Даже у королевы - Уиллис Конни. Страница 1

Конни Уиллис

ДАЖЕ У КОРОЛЕВЫ

Телефон зазвонил как раз в ту минуту, когда я наблюдала за тщетными попытками защиты закрыть дело.

– Универсальный звонок, – доложил мой заместитель Байш, подходя к аппарату. – Это, наверное, подзащитный. Из тюрьмы запрещено звонить с опознавательным кодом.

– Да нет, – сказала я. – Это моя мать.

– О-о! – Байш снял трубку. – А почему она не пользуется своим кодом?

– Знает, что я не хочу с ней разговаривать. Похоже, она проведала о том, что натворила Пердита.

– Твоя дочка? – спросил он, прижав трубку к груди. – Эта та, у которой малышка?

– Нет, та у Виолы. Пердита – моя младшенькая. Бестолковая.

– И что же она натворила?

– Вступила в кружок циклисток.

Байшу, похоже, это ни о чем не говорило, но у меня было не то настроение, чтобы просвещать его. А также беседовать с мамулей.

– Я знаю совершенно точно, что скажет мамочка. Она спросит, почему я ей не сообщила о поступке Пердиты, потом захочет узнать, какие меры я собираюсь принять, а я отвечу, что не могу сделать больше того, что уже сделала.

Байш был сбит с толку.

– Хочешь, я скажу ей, что ты в суде?

– Нет. Рано или поздно с ней все равно придется разговаривать. – И я взяла трубку.

– Привет, мама, – сказала я.

– Трейси, – трагическим голосом произнесла мамуля, – Пердита стала циклисткой.

– Знаю.

– Почему ты мне не сказала?!

– Я решила, что Пердита должна сама рассказать тебе об этом.

– Пердита! – Она фыркнула. – Она бы нипочем мне не сказала. Она знает, что я бы ей ответила. Полагаю, ты уже сообщила об этом Карен.

– Карен здесь нет. Она в Ираке.

Нет худа без добра. Спасибо Ираку, который из шкуры вон лезет, силясь доказать, что он – ответственный член мирового сообщества, а его пристрастие к самоуничтожению осталось в прошлом. Благодаря ему моя свекровь находилась в единственном на всей планете месте, где телефонная связь настолько плоха, что я могла сказать матери, будто пыталась дозвониться, но не сумела, и ей пришлось бы мне поверить.

Освобождение избавило нас от всевозможных бедствий вроде иракских Саддамов, но свекрови, увы, в их число не попали. Я была почти благодарна Пердите за то, что она так удачно выбрала время, – конечно, в те редкие минуты, когда мне не хотелось хорошенько ее отшлепать.

– А что Карен делает в Ираке? – поинтересовалась мамуля.

– Ведет переговоры с палестинцами.

– А тем временем ее внучка ломает себе жизнь, – гнула свое мамуля. – А Виоле ты сказала?

– Повторяю, мама. Я подумала, что Пердита должна всем вам сообщить о своем решении сама.

– Ну так знай, что этого не случилось. Сегодня утром одна из моих пациенток, Кэрол Чен, позвонила мне и говорит: дескать, ей известно, что я от нее скрываю. А я даже понятия не имела, о чем это она.

– А как об этом пронюхала Кэрол Чен?

– От своей дочки, которая чуть было не заделалась циклисткой в прошлом году. Вот ее семья сумела отговорить девчонку, – произнесла мамуля с упреком. – Кэрол была убеждена, что какая-то медицинская компания обнаружила некий ужасный побочный эффект амменерола и скрывает это. И все же я не понимаю, как ты могла держать меня в неведения, Трейси!

Я в этот миг думала, что не понимаю, почему не попросила Байша сказать, что я в суде.

– Повторяю, мама. Мне показалось, что Пердита сама должна ввести тебя в курс дела. В конце концов это ведь ее собственное решение.

– Ох, _Трейси_! – воскликнула мамуля. – Неужели ты и в самом деле так считаешь?

Давным-давно, когда подул первый вольный ветерок Освобождения, я лелеяла надежду, что теперь-то все изменится, придет конец неравенству и засилью матриархата и мир избавится от тех лишенных чувства юмора особ, которые заливаются краской, слыша слово «сучка».

