам с их споров?

– Еще немного, и Зу-Л-Карнайн начнет войну с Мерроэ. Или, во всяком случае, не станет доверять Колумелле. А с севера двигаются войска варвара Самаэля. Очень скоро мир узнает о нем и ужаснется. Я не знаю, кто защитит Хадрамаут в этой войне.

– С Хадрамаутом не воюют! – в ужасе всплеснул руками Дайнити.

– Мир пришел к своему концу, – размеренно и четко сказал Вегонаба. – Наши астрологи, мудрецы и чародеи-отшельники, жрецы Йа Тайбрайя и Иабарданая – все в один голос твердят, что судьба Арнемвенда взвешена и решена. Никто ни за что не ручается.

– Неужели нет выхода?

– Есть. Не выход, а крохотный шанс, та самая соломинка, за которую цепляется утопающий, – Запретные Земли. Точнее, Повелительница Запретных Земель, Древняя Богиня Истины и Суть Сути, Великая Кахатанна.

– Кто это сказал?

– Все, государь. Древнее предсказание, книга Таабата Шарран, написанная мудрецом и магом Олоруном и не сохранившаяся целиком, гласит, что она сначала уйдет с Арнемвенда, а затем вернется назад – и суть ее станет иной.

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– Это нужно тебе, Дайнити.

– Вот что. – Понтифик выгрузил свое тело из глубокого кресла и нервно зашагал мимо камина, взад-вперед.

Вегонаба даже привстал при виде такого зрелища.

– Вот что, советник, – внезапно сказал Дайнити. – Решать все равно тебе. Я слишком глуп и слишком мало знаю о том, что происходит в мире, чтобы доверить мне серьезную работу. Мне жаль и мне очень стыдно, но жалость и сожаление ничего не дают нам. Ты должен попытаться – я понимаю, Вегонаба, как это непросто, – но ты должен попытаться научить меня всему, что я должен был уметь с самого начала... Что с тобой? Ты плачешь?

Утром следующего дня Нингишзида топтался возле дверей, ведущих в личные покои своей богини, исполненный сомнений и колебаний. Каэтане предстояла очередная дальняя дорога, и он прекрасно понимал, что ей бы хотелось оставить позади себя спокойную страну, решенные проблемы и не волноваться о том, что там происходит ежечасно и ежеминутно. Исходя из этих соображений не стоило бы рассказывать ей о человеке по имени Аннораттха, тем более что и рассказывать-то было особенно нечего. С другой же стороны, только Каэ и могла полностью разрешить его сомнения, определив, является ли этот странный паломник другом или союзником врага. Пока Нингишзида взвешивал все «за» и «против», Каэ успела уже проснуться, посидеть перед зеркалом в свое удовольствие, одеться и уже выходила из опочивальни, когда натолкнулась на своего верховного жреца.

– Доброе утро! – окликнула она Нингишзиду. – Выкладывай, что тебя терзает и гложет с утра пораньше. Или тревожное выражение твоего лица вызвано видом моей заспанной физиономии? Что случилось?

– Да ничего особенного, – замялся жрец. – Все это мелочи, Каэ, дорогая. Как вам спалось? Как настроение?

– Прекрасное настроение, несмотря на все наши сложности. Ладно, Нингишзида, не томи меня понапрасну. Я же тебя давным-давно знаю: на тебе большими буквами написано, что тебе нужно со мной посоветоваться, но неловко нагружать делами... А ты об этом забудь. Давай пройдемся к моему любимому фонтану, посидим в парке, музыку послушаем. Заодно ты мне откроешь душу: поведаешь, что тебя, многомудрого и опытного, так взволновало.

– Новый паломник, если он паломник, конечно, – сказал жрец.

Они шли по усыпанной золотистым песком дорожке, которая змеилась между вековыми деревьями. В их тени было сумрачно, сыро и прохладно, словно в лесу.

– Кто таков? – спросила Каэ.

– Некий Аннораттха. Прибыл одновременно с армией скаатов. Что о нем сказать? – умен, искусен, сдержан. Всем нравится, всем полезен, хлопот не доставляет, в Храм Истины не рвется. Непонятно вообще, чего это я к нему прицепился? Но глаз я с него не свожу, даже Агбе попросил приглядывать за ним, когда я в отлучке либо занят. Агбе, как вы знаете, госпожа, крайне ответственный человек и если что пообещал, то обязательно выполняет. И в этом случае он меня не подвел, да только ничего не выяснил. Аннораттха ведет совершенно открытый образ жизни, со всеми общается, ничем лишним не интересуется, ни к чему не присматривается и не приглядывается. И все равно я о нем думать не перестаю.