Невеста - Уикхем Маделин. Страница 23

Эсме тихонько охнула.

– Ясно.

– Девушка не знает, насколько серьезны эти угрозы. Она надеется, что он шутит.

Эсме снова кивнула.

– Вопрос в том, что ей делать.– Милли посмотрела на крестную.– Должна ли она открыть тайну… своему избраннику, или лучше помалкивать и рассчитывать, что все обойдется?

Эсме потянулась за сигаретой.

– Эту тайну действительно стоит хранить? – вопросила она.– Или речь идет о ерунде, которой никто не придаст значения? Может быть, девушка сильно преувеличивает? Принимает ситуацию слишком близко к сердцу?

– Ничего она не преувеличивает. Тайна чертовски серьезная. Как, например…– Милли сделала паузу.– Предыдущий брак. Или что-то в этом роде.

Эсме вздернула брови.

– Ого!

Или что-то в этом роде,– настойчиво повторила Милли.– Неважно, что конкретно. Главное, что она молчала об этом целых десять лет. Никто ничего не знал. Никому и не надо знать.

– Так, понятно.

Крестная прикурила новую сигарету и глубоко затянулась.

– Как бы ты поступила на месте этой девушки? – задала вопрос Милли.

Эсме выпустила облако дыма.

– Насколько велик риск, что третье лицо выдаст ее?

– Не знаю. Полагаю, сейчас риск небольшой.

– Тогда я бы ничего не рассказывала. По крайней мере, пока. И постаралась бы заставить третье лицо молчать.– Эсме пожала плечами.– Возможно, все уляжется само собой.

– Ты так думаешь? Ты вправду так думаешь?

Крестная улыбнулась.

– Дорогая моя, сколько раз бывало так, что ты всю ночь проводила без сна, ворочаясь в постели и переживая, а с приходом утра понимала, что твои страхи напрасны? Сколько раз ты спешила извиниться за какую-то оплошность, а потом выяснялось, что окружающие не заметили в твоем поведении ничего дурного? – Эсме глубоко затянулась.– В девяти случаях из десяти лучше держать рот на замке.– Она сделала паузу.– Гипотетически рассуждая, конечно.

– Конечно.

В гостиной воцарилась тишина, прерываемая лишь треском дров и шипением искр в камине.

За окном опять повалил снег – крупными, бесформенными хлопьями.

– Выпей еще глинтвейна,– предложила Эсме,– пока горячий. И угощайся печеньем.

– Спасибо,– пробормотала Милли. Она взяла с тарелки кругляшок печенья с мандариновой помадкой и принялась задумчиво его крутить.– То есть ты не считаешь, что мне… что этой девушке надо все честно рассказать своему парню?

– Зачем?

– Затем, что она… собирается за него замуж!

– Сама по себе идея неплохая,– улыбнулась Эсме.– Но женщина никогда не должна быть полностью откровенна с мужчиной. Да это и невозможно.

Милли удивленно посмотрела на крестную.

– Что значит «невозможно»?

– Разумеется, попытка не пытка,– сказала Эсме,– однако, как правило, мужчины и женщины говорят на разных языках. Они по-разному… чувствуют. Окажись мужчина и женщина в одной и той же ситуации, воспримут они ее совершенно по-разному.

– И что?

– Они чужие друг другу. Истина в том, что нельзя быть до конца откровенным с человеком, которого ты не понимаешь всецело.

Милли задумалась.

– Люди, много лет прожившие в счастливом браке, понимают друг друга.

Скорее, с грехом пополам приспосабливаются друг к другу. При помощи жестов, доброжелательного настроя и привычных фраз, выученных за годы совместной жизни. Но понимания между ними нет, им не дано постичь всю глубину души партнера. Общего языка не изобретено.– Эсме сделала очередную затяжку.– И переводчиков здесь тоже нет. А если есть, то единицы. Милли в изумлении уставилась на крестную мать.

– Ты хочешь сказать, такого понятия, как счастливый брак, не существует?

– Я хочу сказать, что не существует такого понятия, как честный брак,– заключила Эсме.– Счастье – это из другой категории.

– Наверное, ты права,– нерешительно проговорила Милли и бросила взгляд на часы.– Мне пора.

– Уже?

– Коллеги Саймона должны вручить нам свадебный подарок.

– Ясно.– Эсме затушила окурок о донышко перламутровой пепельницы.– Надеюсь, я хоть немного помогла тебе в решении твоей маленькой проблемы?

– Если честно, нет,– напрямик ответила Милли.– По-моему, я еще больше запуталась.

Эсме добродушно улыбнулась.

– Прости, солнышко.– Она обвела взором лицо Милли.– И как же поступит эта… гипотетическая девушка?

– Не знаю,– сказала Милли после долгого молчания.– На самом деле не знаю.

В тот день после обеда Джеймс Хэвилл покинул офис и направился на Бертрам-стрит. Он отпер дверь ключом и вошел в дом, погруженный в полуденную тишину, порой нарушаемую лишь редким скрипом. Джеймс постоял в коридоре, прислушиваясь, но все безмолвствовало – как он и надеялся, дом был пуст. В этот час постояльцы осматривали достопримечательности, Милли еще не вернулась с работы, домработница уже ушла. Дома должна быть только Оливия.

Джеймс поднялся по лестнице, стараясь ступать как можно тише. На втором этаже его сердце заколотилось от волнения. Он планировал этот разговор все утро; сидел на совещаниях и думал только о том, что скажет жене. И как.

Дверь в ее спальню была закрыта. Несколько секунд Джеймс рассматривал маленькую фарфоровую табличку с надписью: «Посторонним вход запрещен», затем постучал.

– Да? – послышался встревоженный голос.

– Это всего лишь я,– успокоил Оливию Джеймс и распахнул дверь.

Работал электрокамин, и в комнате было тепло, даже жарко. Оливия сидела перед телевизором в кресле с поблекшей ситцевой обивкой. Ее ноги покоились на скамеечке, которую она сама обшила декоративной тканью. Рядом на столике стояла чашка с чаем. В руках у Оливии был ворох бледно-розового шелка.

– Привет,– поздоровался Джеймс и бросил взгляд на экран, где в старом черно-белом фильме Бетт Дэвис 7 ледяным тоном отвечала мужчине с квадратной челюстью.– Извини, не хотел тебе помешать.

– Ничего.– Взяв телевизионный пульт, жена уменьшила громкость, так что голос Бетт Дэвис превратился в едва слышное бормотание.– Как, по-твоему?

– Ты о чем? – растерялся Джеймс.

– Платье Изабел! – Оливия подняла руки, демонстрируя шелковую ткань.– Мне показалось, оно смотрится простовато, поэтому я решила украсить его розочками.