Конечно, ничего этого не произошло. Мужчины по-прежнему зарабатывают больше, слова-паразиты благоденствуют в цветнике родной речи, а моя мать по-прежнему произносит «Ох, _Трейси_!» таким тоном, что я начинаю чувствовать себя сопливой девчонкой.

– «Ее решение»! – передразнила мамуля. – Ты хочешь сказать, что собираешься безучастно взирать, как твоя дочь совершает главную ошибку всей своей жизни?

– А что я могу сделать? Пердите двадцать два года, и ей не откажешь в здравом смысле.

– Будь у нее хоть капля здравого смысла, она бы так не поступила. Неужели ты не пыталась ее отговорить?

– Конечно, пыталась.

– Ну и?

– И я не преуспела. Она твердо решила стать циклисткой.

– Нет, мы должны что-то сделать! Наложить судебный запрет, или подрядить депрограмматора, или устроить циклисткам промывание мозгов. Ведь ты судья, и ты можешь откопать какой-нибудь закон…

– Законом провозглашена независимость личности. А поскольку именно закон сделал возможным Освобождение, его вряд ли удастся обратить против Пердиты. Ее выбор отвечает всем критериям Определения Независимой Личности: это личное решение, принятое независимым взрослым человеком, которое не задевает никого…

– А как насчет моей практики? Кэрол Чен утверждает, что шунты вызывают рак.

– Медицинская наука вообще склонна считать любую болезнь результатом каких-то внешних воздействий. Вроде пассивного курения. Здесь этот номер не пройдет. Мама, нравится нам или нет, у Пердиты есть полное право поступить по-своему, а у нас нет никаких оснований вмешиваться. Свободное общество возможно лишь тогда, когда мы уважаем чужое мнение и не лезем не в свое дело. Мы должны признать право Пердиты на собственное решение.

Все это было правдой. Жаль только, что я не смогла сказать все это Пердите, когда она мне позвонила. Я только брякнула в точности мамочкиным тоном: «Ох, _Пердита_!»

– Во всем виновата ты, – заявила мать. – Я ведь _говорила_ тебе, что нельзя позволять ей делать на шунте эту татуировку. И не рассказывай мне сказки о свободном обществе. Что в нем хорошего, если оно позволяет моей внучке разрушать свою жизнь? – И она бросила трубку.

Я вернула телефон Байшу.

– Мне страшно понравилось, когда ты толковала об уважении права своей дочери на самостоятельное решение, – заметил мой помощник, подавая мантию. – И насчет того, чтобы не вмешиваться в ее личные дела.

– Я хочу, чтобы ты нашел мне прецеденты депрограммирования, – отозвалась я, всовывая руки в рукава. – И посмотри, не обвинялись ли циклистки в каких-нибудь нарушениях свободы выбора – промывании мозгов, запугивании, принуждении…

Раздался звонок, и вновь универсальный.

– Алло, кто говорит? – на всякий случай спросил Байш. Неожиданно его голос смягчился. – Минутку. – И он зажал ладонью трубку. – Это твоя дочь Виола.

Я взяла трубку:

– Привет, Виола.

– Я только что говорила с бабушкой, – доложила моя дочурка. – Ты просто не поверишь, что на сей раз выкинула Пердита. Она примазалась к циклисткам.

– Знаю.

– Ты _знаешь_? И ты мне ничего не сказала? Просто не верится. Ты никогда мне ничего не говоришь.

– Я решила, что Пердита должна сама поставить тебя в известность, – устало сказала я.

– Ты что, смеешься? Да она тоже все от меня скрывает. В тот раз, когда ей взбрело на ум имплантировать себе эти ужасные брови, она молчала об этом три недели. А когда сделала лазерную татуировку, вообще ничего не сказала. Мне сообщила об этом _Твидж_! Ты должна была позвонить мне. А бабушке Карен ты сказала?

– Она в Багдаде, – мстительно произнесла я.

– Знаю. Я ей звонила.

– Ох, Виола, ну как ты могла!

– В отличие от тебя, мамочка, я считаю, что должна говорить членам нашей семьи о том, что их касается.

– И что же она? – У меня перехватило дыхание.

– Я не смогла дозвониться. Там ужасная связь. Мне попался какой-то тип, который совершенно не понимал английского. Я повесила трубку и попробовала еще раз, и мне сказали, что весь этот город отключен.