Коктейль для троих - Уикхем Маделин. Страница 33

– Знаешь, ты лучше посиди,– заявила Пэдди, внимательно ее разглядывая.– Я сама все приготовлю. Скажи, ты точно чувствуешь себя нормально?

.– Правда, Пэдди, все в порядке,– сказала Мэгги, шествуя за свекровью в кухню.– Просто я немного устала. И поясница опять болит. Надо будет принять парацетамол.

– А ты уверена, что он тебе не повредит? – нахмурилась Пэдди.– Впрочем, как хочешь…

Она наполнила чайник водой, воткнула электрический шнур в розетку и вынула из буфета две чашки. Поставив их на стол, Пэдди снова повернулась к невестке.

– Послушай, Мэгги, ты уверена, что это не… не…

– Что? – Мэгги вдруг почувствовала, как по ногам пробежал какой-то странный холодок.– Ты имеешь в виду настоящие схватки? Но ведь еще слишком рано. Я должна родить только через две недели.– Она облизала пересохшие губы.– Кроме того, эти боли длятся у меня вот уже почти неделю, и ничего…

Тебе виднее.– Пэдди потянулась за банкой с кофе, но вдруг остановилась.– Может быть, все-таки стоит поехать в больницу? Просто на всякий случай, а? Я могла бы отвезти тебя туда и обратно.

– Нет,– тут же ответила Мэгги.– Я и так знаю, что мне скажут в больнице. Мне скажут, что я просто паникерша, и отошлют назад.

– Но, может быть, все-таки лучше перестраховаться?

– Честное благородное слово, Пэдди, волноваться совершенно не из-за чего! – сказала Мэгги со всей искренностью, на какую была способна, и тут же почувствовала, как живот снова стягивает как будто железным обручем.– Я… Ой!

Закончить фразу она не смогла. Задержав дыхание, Мэгги ждала, пока боль пройдет, но она не проходила. Поглядев на свекровь, Мэгги увидела, что Пэдди держит в руках ключи от машины.

– Я, конечно, не врач,– сказала она каким-то странным, звенящим голосом,– но даже мне ясно, что это никакой не синдром Перкинса-Попкинса.– Она улыбнулась.– У тебя началось, Мэгги! Ты рожаешь!

– Не может быть! – услышала Мэгги свой собственный испуганный голос.– Не может быть! Я не могу. Я еще не готова!..

Когда Роксана вышла из метро на станции Бэронс-Корт, шел обычный для Лондона дождь – мелкий и холодный. Небо было затянуто плотными серыми облаками, в лужах плавали обертки от батончиков «Марс», размокшие окурки и свежие номера «Ивнинг стандарт». Холод пробирал до костей, и Роксана подняла воротник плаща– Переложив чемоданчик в другую руку, она быстро зашагала вдоль улицы, лавируя между лужами и морщась каждый раз, когда проносящаяся по дороге машина обдавала ее грязными брызгами. Невозможно было представить, что всего несколько часов назад она беззаботно жарилась на средиземноморском солнце.

Нико отвез Роксану в аэропорт на своем сверкающем «мерседесе». Несмотря на протесты, он отобрал у нее чемоданчик и не отдавал, пока они не подошли к таможне. Роксана пользовалась «зеленым коридором», так что ждать им не пришлось. Нико нехотя протянул ей чемодан и провожал ее взглядом, пока она не скрылась за воротами. О его предложении они больше не говорили. Всю дорогу до аэропорта Нико рассказывал Роксане о какой-то новой книге, о поездке в Нью-Йорк, куда он должен был вскоре отправиться по делам фирмы. Роксана слушала его с благодарностью – она очень боялась, что Нико станет ее уговаривать, но он проявил себя настоящим джентльменом. Лишь перед тем, как попрощаться с ней, он проговорил с неожиданной страстью в голосе:

– Ну и дурак же он, этот твой мужик!

– Ты хочешь сказать, это я дура? Роксана попыталась улыбнуться, но улыбка не получилась.

Нико покачал головой, потом взял ее за руки

– Возвращайся скорее,– негромко сказал он.– И… подумай, ладно? Хотя бы подумай!

– Хорошо,– пообещала Роксана, хотя в глубине души она уже приняла решение.

Нико, казалось, понял это. Заглянув ей в глаза, он вздохнул и, низко наклонившись, поцеловал кончики ее пальцев.

– Таких, как ты, больше нет,– сказал он. – Твоему мужику крупно повезло.

В ответ Роксана улыбнулась и, энергично помахав Нико рукой, быстро зашагала через таможню к выходу на поле, где уже ждал самолет итальянской компании.

Но теперь, окунувшись в лондонскую сырость и холод, она чувствовала себя далеко не так бодро. Знакомый город казался ей серым, хмурым, неприветливым – почти враждебным. «И чего ради я так за него цепляюсь?» – невольно подумала Роксана.

Дойдя до дома, она взбежала на крыльцо и открыла дверь подъезда своим ключом. Ее крошечная, уютная квартирка находилась на последнем этаже, откуда открывался неплохой вид на Лондон. Именно это обстоятельство в свое время соблазнило Роксану, но сейчас, поднимаясь пешком на самую верхотуру (лифт, по обыкновению, не работал), она проклинала и собственную глупость, и владельцев дома, не способных починить лифт, и риэлтора, который всучил ей этот крошечный скворечник под самой крышей.

Но вот последний лестничный пролет остался позади. С трудом переводя дыхание, Роксана открыла дверь и, перешагнув через груду писем и газет, скопившихся на полу за неделю, включила свет. В квартире было холодно и сыро, и Роксана догадалась, что горячей воды тоже нет. Не снимая плаща, она быстро прошла в кухню, включила все четыре конфорки и на одну из них поставила чайник. Только после этого она вернулась в прихожую, сняла плащ и, подобрав с пола почту, медленно пошла назад, перебирая ее на ходу– Старые газеты и рекламные листовки она бросала на пол, оставляя только личные письма и счета. Внезапно Роксана остановилась. В руках у нее оказался простой белый конверт с написанным от руки адресом. Это было письмо от него…

Дрожащими, все еще мокрыми от дождя руками Роксана вскрыла конверт и, выдернув из него листок бумаги, впилась глазами в аккуратные строчки.

Письмо, как обычно, было без подписи, но, читая его, Роксана будто наяву слышала его голос, ощущала его ласковые прикосновения…

Опустившись на пол, она перечитала письмо снова, чувствуя, как к ней возвращается хорошее настроение. Письмо еще раз подтвердило то что она знала и так: никакого выбора у нее не было. Она не могла перестать любить его, не могла просто так взять и переехать в чужую страну сделав вид, будто ее любимого Женатика вовсе не существует. Он был нужен ей, как хлеб, как воздух, как свет, и то обстоятельство, что этот человек не принадлежал ей, только заставляло ее еще сильнее желать невозможного.