Пылающий мост - Угрюмова Виктория. Страница 82

– Не дразни его, это нехорошо, – мягко укорила Каэтана.

Она смотрела на Тиермеса странным, долгим взглядом, и глаза ее – влажные, лучистые – сияли ярче утренних звезд.

– Что с тобой? – встревожился Жнец.

– Ничего особенного. Просто, когда ты исчез там, на Джемаре, я ощутила пустоту. Я пыталась, но так и не смогла себе представить, что буду делать без тебя, если случится самое непоправимое.

– Постой-постой, – прервал ее Тиермес. – Это неправильно!

– Что неправильно? – изумилась Каэтана.

– Обычно я говорю тебе о своих чувствах, а ты прерываешь меня и даешь понять, что все, что было когда-то, – было когда-то. И к настоящему не имеет отношения. Не отбирай у меня мой хлеб и не вторгайся на мою территорию. Я грозен и свиреп, когда защищаюсь.

Странное это зрелище – растерянный владыка Царства Мертвых.

Богиня Истины – хрупкая, маленькая, такая слабая на фоне величественного сияющего Жнеца – подошла к нему вплотную, встала на цыпочки и обвила его руками. Движение это было отнюдь не дружеским, а полным чувства и тоски по нему.

Недоумевающий Тиермес легко подхватил ее на руки, приблизил свое лицо к ее – залитому слезами, отчаянному:

– Да что с тобой?

– Знаешь, Тиермес, вдруг этот мир и вправду придет к концу? Вдруг мне не удастся то, что задумано? И я вовсе не хочу умереть до того, как ты узнаешь, что я совсем не случайно спустилась тогда в Ада Хорэ... Что я, я люблю тебя.

Тиермес хотел было спросить: «А как же Зу-Л-Карнайн?» – но он был слишком мудрым, слишком древним существом, чтобы выяснять для себя очевидные истины.

Каэтана любила не так, как может любить простое смертное существо. Будучи бесконечной по своей природе, она могла вместить в себя бесконечное количество душ.

Истина одна.

Но для каждого – своя.

Тиермес был уверен еще в одном: в том, что его обожаемая богиня любит не только его и Зу-Л-Карнайна;

Он даже мог назвать имя этого человека, но не хотел причинять ей боль.

В ту ночь в покоях Богини Истины никто не спал. Ровное серебристо-голубое сияние заливало и комнату, и здание храма, и окрестности, словно тут рождалась голубая звезда. Когда Владыка Ада Хорэ испытывает неземное блаженство, даже в Царстве Мертвых наступают мир и покой. Арнемвенд облегченно вздохнул, хотя и не понял, что же случилось с ним: обновление, радость, дарованная свыше? Мир особенно не задумывался над этим вопросом.

А потом в рассветном небе, когда уже пели птицы и первые жрецы торопились по своим делам, протирая заспанные глаза, когда Куланн только-только вылил на себя первый кувшин ледяной воды, – в бездонную синь поднялись две диковинные птицы. Они носились друг за другом, они парили, они сплетались телами.

Лазоревый огромный дракон и сияющий бог с драконьими крыльями за спиной.

Чем больше урмай-гохон думал над сделанным ему предложением, тем больше считал его выгодным во всех отношениях и достойным его грядущего величия. Тем более что просьба почти совпадала с его собственными планами.

Когда невысокого старика с пронзительными глазами привели к нему в покои, Самаэль ощутил присутствие незримой, но знакомой энергии. Он почувствовал себя настолько хорошо в обществе этого странного посетителя, что проникся к нему симпатией – чувством, прежде ему незнакомым.

Назвавший себя Деклой говорил от имени повелителя Мелькарта, утверждая, что Ишбаал и его господин – суть одно и то же, но в двух воплощениях. Самаэль не знал, верить ли этому невероятному сообщению, однако и венец Граветта, и меч Джаханнам полностью одобряли сказанное Деклой. И советовали урмай-гохону прислушаться, понять, согласиться.

Просил же Декла, чтобы Молчаливый начал войну с Зу-Л-Карнайном и Интагейя Сангасойей – владычицей Запретных Земель. Согласно его плану урмай-гохон должен был доставить двенадцать человек в Шангайскую равнину, за что была обещана Самаэлю непомерная награда.

Декла утверждал, что когда двенадцать избранных тенью Джаганнатхи соберутся на Шангайской равнине, откроется проход между мирами и на Арнемвенд сможет явиться повелитель Мелькарт, или же Ишбаал, если Самаэлю так приятнее его называть. Но существо вопроса от этого не меняется. Сам старик предлагал свои услуги в качестве проводника и советника, так как утверждал, что служил в Сонандане начальником Тайных служб и лучше других осведомлен о том, что происходит в стране; знает он, как кто станет реагировать на вторжение, и вообще может сообщить огромное количество полезной информации.

Самаэль прекрасно сознавал, насколько ценным мог оказаться подобный советчик. Его смущало другое – где эти люди, которых он должен провести, кто они?

– Я не понимаю, старик, – сказал он. – Отчего вы не можете проникнуть туда тайно?

– Урмай-гохон, верно, шутит. Он же не думает, что сюда, в его покои, сейчас могут пробраться двенадцать человек и делать все, что им потребуется, а армия танну-ула будет стоять на месте и молчать. Так и в Сонандане. Пока жива Интагейя Сангасойя и ее родня, пока существует армия сангасоев и империя Зу-Л-Карнайна, мышь не проскользнет туда. А уж тем более не дадут они вызвать повелителя Мелькарта. Без него же мир сей погибнет.

– А это еще почему? – невольно усомнился Самаэль.

– Потому, урмай-гохон, что власть Древних и Новых богов пришла к концу; силы их иссякли, и они не могут по-прежнему править Арнемвендом. Сам посмотри – всюду разруха, войны, интриги. Нечисти развелось... Если в тело этого мира не влить новой, горячей крови, он рухнет. И нашим детям жить будет негде. Кем ты собираешься править, Самаэль, спустя двадцать лет?

Молчаливый не мог не признать правоту старика. Его самого постоянно раздражало засилье Новых и Древних богов на Арнемвенде. К тому же у него и без того был план – начать войну с Зу-Л-Карнайном, потому что армия его стала наконец достаточно сильной, чтобы противостоять даже такому грозному противнику.

Надо сказать, что Молчаливый был осторожен и расчетлив. Но это вовсе не означало, что ему доставляло удовольствие сражаться со слабыми, беззащитными государствами. Превзойти Зу-Л-Карнайна – это была цель, достойная сына Ишбаала. А захватить Сонандан казалось еще более заманчивым. Но Самаэль не позволил себе потерять чувство реальности в свете радужных перспектив.